Деклан уставился на стол, но не делает движений, чтобы сесть.

— Ты не должна готовить ужин, если хочешь потрахаться. Ты могла бы просто попросить. — Его рот кривится в дерзкой усмешке. — Ты знаешь, я готов к этому.

Я сжимаю губы, когда раздражение волнами проходит через меня, и в миллионный раз я сожалею, что зашла в тот вечер к нему в душ. Какого черта я тогда думала?

Ах, да, что скучала по его дерзкой, властной заднице и не хотела больше бороться с ним. Об этом же я думала сегодня до того, как он вошел и открыл свой поганый рот.

Я чувствую, как начинает созревать сарказм, и улыбаюсь язвительно в ответ.

— Нет, спасибо. Я сегодня не в настроении чахнуть от неудовлетворения.

Самодовольный взгляд Деклана только усиливается, когда он проходит мимо.

— Ну, сухой я тебя точно не оставлял.

Ладно, сейчас Деклан та еще сволочь. Мое лицо горит, когда я возвращаюсь в столовую и хватаю тарелки, затем иду на кухню.

— Хочешь быть такой задницей, будь ей. Я только пыталась … Не бери в голову.

Тарелки с грохотом приземляются о столешницу, когда тянусь к шкафчику за контейнерами.

— Ты только пыталась что?

Голос Деклана смягчается, когда он подходит сзади меня.

— Не имеет значения.

Деклан сейчас словно чужой, чертовски больно осознавать, что я потеряла самого близкого человека, который мог стать лучшим другом. Но больнее всего от того, что чувствую себя глупой, скучая по нему, потому что, кажется, он не испытывает того же.

Как он мог отказаться от меня — от нас — так легко? После того, что он говорил, после всех заявлений, после всех попыток завоевания меня… Все это было враньем? Он просто хотел залезть ко мне в трусики, как и любой другой парень?

Мои мысли автоматически возвращаются в тот вечер в душе. Он взял, что хотел, игнорируя мои потребности. Я, может, и спровоцировала его, возбудив, но все было неправильно.

И он говорит, что я имею первостепенное значение для него.

Секс даже не был намерением в тот раз. Конечно, я знала, что это гарантировано произойдет, но он не был моей единственной целью. Поверьте, если бы мне нужна была разрядка, то я бы сделала это самостоятельно вместо того, чтобы буквально обнажить себя. Потребовалось много мужества, чтобы раздеться перед ним, а затем войти под душ. В тот вечер я была такой распутной, и все было ради Деклана. Я хотела показать ему, что я все еще пыталась — я все еще хотела его — а получила удар по лицу.

Так почему я так упорно цепляюсь за эту маленькую щепку надежды, что все вернется в прежнее русло? Этого не будет. Сейчас я это вижу.

Боюсь, что ущерб, который был нанесен нашим отношениям, уже невозвратим. Я чувствую себя нежеланной особой рядом с ним. Не думаю, что он хочет, чтобы я оставалась здесь, но из-за этой дурацкой аренды он не может попросить меня съехать.

Мое горло сковывает боль, когда я задаюсь вопросом, не поэтому ли он ведет себя как задница. Может он пытается намекнуть мне, чтобы я, наконец, убралась из его квартиры.

Да, хорошо, до меня дошло твое сообщение громко и ясно, придурок.

Я сердито сгребаю наш несъеденный спагетти в контейнер, когда я чувствую его руку у меня на плече и слышу его просьбу:

— Поговори со мной, Котенок.

Услышав это проклятое прозвище, во мне запускается мгновенный рефлекс, я разворачиваюсь и толкаю Деклана в грудь, от чего он отступает назад с удивлением.

— Нет.

Слезы начинают застилать глаза, и становится больно в груди, словно ее оперируют.

Я не слышала это обращение в течение двух недель. Я никогда не думала, что услышу вновь. Теперь я желаю, чтобы он этого не делал, потому что горькое чувство слишком сильно давит на меня, чтобы справиться с ним.

Моя рука дрожит, когда я указываю на Деклана.

— Не называй меня так больше. Ты потерял на это право.

Деклан ничего не говорит, я обхожу его и направляюсь в свою комнату, хлопая за собой дверью. Он может проглотить мою попытку к примирению и подавиться ею, мне все равно.

Деклан

Я потерял это право? Я потерял это право?

Я не могу поверить, что она так сказала. Она всегда будет моим Котенком, хочет она того или нет.

Мое горло будто сжимают тиски, когда я понимаю, что это «нет». Она не хочет быть больше моим Котенком. Она вообще не хочет быть чем-то моим…

Деревянный пол становится нечетким и искажается, когда я смотрю на него, мои глаза режет от каждой непролитой слезы.

То, что она сказала, так сильно задело меня, что, кажется, будто меня выпотрошили. Разбросали мое сердце и внутренности по всему полу в кровавом массовом беспорядке. Я оглядываюсь на ее дверь, мои руки сжимаются в кулаки, когда на автомате делаю шаг в направлении ее комнаты.

Она может не хотеть быть моей, но я – ее, мое тело и душа. Она, блять, владеет мной, так что ее тощая стервозная задница застряла вместе со мной. Что если ей это не нравится?

Чертовски. Жаль.

Я близок к тому, чтобы распахнуть ее дверь и ворваться туда, когда рациональная часть моего мозга говорит мне, что это не лучшая идея. Во мне включается такой мерзавец, когда дело касается Саванны, и он довольно требовательный, так что если я пойду туда неподготовленным, то точно наворочу еще больше дел.

Я сжимаю мышцы челюсти, когда располагаю руки на косяк ее двери. Каждый инстинкт кричит бороться за нее, зайти в комнату и найти путь к ее сердцу, но я не стану рисковать, отталкивая ее еще больше. Я уже наделал ошибок, благодаря моему маленькому трюку в душе.

Я действительно думал, что она попытается отомстить мне аналогичным образом, но вместо этого она оказала мне холодный прием. Также сильно, как я ненавижу это, я должен признать, что это был хороший ход. Последние две недели не разговаривать с ней, не видеться с ней, но знать, что она всегда рядом. Это был ад.

Я даже пытался отплатить ей той же монетой, избегая ее, но уверен, что она не обратила внимания. В конце концов, как она могла заметить, что меня нет рядом, если сама отсутствовала?

И сегодня вечером ведет себя, как ни в чем не бывало.

Какого черта.

Я не могу приспособиться к ее перепадам настроения. Она пытается отстраниться от меня? Или это очередная прелюдия?

Я имею в виду, если ей хочется секса, то все, что необходимо — попросить. Ей не обязательно проходить через представление с «ужином», особенно с тех пор, как перестала ждать меня вечером.

Черт побери, чем больше я думаю об этом, тем сильнее злюсь, и не могу успокоиться прямо сейчас. Мне нужно с умом подойти к решению ситуации. Каждое действие, которое предпринимается относительно этой девушки, выходит инстинктивно, и посмотрите до чего я докатился: пытаюсь выяснить сам с собой, когда пересек границы и началось то безумие, которое собирается стать Третьей Мировой войной. Саванна своими словами: «Ты потерял на это право», — сама первая бросила гранату, которая удачно приземлилась. Этот бой разорвал меня на куски, но я все еще встрою.

И если я пойду туда и открою ответный огонь, то, вероятно, уже не останется выживших, к тому времени, как мы закончим. Мне просто нужно перевести дыхание и уйти. Поговорю с ней, когда немного поумерю пыл. Мы оба на взводе, и если я буду пробиваться к ней с гневом и болью, то это только больше обострит обстановку от плохой до красного уровня опасности.

Я знаю все это, но мое чутье все еще подсказывает мне не уходить. Оно говорит мне, что я должен бороться за то, что я хочу.

Я в аду безумия, и ненавижу, но все еще хочу ее. Черт побери, да. Я хочу ее больше, чем когда-либо кого-то желал.

— Блядь, — ругаюсь я, отстраняясь от ее двери. Я следую по коридору, дергая себя за волосы, чтобы не ударить кулаком стену, и в это время в моем кармане вибрирует телефон.

Я рассеянно вытаскиваю его и смотрю на экран, видя сообщение от Блейка. Проводя своим большим пальцем по экрану, я читаю: «Собираюсь в «У Пэдди» сегодня. Ты как?»

Я поворачиваюсь на дверь Саванны, думая, что было бы неплохо выйти из дома ненадолго. Я не смогу еще больше все разрушить, если не буду здесь… верно?

***

Звук воды заставляет меня открыть заспанные глаза, и как только я делаю это, тут же жалею об этом. Стоная, я прикрываю их снова.

Святое дерьмо, это солнце прямо у меня в комнате? Почему здесь так чертовски ярко? И почему от него мои глазные яблоки чувствуются так, словно их выковыряли ржавыми ложками и поставили на место?

Убийственно болит голова. В моем рту суше, чем в Сахаре. Вдобавок к чувству стыда и сожаления я чувствую что-то липкое на моей коже и, очевидно, что я сделал что-то глупое прошлой ночью. Знаете, помимо того, что я в хлам набрался виски.

Когда я поднимаю свои веки, то вижу старую спальню в доме своих бабушки и дедушки. Она такая же, как и тогда, когда я покинул этот дом, хоть дом и принадлежит сейчас Блейку. Вообще-то меня это не удивляет. Что еще ему делать с запасной спальней, кроме собирания в ней пыли?

У меня булькает в мозгу, безусловно, может быть галлоном Wild Turkey (прим. название виски), когда я медленно сажусь. Боль рикошетом отдает в моей голове, заставляя меня сжать переносицу носа, и я моргаю, пытаясь сфокусироваться на различных плакатах, застилающих каждый дюйм стены.

В то время, когда я понимаю, что я голый, я также понимаю, что звук льющейся воды исходит из ванной, которая соединяет мою прежнюю комнату со старой комнатой Блейка. Вытянув свою шею, я вижу, как полуголая девушка чистит зубы, на которой нет ничего, кроме нижнего белья. Моя кровь холодеет, и я смотрю на нее, замерев от страха, пока она не замечает, что я наблюдаю, и улыбается вблизи своей зубной щетки.

— С добрым утром, солнышко.

Ее глаза бродят по мне оценивающе, и я подтягиваю плед выше своей талии.

Я этого не делал. Святая Матерь Божья, пожалуйста, скажи мне, что я не делал этого.

У меня сворачивает желудок, но это не из-за выпивки. Я напрягаюсь, фильтруя туманные воспоминания о прошлой ночи, но не припоминаю секса.