— Лина! — Теперь мама стояла передо мной и взяла меня за подбородок. — Я понимаю. Это ужасно, — прошептала она. — Но мы должны держаться вместе. Это очень важно.

Она поцеловала меня в лоб и развернулась лицом к вагону.

— Куда мы? — спросила я.

— Я пока не знаю.

— Мы что, должны ехать в этих вагонах для скота?

— Да, но я уверена, что это ненадолго, — ответила мама.

9

В вагоне было душно, в воздухе стоял сильный запах даже при открытых дверях. Люди ютились где только можно, сидели на сумках. В конце вагона большие доски метра два шириной были прибиты как полки. На одной из таких полок лежала обессиленная Она, а ребёнок плакал у её груди.

— Ай! — Лысый ударил меня по ноге. — Аккуратно, девочка! Ты чуть на меня не наступила.

— А где же мужчины? — спросила мама у госпожи Грибас.

— Их забрали.

— Нам нужны мужчины, чтобы помочь раненому, — заметила мама.

— Нет их. Нас как-то по группам рассортировали. Они сейчас всё людей ведут и в вагон бросают. Есть какие-то пожилые мужчины, но у них мало сил, — сказала госпожа Грибас.

Мама оглянулась по сторонам.

— Давайте детей на верхнюю полку посадим. Лина, подвинь, пожалуйста, Ону на нижней чуть-чуть, чтобы ребята могли залезть наверх.

— Не глупи, женщина! — возмутился Лысый. — Освободите место, так к нам ещё больше людей напихают!

Библиотекарша была меньше меня ростом, но крепкая. Ей хватило силы, чтобы помочь мне подвинуть Ону.

— Я госпожа Римас, — представилась она Оне.

Госпожа… Так библиотекарша замужем. Но где же её муж? Наверное, там, где и мой папа. Ребёнок надсадно закричал.

— У вас мальчик или девочка? — поинтересовалась госпожа Римас.

— Девочка, — слабым голосом ответила Она и подогнула свои босые ноги, чтобы освободить ещё немного места. Ноги у неё были поцарапаны и в грязи.

— Ей скоро кушать пора, — сказала госпожа Римас.

Я оглянулась вокруг. Голова у меня была словно отдельно от тела. Людей в вагоне становилось всё больше, пришла и какая-то женщина с сыном моего возраста. Меня кто-то дернул за рукав.

— Ты готовишься ко сну? — спросила у меня маленькая девочка с белокурыми, почти перламутровыми волосами.

— Что?

— Ты надела ночную сорочку. Ко сну готовишься? — Она показала мне потасканную куклу. — Это моя куколка.

Ночная рубашка. Я до сих пор в ночной рубашке. А Йонас всё ещё в моём голубом пальто. Я совсем забыла.

Я стала проталкиваться к маме и брату.

— Нам нужно переодеться, — сказала я.

— Здесь сейчас очень тесно, чемодан нам не открыть, — заметила мама. — Да и нет где переодеться.

— Ну пожалуйста, — попросил Йонас, кутаясь в моё пальто.

Мама попробовала сместиться в угол, но толку от этого было мало. Она наклонилась и еле-еле открыла чемодан. Засунув в него руку, она стала искать что-то на ощупь.

Я увидела свой розовый свитер и комбинацию. Наконец мама достала моё тёмно-синее платье из хлопка. Затем принялась искать штаны для Йонаса.

— Извините, госпожа, — сказала она женщине, которая сидела в углу вагона. — Можно с вами поменяться местами, чтобы мои дети переоделись?

— Это наше место! — отрезала женщина. — Мы не пересядем!

Двое её дочерей уставились на нас.

— Я понимаю, что это ваше место. Мы на минуточку, чтобы дети не у всех на глазах переодевались.

Женщина ничего не ответила и сложила руки на груди.

Мама толкнула нас в угол, почти на ту женщину.

— Эй! — закричала та, выставив перед собой руки.

— Ой, я приношу свои извинения. Просто ради приличия. — Мама взяла у Йонаса моё пальто и развернула его, словно ширму, закрыв нас от других людей.

Я быстро переоделась и закрыла Йонаса ещё и своей рубашкой.

— Он уписался! — сказала одна из девочек и показала на моего брата.

Йонас замер.

— Ты уписалась, девочка? — спросила я громко. — Бедная!

С тех пор, как мы поднялись в вагон, температура в нём всё поднималась и поднималась. Моё лицо обволакивал сырой запах пота. Мы протолкнулись к дверям, чтобы немного подышать. Поставили чемоданы один на другой, а сверху посадили Йонаса — в руках он держал узелок от тёти Регины. Мама стала на носочки и попыталась выглянуть на платформу, высматривая там отца.

— Вот. — Какой-то седой мужчина поставил на пол небольшой ящик. — Становитесь на него.

— Большое вам спасибо! — поблагодарила мама и сделала, как он предложил.

— И давно? — спросил он.

— Со вчера, — ответила мама.

— А чем он занимается? — спросил седой мужчина.

— Он работает проректором в университете. Его зовут Костас Вилкас.

— Вилкас, значит, — кивнул мужчина. У него были добрые глаза. — Красивые дети.

— Да. В отца пошли, — ответила мама.

Мы все сидели на бархатном диване, Йонас — у папы на коленях. Мама была одета в зелёное шёлковое платье в пол. Её светлые волосы спадали блестящей волной на одно плечо, а изумрудные серьги сверкали на свету. На папе был один из его тёмных костюмов. Я выбрала себе кремовое платье с коричневым атласным поясом и такую же ленточку для волос.

— Какая красивая семья, — сказал фотограф, пока устанавливал большой аппарат. — Костас, Лина просто у тебя удалась.

— Бедная, — пошутил папа. — Будем надеяться, что, когда вырастет, станет похожа на маму.

— Ага, надейся, — ответила я.

Все засмеялись. Сверкнула вспышка.

10

Я посчитала: сорок шесть человек набиты в эту клетку на колёсах. А может, даже гроб. Я рисовала пальцами на пыли в передней чисти вагона, стирала рисунки, а после начинала снова.

Люди спорили о том, куда нас везут. Одни говорили — в НКВД, другие — в Москву. Я окинула всех взглядом. Лица смотрели в будущее, каждое по-своему. Я видела решимость, гнев, страх, смятение. У кого-то — безнадёжность. Они уже сдались. А я?

Йонас отгонял от лица и волос мух. Мама тихо разговаривала с женщиной, сын которой был моим ровесником.

— Вы откуда? — спросил у Йонаса парень с тёмными волнистыми волосами и карими глазами. В школе в таких часто влюбляются.

— Из Каунаса, — ответил Йонас. — А вы?

— Из Шанчая[2].

Без слов мы неловко взглянули друг на друга.

— А где твой папа? — буркнул Йонас.

— В литовском войске. — Парень сделал паузу. — Он давно не появлялся дома.

Его мама была похожа на офицерскую жену, изящную и не привыкшую к грязи. Йонас болтал и дальше, мне не сразу удалось его остановить.

— А наш папа работает в университете. Я Йонас. Это моя сестра Лина.

Парень кивнул мне.

— А меня зовут Андрюс Арвидас.

Я кивнула в ответ и отвела взгляд.

— Как думаешь, они будут выпускать нас хоть на несколько минут? — спросил Йонас. — Тогда папа нас увидит, если будет на станции. Ведь сейчас он не может нас найти.

— Энкавэдэшники вряд ли хоть что-то будут нам позволять, — ответил Андрюс. — Я видел, как они били какого-то мужчину за то, что он пытался сбежать.

— Они называли нас свиньями, — заметил Йонас.

— Не слушай их. Сами они свиньи. Тупая свинота, — сказала я.

— Тише! Я бы такого не говорил! — сделал мне замечание Андрюс.

— А ты кто такой, полицейский, что ли? — спросила я.

Брови Андрюса взлетели вверх:

— Да нет, просто не хочется, чтобы вы попали в беду.

— Не надо нам беды, Лина, — сказал Йонас.

Я оглянулась и посмотрела на маму.

— Я отдала им всё, что у меня было. Солгала, сказав, что он слабоумный. У меня не было другого выбора, — шепотом рассказывала мама Андрюса. — Иначе нас бы разделили. Теперь у меня ничего нет.

— Понимаю, — сказала мама и взяла женщину за руку. — С нами тоже такое хотели сделать, хотя мальчику всего лишь десять лет.

Ребёнок Оны начал плакать. К маме подошла госпожа Римас.

— Она пытается накормить ребёнка, но почему-то не получается. Он не может взяться ротиком.

Часы тянулись, словно длинные дни. Люди стонали от жары и голода. Лысый жаловался на свою ногу, другие пытались обустроиться. Мне пришлось отказаться от рисования на полу, поэтому я стала царапать рисунки ногтем на стене.

Андрюс выскочил из вагона, чтобы сходить в туалет, но энкавэдэшник ударил его и забросил назад. От каждого выстрела и крика мы вздрагивали. Больше никто не решался покинуть вагон.

Кто-то заметил дыру размером с доску там, где сидела упрямая женщина с дочерьми. Они прятали её от других, как и то, что сквозь неё в вагон поступал свежий воздух. Люди начали кричать, требуя, чтобы они пересели. Когда их оттянули от того места, мы все по очереди воспользовались дырой в полу как туалетом. Хотя некоторые не смогли заставить себя справить нужду таким образом. От тех звуков и запахов у меня закружилась голова. Какой-то мальчик свесил голову из вагона — его стошнило.

Госпожа Римас собрала вместе всех детей и начала рассказывать им сказки. Ребята со всего вагона проталкивались к нашей библиотекарше. Даже дочери женщины, что всё время ворчала, отошли от матери и сидели, словно загипнотизированные волшебными сказками. Девочка с куклой прислонилась к госпоже Римас и сосала пальчик.

Мы сидели в кругу на полу библиотеки. Один из мальчиков помладше лежал на спине и сосал пальчик. Библиотекарша листала книжку с картинками и выразительно читала. Я слушала её и рисовала персонажей в блокноте. Нарисовала дракона, и сердце забилось быстрее. Он был словно живой. Я почувствовала волну его горячего дыхания, которая отбросила мои волосы назад. Затем я нарисовала убегающую принцессу с золотистыми волосами, тянущимися за ней по склону горы…

— Лина, готова идти?

Я взглянула вверх. Надо мной стояла библиотекарша. Все дети уже разошлись.

— Лина, ты себя хорошо чувствуешь? Ты так раскраснелась. Тебе не плохо?

Я покачала головой и показала ей блокнот.

— Ничего себе! Лина, это ты сама нарисовала? — Библиотекарша быстро потянулась за блокнотом.

Я улыбнулась и кивнула.

11

Солнце начало садиться. Мама заплела мои пропитанные потом волнистые волосы в косу. Я пыталась посчитать, сколько часов мы просидели заключёнными в этом ящике, и задавалась вопросом, сколько ещё часов нам предстоит провести в пути. Люди ели то, что взяли с собой. Большинство делились пищей. Хотя не все.