Глава 24

Ленуар соскользнул со спины лошади. Ноги его дрожали. Он провел полночи верхом, и завтра ему будет трудно ходить пешком. И все же, глядя сейчас в глаза шефу Реку, Ленуар почувствовал, что всё это было не зря.

— Хорошая работа у ворот, — сказал шеф, потирая покрасневшие от бессонной ночи и дыма глаза. Его пальцы протерли белую полосу сквозь слой сажи на коже.

— В этом не моя заслуга. — Взгляд Ленуара блуждал по тлеющим обломкам Орлистер-Плаза. Всего несколько часов назад ему пришлось выстрелить из пистолета, чтобы очистить это место от толпы людей. А теперь оно превратилось в пустые развалины, разнесенные на куски, чтобы пламя не смогло продолжить свое ненасытное продвижение к бедному району. — Герцог Уоррик приказал открыть их.

Брови Река поползли вверх.

— Уоррик? Да, этого я не предвидел. — Шеф ухмыльнулся. — Должно быть, ему нравится отменять приказы Херстингса. Они всегда друг друга недолюбливали.

— Вообще-то мне кажется, что он не хотел этого делать, хотя и не знаю почему. — Поведение герцога часто бывало загадочным, но вчера вечером побило все рекорды. Был момент, когда Ленуару показалось, что Уоррик действительно хочет, чтобы эти люди остались в ловушке, просто чтобы доказать свою правоту.

— Как бы то ни было, — сказал Рек, — нам повезло, что он оказался там. Полагаю, пришел просто поглазеть?

— Вроде того.

— Херстингс тоже приходил, хотя у него хватило ума не задерживаться надолго. Думаю, он сразу понял, что я не очень счастлив его лицезреть. — Рек криво ухмыльнулся.

— И что дальше? — поинтересовался Ленуар.

— Ничего не остается, кроме как ждать, пока пламя догорит само.

— Какие потери?

— Если предположить, что он прикончит то, что осталось внутри периметра… Мы потеряли практически все: от рыночной площади до бедного квартала на восток от Королевского бульвара.

Ленуар выругался.

— Это еще мягко сказано, — сказал шеф полиции. — Но ведь могло быть и хуже. У нас едва хватило пороха, чтобы устроить вокруг пожарища заградительные рвы. Если бы нам это не удалось, кто знает, чем бы все закончилось. Скорее всего, пламя остановилось бы лишь у городских стен.

Ленуар подумал о том, сколько человек погибло. Пройдет много времени, прежде чем у них появится хотя бы смутное представление, и они, вероятно, никогда не узнают точно. Многие из погибших навсегда останутся неопознанными. Но сейчас у Ленуара были более насущные заботы: например, чтобы Брэн Коди не присоединился к погибшим.

— Где Коди? — спросил он. — Мне нужно немедленно его найти. — Он уже решил, что сообщит шефу о болезни Коди после того, как сержант излечится. Последнее, что ему сейчас было нужно, — это тратить драгоценное время на выговор за свою халатность.

— Он ведёт поиски выживших, — ответил Рек и покачал головой. — Отвратительная работа.

Ленуар мысленно выругался. Неужели сержант действительно так беспечно относится к своей жизни? Каждый час был на счету. Каждая минута. Может быть, они уже опоздали, а Коди ведет поиски тех, кому уже ничем нельзя помочь?!

— Действительно, отвратительная работа, — проворчал он, — и вовсе не та, которую он должен делать лично. У него есть и другие задачи.

Почему-то это замечание задело шефа.

— Это называется состраданием, Ленуар. Большинство людей считают это хорошим качеством. Одним из многих хороших качеств, которыми обладает сержант. Он чертовски хорошая ищейка.

— Я знаю, — озадаченно кивнул Ленуар.

— Знаешь? А ты не думал хоть раз ему об этом сказать?

Ленуар почувствовал, что краснеет — отчасти от гнева, отчасти от смущения.

— Что это значит?

— Это значит, инспектор, что под твоим началом работает талантливый офицер и хороший человек, и если ты слишком занят написанием своей личной трагедии, чтобы обратить на него внимание, я поручу сержанта кому-нибудь другому; кому-нибудь, кто будет ценить его хоть немного больше.

«И лучше бы вам поторопиться, шеф, потому что он умирает от чумы».

Эти слова вертелись у Ленуара на языке, но он не мог заставить себя произнести их. Впрочем, это не имело никакого значения: шеф уже отошел поговорить с одним из пожарных, оставив Ленуара наедине с горькими мыслями.

Инспектор резко тряхнул головой. Он должен был найти Коди. Это не должно быть слишком трудно. Если сержант возглавляет поисковую группу, значит, они двигаются медленно и систематически. Если Ленуар будет руководствоваться логикой, он достаточно скоро наткнется на них.

Он начал с рыночной площади. Во всяком случае, того, что от неё осталось. Теперь она была практически неузнаваема — тлеющая, зияющая рана из пепла и щебня. Ленуар двигался по краям ущелья, его мозг изо всех сил пытался осмыслить окружавшее его разрушение. Этот город платит за какие-то грехи, без всяких сомнений. Так сказал один из пожарных Уитмарча, и инспектор начал подозревать, что так оно и есть.

Чума пришла не одна; она принесла с собой огонь, страх и беззаконие, и вместе они прорезали город одним широким фронтом. Кенниан много страдал, и конца этому не было видно.

Отчаяние, скопившееся внутри Ленуара, было ему слишком знакомо. Он чувствовал это еще в детстве, когда его любимый город был опустошен войной и чумой. Он никогда бы не подумал, что способен почувствовать это снова. Не в Кенниане — доме, который он принял скорее по необходимости, чем по собственному выбору. Но он прожил здесь больше десяти лет, и за это время город стал ему практически родным.

Эта мысль удивила самого инспектора. Даже идея о том, что у него есть дом, стала для него чем-то вроде откровения. Возможно, он не был таким уж безродным, как заставлял себя думать; возможно, у него были привязанности, пусть даже неуловимые, которые он не мог оценить по достоинству.

«Только в потере мы по-настоящему понимаем, что для нас важно», — подумал он. Это не было великим прозрением, но сейчас Ленуар чувствовал его истинность сильнее, чем когда-либо прежде.

Это неизбежно вернуло его мысли к Брэну Коди.

Вряд ли он нуждался в том, чтобы шеф указал ему, что Коди — компетентная ищейка и хороший человек. Это было видно любому. Ленуар сам говорил это много раз — хотя, надо признать, не мог припомнить, чтобы говорил это лично Коди.

Возможно, это было оплошностью, но сержант наверняка знал о его уважении. В конце концов, разве не он рекомендовал Коди на повышение? Принял его в качестве своего заместителя? Неужели это недостаточное доказательство?

Вероятно, для шефа — нет.

Конечно, шеф не единожды был свидетелем колких замечаний Ленуара в адрес Коди. Инспектор иногда бывал суров с ним, но как еще можно было научить молодого офицера? Руководить им, поправлять его было обязанностью его начальника, и если иногда Ленуар бывал не слишком деликатен в этом вопросе… Что ж, ни один человек не совершенен.

С Коди он совершал ошибки. Возможно, даже больше, чем пару. Он мог признаться в этом, по крайней мере, самому себе. Но даже в этом случае мысль о том, что у сержанта есть лучшая альтернатива, была смехотворной.

Каковы бы ни были личные недостатки Ленуара, его коллеги-инспекторы не могли конкурировать с ним в профессиональном плане, и это было для Коди главным. Сержант специально просился служить под началом Ленуара, считая, что это лучше всего соответствует его амбициям. Он же не стал бы благодарить Река за то, что тот приставил бы его к пьянчуге, идиоту или хаму?

По крайней мере, так думал Ленуар. Но насколько хорошо он на самом деле знал Коди? Как много он пытался узнать о нем, несмотря на то, что почти каждый час из того времени, что не спал, проводил рядом с ним?

Ответ на этот вопрос, по крайней мере, откровением для Ленуара не был.

«Слишком занят написанием своей личной трагедии», — сказал ему Рек. Возможно, в этом что-то было. Ленуар был так погружен в свои мысли, что даже не заметил, как его заместитель заразился чумой.

«И ты ещё считаешь себя лучшим инспектором в Брайленде?»

Вот это, пожалуй, и было самое смешное. Или, по крайней мере, так бы оно и было, если бы это не стоило Коди жизни.

«Не существует никакого искупления», — сказал тогда Посланник тьмы.

«Может быть, тебе стоит выгравировать эти слова на своём надгробном камне, Ленуар?»

— Вылечите то, что тебя мучает!

Этот голос прервал размышления Ленуара так же внезапно, как камень, брошенный в зеркало.

— Покупайте чудодейственную настойку! — Жулик, которого он видел сегодня утром в цветочном квартале, стоял на углу Королевского бульвара и Берч-стрит, гордо размахивая коричневыми пузырьками с лекарствами. — Запасы ограничены!

Отчаяние в груди Ленуара вспыхнуло с новой силой, превратившись в ярость. Он направился к мужчине, сжимая кулаки…

— Две кроны за бутылочку!

Ленуар остановился.

Две кроны?

В цветочном квартале продавец просил лишь полкроны. А до этого, в доках? Он же пытался всунуть Коди лекарство за четвертак?

Оба раза этот человек кричал случайным прохожим, пытаясь завлечь их в лавку, но Ленуар не видел ни одного покупателя. Но сейчас продавец обращался уже к толпе потенциальных заказчиков.

Улицы были почти пустынны, но здесь собралось, по меньшей мере, с десяток хорошо одетых людей, готовых выложить небольшое состояние за одну пинту жидкости. Нахмурившись, Ленуар подошел ближе.

— Прошу прощения, — обратился он к одной из потенциальных покупательниц, маленькой женщине с маской на лице. Она отпрянула от него, словно он был воплощением чумы. — Не волнуйтесь. Я вовсе не болен. Однако мне любопытно узнать об этой настойке. Разве это не ужасно дорого?

— И она стоит каждого пенни! — ответил мужчина, торопливо уходивший со своей драгоценной коричневой бутылкой под мышкой. — Вылечила мою племянницу за три дня. Теперь пришлось купить для сестры. Если ты можешь себе это позволить, приятель, то должен получить настойку, пока она есть. Я бы купил её еще вчера, но тогда у продавца уже всё закончилось… — И мужчина поспешно удалился.