Себастьян отложил рукопись и вновь обратил внимание на «Крэнделл».

Пробежавшись кончиками пальцев по верхнему ряду клавиш, он вспомнил тот роковой день во Флоренции три года тому назад, когда он написал «Девушку с красной сумочкой». Всего лишь за сутки он настрочил комедию из трех действий, барабаня по клавишам печатной машинки со всей скоростью и самоуверенностью, что мог дать ему только кокаин. Впоследствии он не потрудился поправить или хотя бы прочитать свою работу.

Выслал ее Ротерштейну в Лондон, потребовал первой выплаты по контракту и вознаградил себя трехдневным разгулом пьянства, дебоширства и еще большей дозой кокаина.

Себастьян не помнил, как вдохнул последнюю дозу. Не помнил, как потерял сознание. Но помнил, как очнулся во флорентийской аллее, ощущая в ноздрях омерзительный запах собственной рвоты. Помнил, как его друг Сент-Сайрес стоял подле него на коленях, громко зовя доктора, но итальянские слова медленно и приглушенно доносились до его ушей. А затем глаза резанул яркий свет, возникло странное дергающее ощущение, словно кто-то внутри схватил его за грудки и оторвал от земли, однако это не причинило ему боли. Тогда он понял, что умирает.

Себастьян, как ему помнилось, боролся, отпинываясь, извергая проклятья, крича Богу и дьяволу, чтобы те оставили его в покое, ибо он ни с кем из них никуда не пойдет – он вовсе не хотел умирать. Он хотел жить.

И в конце концов, получил желаемое, придя в себя в итальянском госпитале, мучаясь от вызванной кокаиновой ломкой боли. И там длиннолицый британский доктор отказался снабдить Себастьяна наркотиком, необходимым, дабы облегчить его страдания. Врач сообщил, что кокаин убьет графа, если тот продолжит его принимать, и посоветовал тихое, уединенное местечко в швейцарских Альпах.

Выдержав столь тяжелое сражение за свою жизнь, Себастьян был намерен и дальше бороться изо всех сил, лишь бы ее сохранить. Он уехал в Швейцарию, где избавился от физической тяги к наркотику. Но гораздо тяжелее оказалось преодолеть эмоциональную зависимость от него. Даже теперь, спустя три года, ему порой страстно хотелось вернуть те безумные, донкихотские деньки, проведенные в Италии, воскресить то время, когда все сомнения были немы и он чувствовал себя непобедимым. И неважно, что сами его труды в ту пору оставляли желать лучшего, – тогда он этого не знал и не хотел об этом думать, он наслаждался эйфорией самообмана. Физическая зависимость осталась в прошлом, но то чувство, что сопутствовало наркотику, ни с чем не сравнимое ощущение неуязвимости… тоска по нему никогда не проходила. И никогда не пройдет.

Себастьян легко ударил кончиком пальца по клавише, и в голове его эхом раздались слова Гарри, сказанные неделю назад: «Нужно сидеть и писать… одно слово, затем другое, и еще, пока не получится книга». Если бы все было так просто.

Схватив печатную машинку, Себастьян поднялся. Петляя между чемоданами и коробками, он пробрался к письменному столу. Уронил машинку на свое пресс- папье и вытащил из среднего ящика стопку писчей бумаги. Уселся за стол, вставил один лист в машинку, глубоко вдохнул и положил пальцы на клавиатуру.

Она настигла его сразу – та зияющая пустота, тот всепоглощающий, бессмысленный, безотчетный страх. Себастьян стиснул зубы.

«Напиши что-нибудь, − приказал он себе. − Ради бога, напиши хоть что-то». Дверь распахнулась.

Себастьяна захлестнуло облегчение, он поднял голову в надежде на возможность отвлечься, но при виде возникшего в дверях дворецкого понял, что надежда оказалась тщетной. В отвлекающих делах Уилтон был совершенно безнадежен.

− Да, в чем дело?

− К вам посетитель, милорд, − сообщил слуга в столь любимой всеми дворецкими скучающей, самодовольной манере. – Молодая женщина.

Вот и вся польза от титула и поместья.

− Черт подери, парень, разве я не говорил тебе не беспокоить меня визитами глупых, помышляющих лишь о замужестве дебютанток и их мамаш-сводниц? – Он забарабанил по клавишам «Крэнделла» и напустил на себя благонравный вид. – Я работаю.

− Я извиняюсь, сэр, но мне думается, что именно с этой женщиной вы, возможно, захотите встретиться.

Настойчивость Уилтона пробудила в Себастьяне интерес. Обычно дворецкий не позволял себе подобных дерзостей.

− Почему? Она хорошенькая?

Но смутить Уилтона, прежде служившего лакеем в доме тети Матильды, было невозможно. Матильда, его сугубо правильная незамужняя тетушка, ожидала, чтобы ее слуги неукоснительно держались в невозмутимой манере, невзирая на любые возможные обстоятельства. Так что вышколенный ею Уилтон научился не терять присутствия духа задолго до того, как был повышен до должности дворецкого скандально известного племянника Матильды.

− Полагаю, любой джентльмен счел бы ее весьма хорошенькой, сэр, − ничуть не поменявшись в лице, ответил дворецкий.

Повисла пауза, и Себастьян догадался, что есть еще что-то, о чем дворецкому не терпится поведать.

− И? – поторопил он Уилтона.

− Она пришла без сопровождения, сэр.

При упоминании столь значимой детали Себастьян поднял брови.

Респектабельная юная женщина, решившая без сопровождения нанести визит неженатому мужчине, относилась к разряду невозможных вещей. В ином разе, она вовсе не была респектабельной. Воображение тут же начало рисовать интермедию любовной интриги, Себастьян ощутил немедленный подъем духа, и все намерения попытаться что-нибудь написать пошли прахом.

Он улыбнулся, вставая.

− Вы всегда изыскиваете способы сделать мой день ярче, Уилтон.

− Благодарю, сэр.

− А у молодой женщины есть имя? – спросил Себастьян и, стряхивая с рукавов пыль и соломинки, взглянул на дворецкого.

Уилтон поднес к глазам визитную карточку.

− Мисс Дейзи Меррик, − прочитал он. – Холборн, тридцать второй дом по Литтл-Рассел-стрит.

Себастьян застонал, все его надежды разбились в мгновение ока.

− Только не эта маленькая нахалка! Что, ради всего святого, она здесь делает?

− Она здесь по просьбе лорда Марлоу.

Все хуже и хуже.

− Да хоть по просьбе королевы, мне плевать! Мисс Меррик одна из этих современных эмансипированных старых дев, безнаказанно и без малейшего чувства такта выражающих свои взгляды. Видишь ли, такие, как она, всюду идут напролом, маршируют по улицам с плакатами, приковывают себя к рельсам, требуя права самим зарабатывать себе на жизнь. – Он бросил раздосадованный взгляд на стоявшую на столе машинку. – Будто человек, обладающий здравым смыслом, может такого пожелать.

− Только они не старые девы, сэр, − благодушно поправил его Уилтон. – Кажется, в наши дни их называют холостячками.

− Холостячки? Боже правый, ну и прозвище. Называй ее, как знаешь, но мисс Дейзи Меррик – наихудшее из зол, что могло приключиться с человечеством: она критик. Всем и каждому готова высказать свое наглое мнение, даже когда понятия не имеет, о чем, собственно, вообще говорит. Очевидно, Марлоу считает забавным прислать ее, чтобы та меня донимала. – Себастьян пренебрежительно махнул рукой. – Отошли ее прочь.

Уилтон виновато кашлянул.

− Прошу прощения, сэр, но учитывая… ммм… сомнительное на сей день положение вещей и принимая во внимание то обстоятельство, что ее прислал лично лорд Марлоу, возможно, вы сочтете мудрым… ээ… уделить ей минутку своего времени?

Заглянув в ясные глаза дворецкого, граф вспомнил, что задолжал парню жалование за три месяца. Уилтона вместе с поваром, экономкой, лакеем, горничной и кучером прислала из Девоншира тетушка, дабы подготовить дом к приезду племянника в феврале, но, к сожалению, Матильда в придачу не прислала денег, чтобы им платить. И если вскоре Себастьян не сумеет выполнить свои обязательства, все они подыщут себе новое место работы, о чем Уилтон деликатно напомнил хозяину. Даже Аберкромби, старый верный пес, прошедший с ним через тяготы черных швейцарских дней, может покинуть его, не получив должной оплаты.

Себастьян задумчиво поскреб подбородок. Пьесу закрыли, оставив его без гроша. Из-за смерти отца он задолжал казне ее величества внушительную сумму денег наследственными пошлинами, а, учитывая нынешние неудачи на литературном поприще и некогда расточительный образ жизни, у него вдобавок имелись собственные долги. Его девонширское поместье было заложено и перезаложено, и вследствие сельскохозяйственных невзгод, поразивших всю британскую экономику, от Эвермор-парка в любом случае не стоило ожидать больших доходов. Финансовое положение было поистине удручающим.

В отличие от него лорд Марлоу был очень богат, и Себастьян вскоре, возможно, вынужден будет попросить у него очередной аванс за несуществующую следующую книгу. Какую бы шутку на его счет не решил сыграть Марлоу, прислав мисс Меррик, лучше Себастьяну оставаться вежливым. И пусть она самоуверенная старая дева с неистощимым запасом дерзостей, созерцать ее все же куда приятнее, нежели чистый лист бумаги.

− Мудрый ты человек, Уилтон, − произнес он. – Куда ты проводил девушку? В гостиную, полагаю?

Дворецкий кивнул, и Себастьян продолжил: − Замечательно. Передай ей, что я немедленно спущусь.

Уилтон был не столь дурно воспитан, чтобы выказать хоть какие-то признаки облегчения, но Себастьян и без того все понял.

− Да, сэр, − ответил дворецкий и удалился.

Себастьян последовал за ним не сразу. Вместо этого он медлил, пытаясь постигнуть, что же у Гарри на уме, но спустя несколько мгновений вынужден был оставить размышления. Порой его издатель был непредсказуем, так что нет смысла гадать, что за безумная идея взбрела ему в голову. Себастьян раскатал рукава, застегнул их запонками, одернул свой аспидно-голубой жилет, провел пальцами по волосам, дабы привести непослушные пряди в некое подобие порядка, и разгладил синий шейный платок. Затем спустился к гостиной и замер у открытых дверей.