Мне не нужна гребанная научная лекция. Я просто хочу знать, что Несс в порядке.

— Она узнала, что беременна пару дней назад. Собиралась на УЗИ. Я не понимаю, о чем вы говорите. Как она?

Доктор невозмутимо улыбается. Интересно, их этому учат в мед академиях — тому, как расслабить человека прежде, чем сообщить ему плохую новость?

— Она в хирургии. Произошел разрыв фаллопиевой трубы и началось внутреннее кровотечение. Поэтому она отключилась.

Я обхватываю голову руками и зарываюсь пальцами в волосы. Внутреннее кровотечение. Как будто они новости читают. О том, как гибнут люди.

— С ней все будет в порядке?

— Мы позаботимся о ней.

Я поднимаю взгляд.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Она в очень плохом состоянии, но она жива, и мы присматриваем за ней.

Образ Несс, лежащей на полу в скорой, а потом на операционном столе стискивают мою грудь. Я вздыхаю.

— Вы могли бы оставить меня одного, пожалуйста, — тихо прошу я. Не хочу, чтобы врач говорила мне что-то еще. Этого достаточно.

— Хорошо, я сообщу вам, когда ее переведут из хирургии.

Врачебная униформа шуршит, пока она встает, дверь пикает, и она уходит.

Жить без Несс, когда знаешь, что она где-то в городе ужасно, но мир, в котором Несс не существует вовсе, просто невыносим. Я сжимаю челюсти, сдерживая крик, который рискует вырваться наружу и зажмуриваю глаза. Я не могу плакать. Не хочу. Но плачу.

***

Жидкокристаллические часы, висящие над ресепшеном, подсвечивают огромные цифры. Время тянется, пока люди то, входят, то выходят из приемного отделения. Больные малыши со встревоженными мамами, ребенок в школьной форме с перевязанной ногой, пожилой мужчина с дочкой… так много людей. Я злюсь, потому что они уходят, а Несс все еще тут.

День сменяется вечером, но я едва замечаю это по неоновому свету. Никто больше не говорит со мной о Несс, кроме доктора, с которой я общался несколько часов назад. Я сижу напрягшись, снова и снова повторяя про себя: “пусть все будет хорошо”.

Появляются родители Несс. Та же доктор проводит их в комнату, а я сижу на том же стуле в приемной, перечитывая один и тот же плакат. Как они отреагируют? Я не только сделал их дочь беременной, но еще и беременность чуть было не убила ее. Я хочу убежать, но остаюсь на месте.

Они снова выходят, лицо матери Несс заплаканное и одутловатое. Я ерзаю и встаю на ноги, когда они подходят.

— Она знала? — Голос отца звучит сурово, и он смотрит на меня так, будто я что-то, что он отскреб от своего ботинка.

— Да. Она только что узнала. Она в порядке? Мне они не говорят.

— Она будет в порядке. Но не благодаря тебе.

Мне все равно. Он может выволочь меня из этой комнаты и избить до кровавых соплей за то, что я сделал с его дочерью. Все, что я чувствую, это облегчение от того, что с Несс все будет хорошо.

Мама Несс хватает его за руку.

— Джеймс... не устраивай сцен. Не здесь. Эван не один виноват в этом.

— Долбанные глупые дети!

Женщина с ребенком на коленях оглядывается на нас, и я встаю, переместившись в противоположный конец приемной. Подальше от нее. Подальше от них. Мать Несс идет за мной.

— Он расстроен.

А я нет?

— Когда мы сможем увидеть ее?

— Джеймс не хочет, чтобы ты был там.

— Что? Я нужен Несс! Я должен ее увидеть!

— Ты должен дать ему время успокоиться. Можешь поехать домой и вернуться утром.

Я, что, на иностранном языке говорю? Как ей, блять, такое в голову вообще пришло?

— Я никуда не поеду!

Мать Несс прикусывает нижнюю губу. По крайней мере ее взгляд полон сочувствия.

— Я не думала, что вы двое снова сойдетесь.

— Мы тоже. Но сошлись.

— Потому что…

Я смотрю в ее полные слез глаза.

— Потому что я люблю ее. Потому что не вынесу, если ее потеряю.

Она оглядывается на мужа.

— Прости. Может, когда Несс придет в сознание, она сможет объяснить Джеймсу, что хочет быть с тобой.

Пока она идет обратно, я падаю на стул, обхватываю голову руками и борюсь с собственными слезами.

ГЛАВА 30

НЕСС

Я сплю? Я стараюсь проснуться, но мои глаза не желают открываться. Незнакомые голоса и звуки заполняют привычную тишину моей спальни, и я отчаянно пытаюсь понять, где я. Подушка, на которой я лежу продавлена, это не моя подушка. И я не могу двигать руками, я прикована к чему-то.

Сфокусировав расплывающийся взгляд, я вижу белый потолок и поворачиваю голову, утыкаясь взглядом в аппарат, следящий за моим состоянием. Больница. Я цепляюсь за последние осознанные воспоминания, но они ускользают от меня. Как я здесь оказалась? Может, я попала в автоаварию и потеряла память, потому что чувствую я себя так, будто угодила под автобус. Я хочу сесть, но не могу пошевелиться.

Нет. Вспомнила. Я была с Эваном. Среди бабочек. И упала в обморок.

— Несс?

Неожиданно среди чужих голосов в палате, я узнаю мамин.

Я поворачиваюсь на этот голос. Мама сидит на оранжевом кресле рядом с кроватью.

— Что случилось? — Мой голос звучит очень тихо.

Мама наклоняется и гладит меня по голове, и я замечаю, стоящего в углу папу со скрещенными на груди руками и напряженным выражением лица.

— Ты учишься на медицинском и не заметила симптомов эктопической беременности? — Она улыбается сквозь слезы. — Ты потеряла сознание. Тебя прооперировали.

Эктопическая беременность? Все это кажется нереальным. Звуки вокруг искажаются, и я совершенно не могу сосредоточиться на мамином лице. Кажется, будто я наблюдаю за собой в каком-то нелепом кошмаре.

— Где Эван? — спрашиваю я.

Мама поворачивается к папе, и он качает головой. Эван бросил меня? Нет, он не мог.

— Он снаружи. Твой отец очень зол, — говорит она, будто его нет в комнате.

— Я хочу видеть его.

Родители тихо, но напряженно переговариваются, пока я смотрю в потолок и борюсь со слезами, отчаянно нуждаясь в Эване. Конечно, они не остановят его. Не близкие ли родственники решают, кто может навещать меня? Несколько поцелуев, неловкое прощание, и они уходят. Мы не самая показательная семья, если кто и подарит мне душевный покой, то точно не они.

Несколько минут спустя появляется Эван. Как только он заходит в палату, я начинаю плакать, и он колеблется. Бедный мальчик выглядит ужасно: волосы торчат в разные стороны, по-видимому, от того, что Эван постоянно проводил по ним руками, как делает всякий раз, когда нервничает. Он бледен и под ярким больничным светом его покрасневшие глаза кажутся больше, когда он переводит на меня взгляд. Моя любовь к этому юноше оттесняет на задний план боль в теле.

— Я прождал в больнице всю ночь на случай, если ты захочешь видеть меня. Я не был уверен, что ты захочешь, но…

— Я захотела этого, как только открыла глаза, — перебиваю я.

— Тебе будет больно, если я дотронусь до тебя? — хрипло спрашивает он. — Потому что, если я сделаю это, не уверен, что смогу остановиться и отпустить тебя.

— Подойди сюда пожалуйста.

Эван садится на кровать и осторожно обнимает меня, словно я могу сломаться. Я прячу лицо на его груди, вдыхая его запах, переносящий меня из больничной палаты в более счастливые места. Руки отзываются болью, когда я обнимаю его, боль пронзает бок, но не обнимать его еще больнее. Я плачу в его футболку и трусь носом о мягкий материал. Не хочу, чтобы он уходил.

— Я думал, что потерял тебя, — шепчет он мне в волосы, — По-настоящему потерял.

Мой затуманенный мозг не выдерживает, безопасность его рук останавливает слезы и погружает в сон прежде, чем я успеваю ответить.

***

Я резко просыпаюсь, когда кто-то дотрагивается до меня, и в голове начинается борьба. Где я? Молодая медсестра с коротко стриженными каштановыми волосами улыбается мне, и ее дружелюбный взгляд утихомиривает мою тревогу.

— Я просто хочу измерить твое давление, — спокойно говорит она, обматывая вокруг моей руки манжету. — Прости, что разбудила.

Я тру лоб второй рукой, вспоминая. Я просыпалась раньше, и тут был Эван.

Медсестра отходит и отцепляет доску-планшет от спинки моей кровати.

— Кто этот спящий красавец? — спрашивает она, пока пишет.

— Кто?

Она мотнула головой в угол палаты. Эван. Спит на оранжевом кресле, опустив голову.

— Я просила его пойти домой, когда заходила в последний раз, но он отказался.

Все сомнения в любви Эвана отпали, когда я увидела его спящим в моей палате. В ожидании моего пробуждения.

— Это Эван. Долго он здесь?

— Он был тут с того момента, как ты поступила к нам два дня назад. Бедняге правда нужно пойти домой, отоспаться. Мы говорили ему, что ты в порядке. Может, он тебя послушает? — Она усмехается. — Преданный паренек.

Ее слова жалят. Да что я делала с ним в течение нескольких недель.

— Можете разбудить его?

— Конечно. — Медсестра подходит к Эвану и мягко дотрагивается до его плеча. Он непонимающе смотрит на нее, затем бросает взгляд на меня. Послав мне еще одну улыбку, медсестра выходит из палаты.

— Выглядишь дерьмово, — говорю я.

— Ты тоже не в лучшей форме. — Он трет глаза и усмехается.

— Мило…

Эван подхватывает кресло и садится рядом с моей постелью. Он чмокает меня в щеку.

— Как ты себя чувствуешь?

— Усталой. Растерянной. Больной. — Боль охватывает меня, когда я смещаюсь, чтобы посмотреть на него, и его глаза расширяются от волнения, когда она отражается на моем лице.

— Я заходил к тебе раньше. Не уверен, помнишь ли ты?

Я протягиваю руку, дотрагиваясь до его прохладной щеки.

— Помню. Это было сегодня?

— Нет. Два дня назад.

Я сощуриваюсь. Одно только допущение, что я могла выпасть из жизни так надолго ужасает меня. Насколько плохо все было?

— Ты здесь уже два дня? — спрашиваю я хриплым голосом.

— По большей части. — Плечи Эвана опадают. — Последние два дня были настоящим адом. Не хочу больше проходить через такое.

— Будешь смеяться, но я тоже.

Взяв меня за руку, Эван целует мою ладонь.

— Не только через последний день. Или последние два дня. Но и через последние шесть недель. Без тебя.

— Я слишком устала, Эван. Чтобы говорить о прошлом.

Он качает головой.