Глава тридцать девятая

Ручной терминал снова звякнул. Давно пора уходить, но она никак не могла себя заставить. У девочки в стеклянной клетке не было стула, поэтому Элви тоже сидела на полу. Перспектива вставать с больной ногой не внушала энтузиазма.

— Значит, — сказала она, — сознание не изменилось?

Последовал момент жутковатой неподвижности, их обычная, сбивающая с толку пауза, а затем Кара покачала головой.

— Я хочу сказать, трудно быть уверенной, как произошло на самом деле, но я не чувствую никакой разницы. Кроме библиотеки, конечно.

«Библиотекой» Кара и Александр — которого дома звали Ксан — называли информацию, которая появилась у них в головах после воскрешения дронами-ремонтниками. Дети говорили, это все равно как иметь знания без необходимости что-то учить. Часть информации была простой и понятной, вроде данных о местной окружающей среде. А часть — загадочной, например, то, что организмам из субстратного слоя сложно преломлять яркий свет. Очень интересный пример, поскольку Кара понимала, что такое субстрат, преломление и природу света, но эти понятия никак не связывались воедино.

Никакого общего контекста с пищей, деревьями, водой. С любыми человеческими знаниями. Все равно, что найти морскую черепаху, прекрасно понимающую теорему Геделя о неполноте, но не имеющую понятия, зачем она в ее черепашьей реальности, думала Элви.

Такого рода когнитивные артефакты во многом стали причиной умозаключения Кортасара о том, что Кара и Ксан — не те дети, которыми они были до «восстановления», а инопланетная технология, использовавшая человеческие тела. Сложный вопрос, который мучил Элви. Детей, безусловно, трансформировали. Достаточно того, что они не старели и не развивались. А чернота глаз и серость кожи определяли их прямо в «зловещую долину» Масахиро Мори, как роботов, которые слишком похожи на человека и одновременно чем-то неуловимо отличаются, отчего в глубине души Элви до сих пор испытывала отвращение и ужас.

Но иногда, когда никто не наблюдал за ними, Ксан клал голову на колени Кары, и сестра ерошила ему волосы. Так делали приматы со времен плейстоцена. Или Кара отвечала на вопрос Элви шуткой и почти застенчиво улыбалась, когда та смеялась. Мнение Элви о них постоянно менялось. Иногда она была уверена, что они лишь марионетки какой-то непостижимой инопланетной технологии. Иногда казалось очевидным, что Кортасар настаивал, будто они не люди, лишь для того, чтобы десятилетиями держать их в клетке и проводить опыты. Элви не могла определиться, они ей нравятся или пугают. Проходят ли они тест Тьюринга, или это она его заваливает.

Однако любопытно, что работа Кортасара с Дуарте не привела к тому, что Первый консул получил доступ к «библиотеке», и странное отключение сознания не сломало Кару и Ксана так, как его. В этом скрывался какой-то ключ. У Элви были данные, нужно только найти подходящую решетку, и они обретут смысл. Она это чувствовала.

Терминал снова ожил. Сообщение. Прибыл ее транспорт. Она опаздывает на совещание. Пробормотав какое-то ругательство, Элви стала подниматься.

— Мне надо идти.

— Что ж, мы будем здесь, когда вы вернетесь, — сказала Кара, и после паузы Ксан засмеялся.

Элви тоже улыбнулась. Глупо было общаться с ними так, будто она должна пораньше уйти с дружеского обеда, но она порой глупа.

Она оперлась на трость и прошла сквозь лаборатории на свежий воздух. Регенерация, как бы проста она ни была, шла медленно. Не как надо. Кожа на новой ноге Фаиза была чуть бледнее и мягче, мышцы сводило судорогой от долгой ходьбы. Но он уже отрастил кости, сухожилия и нервы, а она до сих пор опирается на трость.

Она понимала, что всё дело в стрессе. В ее нынешней жизни Фаиз выполнял практически декоративную функцию. Он спал, ел в Доме правительства, встречался с кем-нибудь в саду, читал книги или смотрел старые развлекательные передачи. Он восстанавливался. А Элви, если не изучала состояние Дуарте и не пыталась уберечь Терезу от убийства во имя любознательности, то погружалась в пучину данных Кортасара или просматривала собственные данные с «Сокола». Она почти не спала, а когда ложилась, то лишь для того, чтобы увидеть, какая разновидность кошмара выпадет ей сегодня.

Настанет момент, когда она сломается. Когда не сможет еще раз отмахнуться от навязчивого образа Сагале без половины головы. Но не сейчас, и потому ей придется продолжать. Она прекрасно понимала, что работает по протоколу, который Фаиз называл «если это не происходит прямо сейчас, то и хрен с ним».

Хуже того, ей уже почти нравилась эта напряженность. Никогда в жизни у нее не было такого стресса, разве что давным-давно на Илосе, когда все потихоньку слЕпли, из земли вылезали ядовитые слизни, оживали инопланетные артефакты, а люди убивали друг друга по политическим мотивам и из личных амбиций. Все зависело от ее таланта и остроты ума. И вот опять. Часть ее радовалась этому, как конфетке. Вероятно, не самая здоровая часть.

У ожидавшего водителя оказался зонт, прикрыть ее от моросящего дождя. Он ничего не сказал. Добравшись до машины, Элви наклонилась к нему:

— Сообщите Трехо, что я еду.

— Уже сделано, доктор.

Странные люди эти водители, думала Элви. Если бы кар забирал ее и отвозил без участия другого человека, было бы проще. Включение в процесс еще кого-то, чья работа зависит от ее расписания, только его замедляет. Лишний уровень обработки, как та пауза у «детей». Может, она сродни заиканию? Нужно об этом почитать. Возможно, найдется что-то полезное.

Дом правительства окутывал туман. Обогреватель в каре не справлялся с холодом, исходившим от окна. В начале зимы на Лаконии — по крайней мере, в здешних местах — бывало множество прохладных дней и ледяных ночей. Как только зайдет солнце, туман превратится в ледяную корку. Все местные деревья втянули листья, а привезенные прошли стадию гибели хлоропластов и теперь сбрасывали красные, желтые и коричневые останки.

Внутри было сухо и тепло, климат контролировался не хуже, чем на корабле, но свет из окон проникал серый и приглушенный. В воздухе все еще пахло дождем. Другой слуга принял у нее куртку и спросил, не желает ли она перекусить или чашку чая. Элви по привычке ответила «да». Ее внимание было занято прошлым (детьми или инопланетными марионетками в детских телах) и будущим — ее анализом последнего случая массовой потери сознания. Для настоящего просто не осталось места.

В роскошной переговорной стены красного дерева украшал тонкий золотой орнамент, матовые светильники не оставляли места тени. Трехо, Кортасар и Ильич уже сидели за малахитовым столом. Трехо выглядел так же плохо, как Элви себя чувствовала, а Ильич еще хуже. Только Кортасар хорошо выдерживал стресс. Элви не сомневалась — это всё потому, что ему безразлично, выживут остальные или погибнут.

— Простите за опоздание, — сказала она. — Уверена, вы меня поймете.

— Да, мы все сейчас очень заняты, — сказал Трехо. То ли тонкий упрек, то ли нет — она не могла понять. — Тем не менее, теперь мы все собрались. И нам нужно сделать заявление о... о последних событиях. Что сказал бы Первый консул? Что нам известно? Не желаете начать, полковник Ильич?

Ильич кашлянул.

— Ну, мы снова испытали некое событие, повлиявшее одновременно на всех в системе. И под «одновременно» я подразумеваю, что это, по всей видимости, было единое нелокальное событие, случившееся... повсеместно. У нас есть данные, что, то же самое произошло как минимум еще в двух системах.

Кортасар поднял руку, как школьник на уроке, и Трехо кивнул.

— А что произошло в пространстве колец? — спросил Кортасар. — То же, что и в системах?

— Мы не знаем, — ответил Ильич. — В пространстве колец не было ни одного нашего корабля. Есть некоторые признаки, что корабли там были... э-э-э... съедены, если можно так выразиться, так же, как «Тайфун» и Медина. Но у меня нет подтверждения. Событие не кажется связанным с какими-то нашими действиями, однако наш флот в данный момент присутствует всего лишь в ста двадцати системах. Если что-то произошло за пределами оных, мы можем просто не знать.

— Серьезно? — спросил Трехо.

— Разрушительные последствия потери станции Медина невозможно переоценить, сэр. На этом поводке, контролируя это бутылочное горлышко, мы держали всю империю. Без него...

Трехо сердито откинулся на спинку кресла и жестом предложил высказаться Элви и Кортасару. Кортасар не отреагировал, но Элви обнаружила, что послушно подалась вперед, готовясь говорить, будто она что-то задолжала адмиралу.

— Могу я предложить взглянуть чуть шире?

— Прошу вас, — сказал Трехо.

— Все это связано с природой сознания.

— Кажется, для меня такой взгляд слишком широк, майор.

— Потерпите минутку, — ответила Элви. — Если не обращаться за объяснениями к религии, а я не тот человек, который мог бы давать комментарии по такому вопросу, то сознание есть свойство вещества. Это элементарно. Мы состоим из вещества, мы обладаем сознанием. Наши мысли — это продукт работы мозга. Кроме того, есть энергетическая составляющая. Мы знаем, что активация нейронов является признаком некоего определенного вида сознательного опыта. Например, если взглянуть на ваш мозг в то время, как вы что-то представляете в своем воображении, я с достаточной степени надежности могу предположить, представляете ли вы песню или картинку — по тому, какая зона коры мозга активируется, зрительная или слуховая.

— Как скажете, — сказал Трехо.

— Нет причин полагать, что только мозг может иметь эту комбинацию структуры и энергии. Фактически, имеется достаточно подтверждений тому, что строители врат имели сознательную структуру — нечто, схожее с мозгом — вещественный компонент которой совершенно отличен от нашего. По некоторым данным, мы обнаружили как минимум одну мозгоподобную структуру — алмаз размером с Юпитер.