— Нам только надо стать на несколько световых секунд ближе, так?

Наоми не ожидала, что испытает такое огромное облегчение. Она подняла взгляд вверх, на небо Фригольда, и через него на звёзды.

— Ты прав, — согласилась она. — Давай так и сделаем. Мне уже тошно ходить по стенам.

Спустя час они уже пристегнулись к креслам-амортизаторам на командной палубе. Наоми проверила выходные профили маневровых двигателей. Работать с органами управления «Росинанта» — как петь со старым другом. Реактор стабилен. Тяга в порядке. Силовая сеть устойчива даже после длительного простоя.

— Мы готовы, — сказала Наоми. — Выводи его.

— Отлично.

Корабль дернулся, и пилотские кресла изменили ориентацию. Они ускорялись, Наоми охватило знакомое чувство движения. Корабль выскользнул из пещеры на маневровых двигателях. Палуба начала разворачиваться и очутилась под ней, Алекс уводил их прочь от земли, и Наоми погрузилась в гель кресла.

Рывком включился двигатель, корабль завибрировал и взревел. Наоми почувствовала укол иглы, а потом холодок «сока» в венах, он защитит её от последствий ускорения. Их старый корабль поднимался вверх, в огромную пустоту, и Алекс улыбался, как ребёнок на дне рождения. Наоми следила за температурой за бортом, атмосфера становилась всё холоднее, но и всё более разреженной, пока наконец полностью не перестала разогревать корабль.

Вибрация прекратилась, теперь слышался только гул воздуха в регенераторах да случайные пульсации двигателя при резонансе частот. На тактическом дисплее планета удалялась всё дальше и дальше, они уже преодолели вторую космическую скорость. Теперь они уже даже не на длинной орбите Фригольда. Они сами по себе. На свободе.

Наоми издала громкий победный клич. Алекс подхватил. Она откинулась в кресле, позволяя себе просто наконец побыть дома. Хоть на минутку.

Теперь их «Роси» — старый корабль. Ему никогда больше не быть чудом техники. Но, как старенький инструмент, потрёпанный, но хорошо ухоженный, он стал чем-то большим, чем обшивка и провода, трубопроводы, хранилища и массивы сенсоров. Старый Рокку любил говорить, что корабль, пролетавший полвека, имеет душу. Для неё, девчонки, это выглядело забавным суеверием. Теперь стало ясно, что так и есть.

— Боже, как же я соскучился по всему этому, — сказал Алекс.

— А я, думаешь, нет?

Через час Алекс вывел их в свободный полёт, и Наоми отстегнулась от кресла. Система Фригольд была так пустынна, что не имела управления контроля трафика. Ни полётных планов, ни патрульного наблюдения за шлейфами двигателей без радиомаячков. Наоми запустила цикл диагностики, но по звуку двигателя и вкусу очищенного воздуха уже всё знала заранее. Она переходила от пульта к пульту, проверяла дисплеи и органы управления — как будто здесь присутствовали другие члены команды, которые могли ими воспользоваться.

Пока Алекс не заговорил, Наоми не замечала, что его настроение изменилось.

— Я так старался спасти ей жизнь. В самом деле старался. Перед самым концом она готовилась сбросить снаряды на ту огромную тварь, а я хотел всех забрать. Провести «Шторм» прямо туда, попытаться поднять её на борт. Только времени не хватило, — в его вздохе послышалась дрожь. — Если бы я это сделал — просто всё пропало бы.

Наоми обхватила рукой ножной захват и закрепилась. Обернулась, чтобы посмотреть на него, и на этот раз их глаза встретились.

— Она была замечательной, — сказала Наоми. — Нам повезло, что мы её знали.

— Всю дорогу обратно я думал о том, как теперь скажу Киту, что его тёти Бобби нет?

— Ну и как, сказал?

— Пока нет. Когда мы были в системе Сол, я просто не мог. А теперь... я до сих пор не уверен, смогу ли. Я скучаю по ней. Мне всех их не хватает, но... но я смотрел, как она умирает, и... Вот чёрт.

— Я понимаю, — сказала Наоми. — Я часто вспоминаю о ней. Я дала ей добро на ту миссию.

— Ох, Наоми. Нет. Это не твоя вина.

— Я знаю. Не всегда чувствую так, но знаю. Это странно, но знаешь, чем я себя утешаю? Думаю о множестве других способов, как она могла умереть. Вроде онкоцидо-резистентного рака. Сбоя реактора. Или просто могла бы стариться и слабеть до тех пор, пока антивозрастные лекарства не перестанут действовать.

— Да, мрачная перспектива — ответил Алекс. И спустя минуту добавил: — Но да, я хорошо понимаю, о чём ты.

— Это же была Бобби, — сказала Наоми. — Она понимала, что жизнь не вечна. И если бы она выбирала способ уйти, клянусь, этот был бы в её первой пятёрке.

Алекс на несколько мгновений затих, потом шмыгнул носом.

— Я скучаю по ней, каждую минуту каждого дня, но, чёрт возьми, так и есть.

— Сойтись один на один в бою с кораблём, с которым не могли справиться объединённые силы Земли, Марса и Транспортного профсоюза. И победить.

— Да. Если нам суждено умереть, этот путь довольно неплох. Но всё равно. Мне жаль, что приходится умирать.

— Смертным это всегда не нравится.

— А какой бы способ выбрала ты?

— Не знаю. Я думаю не об этом, — сказала она, с удивлением обнаружив, что знает, какой именно аспект собственной смерти для неё важен. — Мне всё равно, как я уйду. Только есть вещи, которые я хочу успеть сделать до этого.

— Что, например?

— Я хочу снова увидеть Джима. И Амоса. Чтобы эта война закончилось, чтобы установился настоящий мир. Такой, где люди могут злиться и ненавидеть друг друга, и никто не должен из-за этого умирать. Этого мне достаточно.

— Да, — кивнул Алекс. — Точно. Я много думаю про Амоса. Ты считаешь...

Раздалось что-то вроде огромного беззвучного хлопка — детонация почти без удара — и Наоми упала. Могла бы упасть, если бы направление продолжало существовать. Всё исчезло, вспышка света перед глазами сменилась давящей чернотой. Нечто роилось и жужжало вокруг, словно пыталось напасть. Где-то рядом кто-то кричал. Может, это Алекс. Или её собственный голос.

Сверкающая пустота, в которую она падала — летела во все стороны сразу — имела форму внутри свечения, зазубренную и переменчивую, как гало при мигрени. Наоми чувствовала, что в ней самой чего-то недостаёт, но не смогла бы сказать, чего именно. Это пугало сильнее, чем внезапность и странность смещения. Ощущение отсутствия, когда никто не ушел, потери без осознания, что ты потерял.

Она пыталась закрыть глаза, но ничего не менялось. Пыталась до чего-нибудь дотянуться, но тянуться было не к чему. Или нечем. Она не могла сказать, провалилась ли в этот свет на мгновение или это длилось часы.

Она почувствовала, как скользнула во что-то иное. Это было как сон, но не сон, и она инстинктивно сопротивлялась. Глубокий страх охватил её, и она за него цеплялась, будто он мог её защитить.

А потом всё закончилось — точно так же, как и началось, без предупреждения. Наоми оказалась снова на лётной палубе «Росинанта», выплыла из своего кресла-амортизатора. Рядом с ней закашлялся Алекс. Она ухватила поручень, закрепилась. Тело было выжатым и бессильным, словно она много дней не спала и усталость просочилась во все мышцы.

— Мы... — заговорила она, голос странно отозвался в ушах. Она сглотнула и попыталась ещё раз: — Мы потеряли временной промежуток?

Пальцы Алекса мягко постукивали по приборной панели. Наоми прикрыла глаза, ощутив несказанную благодарность за темноту, наступившую, когда опустились веки. Подкатила волна тошноты и опять ушла.

— Потеряли, — ответил Алекс. — Почти... почти двадцать минут.

Она рывком двинулась к своему креслу, повинуясь скорее инстинкту, чем разуму. Пристегнулась к нему с чувством удовлетворения. Лицо Алекса посерело, словно он только что видел нечто ужасное.

— Это было... совсем не так, как в тех случаях, — сказал он. — По-другому.

— Это да, — согласилась Наоми.

Алекс стал проверять состояние «Росинанта», и похоже, это его успокаивало. Нервы Наоми жгло и покалывало, как булавками, но без конкретной привязки к телу. Словно разум медленно возвращался. Это было очень странное чувство.

— Чёртов Дуарте, — сказала она. — Богом проклятая Лакония, их поганые эксперименты.

— Как ты думаешь, что они на этот раз сделали?