Глава двадцать вторая

— Никогда я раньше не видела, чтобы кто-нибудь так сердился. — Она рассказывала историю о маленьком Чудище Сингх и её матери. — Нет, я, конечно, бешусь иногда, но это другое. Понимаешь, та девочка...

— Серьёзно, Кроха? Да ты же одна из самых злющих людей, каких я встречал, — перебил Тимоти.

На одеяле был разложен его пищевой регенератор, разобранный на детали, всё аккуратно на своём месте, как на сборочном чертеже. Только встроенный источник питания до сих пор оставался внутри каркаса. Тимоти перебирал детали, каждую тщательно осматривал и начищал. Искал следы износа. Тереза сидела на его лежанке, прислонившись спиной к стене пещеры и поджав ноги, рядом довольно посапывала Ондатра. Дроны-ремонтники притаились в тени, в вытаращенных глазах застыла обида на Тимоти, который не дал им самим позаботиться об оборудовании.

— Я вовсе не злюка, — возразила Тереза и, подумав, добавила: — Думаю, нет.

Тимоти достал пару тёмных защитных очков и протянул ей. Тереза надела очки и закрыла ладонью глаза Ондатре, чтобы та не ослепла. Спустя пару секунд перед ними маленькой зелёной звездой вспыхнула сварочная горелка. Терезе нравился едкий металлический запах дыма.

— Такое дело, — заговорил Тимоти, громко, чтобы перекрыть шум горелки. — Есть только две причины для злости. Либо ты сердишься, потому что чего-то боишься, либо потому что расстроена.

Горелка выключилась с громким щелчком.

— Уже не опасно? — спросила Тереза.

— Конечно. Ты можешь их снять.

Когда она так и сделала, всё вокруг показалось ярче, чем до очков. Даже в таком освещении её глаза адаптировались к темноте. Она почесала Ондатру за ухом, а Тимоти продолжил:

— Если ты... ну, не знаю. Если ты боишься, что твой отец, возможно, не тот, кем кажется, это может злить. Или если боишься, что кто-то тебя подставит. Как твой Хлюпик.

— Его зовут Коннор, — сказала Тереза, но улыбнулась.

— Ага, как он, — согласился Тимоти. — Или ты можешь бояться выглядеть глупо перед своей командой. Тогда ты злишься. А что, если тебе плевать, жив твой старик или помер? Если тебе не волнуют ни Хлюпик, ни твоя команда? Тогда тебе и не страшно. С другой стороны, вот ты стараешься что-то заставить работать. Возишься с чем-то часами, а когда почти всё готово, железяка погнулась, и всё, начинай сначала. Тогда тоже злишься, но это другая злость. Без страха.

— Значит, ты взглянул на меня и сразу понял, что я напугана и расстроена? — Тереза пыталась шутить.

— Ага.

Насмешливость улетучилась, и Тереза обхватила руками колени. Совсем не похоже на то, какой она сама себя видела, но что-то в её душе отозвалось на эти слова. Как будто она вдруг глянула на себя под новым углом, как никогда раньше. Интересно.

— А ты как с этим справляешься?

— Да чёрт меня побери, если я сам знаю, Кроха. Никак.

— Ты что, не злишься?

— От страха — точно нет. Я даже не помню, когда в последний раз был напуган. Скорее, огорчён. Но вот была у меня подруга, и я наблюдал, как она медленно умирает. Я ничего не мог поделать. Это было печально и злило. И я начал искать, на ком сорвать злость. Но у меня был ещё один друг, который помог мне прийти в себя.

— И как?

— Она просто выбила из меня всю дурь, — сказал Тимоти. — Мне помогло. А с тех пор, кажется, ничего и не стоило того, чтобы выходить из себя.

Он покрутил в руке яркий серебряный конус размером с палец, нахмурился.

— Что это такое? — спросила Тереза.

— Инжектор немного вытерся у основания, только и всего, — сказал Тимоти. — Могу подправить. Придётся мне пока пить дрожжевые котлеты вместо того, чтобы есть.

— Ты много с возишься с этой штуковиной.

— Позаботься о своих инструментах, и они позаботятся о тебе.

Тереза прислонилась к стене. Камень холодил спину. Температура в глубине пещеры держалась примерно на среднем климатическом значении. Толстые стены и глубина сглаживали и дневную жару, и прохладу, и даже сезонную разницу между зимой и летом. Тереза понимала это в теории, но не представляла в реальности, пока не попала в пещеру Тимоти, где всегда прохладно в жару и тепло в холода.

— Слушай, ну ты прямо хрестоматийный мудрый отшельник с горы, — она улыбнулась, чтобы Тимоти не решил, будто она огрызается. — Но всё равно, бояться мне нечего.

— К примеру, убийц с карманными ядерными бомбами, — ответил Тимоти, вставляя инжектор на место в кожух.

Тереза рассмеялась, и через секунду Тимоти тоже улыбнулся.

— Если кто и намерен меня убить, так разве что доктор Кортасар, — сказала она.

— Правда? А почему?

— Да это просто шутка. Я понаблюдала за Холденом, как мы говорили, помнишь? И услышала его разговор с доктором Кортасаром.

— О чём? — лениво поинтересовался Тимоти.

Тереза задумалась. О чём же они говорили? В основном она помнила, как Кортасар болтал о природе, пожирающей своих детей, а еще как Холден заглянул в камеру. Но разговор зашел и об её отце.

Она сделала вдох, собираясь заговорить, но воздух загрохотал в её горле и лёгких миллионами крошечных, размером с молекулу, шариков, бьющихся о мягкую плоть. Её дыхательная система превратилась в пещеру внутри пещеры Тимоти, и Тереза вдруг ощутила, как сложно устроено её тело и как запутана пещера вокруг неё. Трещинки и фрагменты стены перед ней рассыпались и вновь собирались вместе. Гравитация старалась накрепко прижать её к полу, удивительной сложности пляска электронов камней и плоти отталкивала назад.

Тереза успела подумать — может, она под наркотиками, но сознание уже преодолевало внезапно проявившуюся сложностью структур воздуха и её собственного тела, и граница, которая пыталась отрезать её от остального мира, расплывалась всё больше и исчезала...

Ондатра яростно лаяла. В какой-то момент, не сознавая что делает, Тереза рухнула на лежанку. Тимоти стоял рядом, взгляд сосредоточенный, но не на регенераторе. Дрон-ремонтник повизгивал, пытаясь подняться, и шатался как пьяный.

— Это не только я чувствовал? — спросил Тимоти.

— По-моему, нет, — отозвалась Тереза.

— Ну ладно. Было весело, Кроха, но сейчас тебе надо домой.

— Что это было? Здесь что-то с воздухом? Какие-то испарения?

— Нет, — сказал Тимоти, взял её за руку и поднял с лежанки. — Воздух в порядке. Это что-то другое. Возможно, это коснулось многих людей, они испугаются, начнут беспокоиться о тех, кто важен для них, о тебе. Поэтому не стоит здесь оставаться.

— Я не понимаю, — сказала Тереза, но Тимоти уже вёл её к выходу из пещеры. Он крепко, как в тисках, сжимал её руку. Лицо пустое. Случившееся его испугало. Ондатра бежала следом и тявкала, словно пыталась о чём-то предупредить.

Мир за стеной пещеры остался нормальным. Странные ощущения, которые Тереза только что испытала, казались теперь кошмаром или несчастным случаем. Тимоти взглянул вверх, проверяя небо, потом кивнул.

— Порядок, Кроха. Вы с этим шерстяным шариком идёте домой.

— Я вернусь, как только смогу, — сказала Тереза. Непонятно, почему, но хотелось его утешить.

— Ладно.

Всё дело в том, как он это сказал. Как будто мыслями он уже далеко. Взрослые и раньше так обращались с ней — мило и вежливо, но думая о чём-то другом. Только не Тимоти. Он был не такой. Он не должен быть как они.

— Ты здесь будешь, когда я приду?

— Думаю, мне придётся. Я ещё не закончил, так что...

Тереза его обняла — как будто обняла дерево. Он высвободился, и ей показалось, что во взгляде Тимоти мелькнуло что-то, похожее на сожаление. Не может быть, чтобы жалость.

— Удачи, Кроха.

Он повернул назад, к своей пещере, и скрылся. Ондатра гавкнула разок в его сторону, расстроенная, как и хозяйка.

— Пошли, — сказала Тереза, и по тайной тропинке они двинулись к Дому правительства, домой. Прохладный полдень. Листья уже начинали прятаться в зимние оболочки, оставляя деревья будто бы ощетинившимися. Солнечник, сидевший на низко спускавшейся ветке, раскинул кожистые крылья и зашипел на Терезу, но она не обращала внимания. На горизонте клубились тяжёлые облака, за ними серой завесой двигалась гроза. Если так пойдёт дальше, дренажный тоннель станет непроходимым, и она окажется запертой за оградой, снаружи. Она прибавила шаг...

Где-то в вышине возник звук — свист летящего вдалеке транспортника — и становился всё громче. Меньше чем за минуту после того, как Тереза его заметила, звук перерос в рёв. Чёрная ламинированная туша с тремя маневровыми двигателями возникла над верхушками деревьев и опустилась на маленькую лужайку, едва вписавшись в прогалину. Дверь распахнулась. Тереза ожидала увидеть синие мундиры охранников, приготовилась объявить, кто она, и сказать, что хотела прогуляться пешком. Это только отчасти ложь.

Но хотя два вооружённых охранника там всё же были, первым из транспортника показался полковник Ильич и с мрачным видом поспешил к ней. Двигатели не полностью заглушили, поэтому, подбежав к Терезе, он вынужден был кричать.

— Поднимайся в транспортник.

— Что такое?

— Иди, сейчас же. Тебе нужно немедленно вернуться в Дом правительства.

— Я не понимаю.

Ильич крепче стиснул зубы, кивнул на открытую дверцу.

— Марш сюда. Быстро. Это несложно.

Тереза отшатнулась как от пощёчины. За все годы, что Ильич был её наставником, он никогда не вёл себя грубо. Никогда не выказывал ничего кроме терпения, поддержки и одобрения. Даже когда она не справлялась с задачей или делала что-то не так, наказанием была лишь продолжительная беседа о том, почему она сделала именно такой выбор и каковы цели обучения. А сейчас Тереза как будто увидела другого человека в образе Ильича. Она ощутила, что на глаза навернулись слёзы. Она прочитала на его губах ругательство, но не услышала его.

Ильич чуть поклонился и изобразил приглашающий жест, как слуга, указывающий путь хозяину, но Тереза чувствовала нетерпение. Неуважение. Гнев.

«Ага, — сказала она себе, поднимаясь в транспортник. — Он напуган».