Весной 1945 г. в Боровом восстали ингуши. Активное участие принимали чеченцы в знаменитом восстании заключенных в октябре 1954 г. в лагерях, известном под названием «восстание на стройке 521». Известны выступления татар в Чирчике (Узбекистан)[295].
Но наиболее распространенной формой протеста были письма к товарищу Сталину, поскольку он, как известно, был лучшим другом всех народов, а также и Отцом их. Газеты без устали печатали обращения трудящихся к Вождю с рапортами, обязательствами и патриотическими излияниями. Поэтому обращение к Сталину было также и наиболее естественной формой жалобы. Однако одно дело приветствия, а другое — требование справедливости, жалобы на обиды, чинимые представителями власти, а это уже легко могло быть объявлено властью клеветой на советский государственный и общественный строй.
… А за клевету известно, что полагается…
За обращение с письмом на имя Сталина в лучшем случае следовала «разъяснительная работа» сотрудника органов, то есть «промывание мозгов» автору письма. Так, на заявление балкарского писателя Керима Отарова, инвалида войны, просившего отменить несправедливость, допущенную по отношению к балкарцам, сотрудником МВД Киргизии была наложена следующая резолюция: «По аналогичному заявлению я с Отаровым лично беседовал. Переписку в дело»[296].
Но мог быть вариант и похуже: тюрьма или лагерь. Боевой офицер балкарец А. Соттаев, удостоенный многих правительственных наград, за жалобу, адресованную Сталину, в которой он просил прекратить издевательства (не больше — не меньше!) по отношению к переселенцам, получил 25 лет лагерей. Другой его соплеменник Башиев также попал в тюрьму за жалобу и там окончил свои дни. Третий балкарец Караев по аналогичному «преступлению» отсидел в тюрьме 6 месяцев[297]. Таких случаев было немало.
Как приняли спецпереселенцев местные власти и местные жители, как сложилась в дальнейшем жизнь новоприбывших?
Разумеется, местные власти не были подготовлены к такому колоссальному наплыву людей. Ведь в Средней Азии, в Сибири, на Урале итак уже было много эвакуированного люда, приехавшего с заводами, учреждениями, частным образом. Жилья не хватало. Все помещения были заняты. Немудрено поэтому, что вновь прибывших ожидали условия ужасные, прямо скажем, нечеловеческие.
На 1 сентября 1944 г. в Киргизии из 31 тыс. семей переселенцев только 5 тыс. были обеспечены жильем. Во Фрунзенской области на 8950 семей нашлось только 1675 комнат, т. е. по пять семей в одну комнату[298]. В Каменинском районе для 900 семей было приготовлено 18 квартир, т. е. по 50 семей в одну квартиру! В Таласской области 116 семей жили попросту под открытым небом. В Ленинопольском районе этой же области для 625 семей нашлось только 163 комнаты[299]. В Куршабском районе в комнатах площадью от 6 до 12 кв. м жили по 2–3 семьи, а в каждой до 10 человек, т. е. по 20–30 человек на комнату[300].
Поистине нужно обладать незаурядным воображением, чтобы представить себе весь ужас повседневной жизни спецпереселенцев, которых только в Казахстане и Киргизии насчитывалось около 645 тыс. человек. Они были размещены в 4036 колхозах, 254 совхозах, 167 городах и рабочих поселках, где работали на 2500 промышленных предприятиях[301]. Лишь спустя 14 лет, в 1958 году, постоянную жилищную площадь получили 93,8 % всех семей, насильственно переселенных в Казахстан и Киргизию[302]. Но тут пришла пора им возвращаться…
Работа, которую получали спецпереселенцы, была чаще всего тяжелая. Калмыки, например, были отправлены в рыбопромысловые районы Омской области Красноярского края (здесь они работали и на лесоповале), в Ханты-Мансийский округ, на Таймыр. Климат здесь был холодный, суровый, совсем иной, чем знойный климат Каспия. И калмыки гибли.
Гибли спецпоселенцы на разных работах от дистрофии и других болезней, от холода, недоедания и просто от тоски по родине.
Шла война, и повсеместно ощущалась нехватка рабочих рук. Местным властям было предписано максимально использовать вновь прибывших на предприятиях и в сельском хозяйстве. Союзным республикам Средней Азии, Казахской ССР, краевым и областным властям севера и северо-востока РСФСР были выделены средства для строительства жилья и оказания минимальной помощи спецпоселенцам в одежде и продовольствии.
Средний заработок переселенцев был на 20–30 % ниже среднего заработка кадровых рабочих на тех же предприятиях. Вновь прибывшие зачастую не обладали нужной квалификацией, и работа для них была непривычной. То же самое происходило и в колхозах. В 1945 г. количество трудодней, выработанных в среднем на одного спецпоселенца в колхозах Казахстана, составляло 133,3, местные же жители вырабатывали в среднем 220–240 трудодней. Причины оставались теми же: ненормальные бытовые условия, незнакомая большинству работа, непривычный климат[303].
И все же тем, кто получил постоянную работу, повезло. В Узбекистане, например, крымских татар зачастую просто не брали на работу, едва устанавливали их национальную принадлежность, а те, кому все же удавалось устроиться, вскоре с работы изгонялись[304].
Из числа трудоспособных тяжело пришлось людям умственного труда, интеллигенции. Татарский писатель Джавтобели стал каменщиком, другой известный крымский писатель А. Джерменджи — кладовщиком совхоза в Гурьеве… Дерменджи, не выдержав постоянных преследований за свою национальную принадлежность, повесился[305].
И поэтесса русская, гордость наша, Марина Цветаева, тоже наложила на себя руки во время войны в Елабуге, не выдержав тягот жизни, голода и унижений. Нет, не была она на спецпоселении, в эвакуации жила. Вокруг нее были писатели, знаменитые писатели, и их жены тоже. Кто из них протянул ей руку помощи, кто попытался помочь ей, кто своей природной писательской интуицией почувствовал в ту проклятую ночь, что вот сейчас погибнет человек редкого, богом данного таланта?!
Шла война…
Спецпереселенцы были голодны, разуты и раздеты. Покрывали ли ассигнования для их поддержки и последующая материальная помощь имущественные потери, понесенные в результате депортации? На родине, откуда их насильственно выселили, они потеряли свои дома, усадьбы, скот, хозяйственную утварь, домашнюю обстановку, библиотеки, ценности и одежду. Фактически миллион человек был подвергнут в 1943—44 годах не то что экспроприации, а скорее пауперизации. Они были низведены в первые годы спецпоселения на уровень бесправных и преследуемых нищих. Домами выселенных завладели новые поселенцы. Имущество депортированных подверглось разграблению. Их личные вещи были присвоены теми, кто осуществлял депортацию, — сотрудниками бериевского министерства внутренних дел и солдатами, производившими выселение. Из общественного же имущества, ликвидированного в результате выселения, государством была использована лишь половина, другая половина была безвозвратно утеряна. В период острой нехватки продовольствия в стране скот в обезлюдевших районах остался без всякого присмотра и ухода, большая часть его погибла[306].
В Казахстане и Киргизии материальные трудности первых месяцев препятствовали активному участию спецпереселенцев в производстве. В 1944 г. из учтенного в Казахстане трудоспособного переселенческого населения — 219.665 человек не работало 85 тысяч. В Киргизии не работало 14.216 человек из лиц, считавшихся трудоспособными[307].
Центральные комитеты компартии союзных республик и обкомы, а также облисполкомы обязаны были регулярно докладывать в ЦК ВКП(б) сведения о трудовом и бытовом устройстве переселенческого населения.
В течение долгих лет принудительного поселения местные партийные и государственные органы не раз принимали постановления о хозяйственном и трудовом устройстве спецпоселенцев.
Так, в постановлении СНК и ЦК КП(б) Киргизии «0 состоянии хозяйственного и трудового устройства переселенцев» от 11 сентября 1944 года осуждались те руководители местных партийных и государственных органов, которые не давали переселенцам выделенного для них из республиканских и местных фондов продовольствия. Этим в постановлении объяснялись участившиеся случаи смерти среди переселенческого населения от истощения и инфекционных заболеваний[308].
В постановлении от 12 октября 1945 г., т. е. спустя год, руководство Киргизии продолжало требовать принятия мер и усиления борьбы с массовым распространением эпидемических заболеваний, вызвавших большую смертность[309]. В постановлении СНК и ЦК Киргизии от 21 ноября 1946 г. о выполнении Быстровским райкомом партии постановления ЦК КП(б) Киргизии «О состоянии хозяйственного и трудового устройства переселенцев в Киргизской ССР» хотя и констатировалось, что переселенцы полностью трудоустроены, но тут же отмечалось, что выделенных средств для нормализации их жизни, а именно — обеспечения продовольствием, одеждой, жильем, борьбы с эпидемическими заболеваниями, явно недостаточно.
В декабре 1945 г. СНК и ЦК КП(б) Казахстана обратились лично к Молотову с просьбой об оказании помощи республике в завершении хозяйственного и трудового устройства переселенцев, находящихся на территории Казахстана. Но Молотов даже не стал рассматривать этой просьбы. Точно так же поступил и секретарь ЦК ВКП(б) Маленков с аналогичной просьбой Киргизского СНК и ЦК[310].
Даже спустя четыре года после переселения в Акмолинской, Актюбинской, Кокчетавской, Кустанайской, Северо-Казахстанской и Семипалатинской областях Казахской ССР было учтено 118.259 переселенцев, остро нуждающихся в продовольствии. Среди них 2590 человек страдали дистрофией из-за недоедания и истощения[311].