К этому времени участились случаи самовольного появления на Кавказе горцев, приехавших из Средней Азии и заявлявших права на свои дома. Однако возвращению на родину должна была предшествовать необходимая подготовка. Да и вопрос о том, кого возвращать, был далеко не ясен. Пока что о чеченцах, ингушах и крымских татарах и речи не было. Однако постановление Совета Министров касалось всех. После постановления появились плакаты, газеты, а затем и книги на национальных языках, из запасников на книжные полки были водворены произведения художественной литературы местных писателей и переводы классиков русской и мировой литературы. Многие переселенцы из молодого поколения впервые брали в руки книги на своем родном языке.
Было рекомендовано выдвигать переселенцев в местные органы власти, на должности не очень-то важные, но все-таки выдвигать[326].
В период интенсивной подготовки к XX съезду партии последовало новое постановление Совета Министров СССР, вызванное непрекращающимся и все растущим нажимом со стороны спецпереселенцев. Среди них многие были в прошлом партработниками, партизанами, участниками Отечественной, а то и гражданской войны. Они требовали полного устранения несправедливости, т. е. возвращения на родину и восстановления автономии. Самовольное возвращение чеченцев, ингушей и карачаевцев участилось. Никакими силами нельзя было изгнать возвратившихся. В ряде случаев происходили инциденты с насилием и кровью. Среди руководства партии курс Хрущева начал обозначаться более четко. Подавляющее большинство партийных масс этот курс поддерживало. Только бескомпромиссный отказ от сталинского наследия, публичное осуждение сталинских методов и практики могли укрепить положение группы Хрущева, нравственно оправдать ее претензии на власть.
Еще одно постановление Совета Министров СССР (от 20 ноября 1955 г.) отражало борьбу в партийном руководстве и боязнь полного разрыва с прошлым его влиятельной части и потому носило компромиссный характер.
Снимались со спецучета:
— участники Отечественной войны, награжденные орденами и медалями, семьи погибших фронтовиков, преподаватели учебных заведений;
— женщины переселенки, вступившие в законный брак с местными жителями;
— женщины национальностей, не подлежащих выселению, но последовавшие за своими мужьями в ссылку, по признаку их супружеских отношений, которые к моменту издания этого постановления прекратились, т. е. речь шла о вдовах и разведенных;
— одинокие инвалиды, неизлечимо больные, не могущие самостоятельно обеспечить свое существование[327].
Казалось бы, что эти категории автоматически получали теперь право возвратиться к прежнему месту жительства. Но, как говорится, не тут-то было.
Время привело в движение новые силы, новые факторы. С одной стороны, массовый отъезд из Средней Азии, Казахстана и Сибири переселенцев должен был неблагоприятным образом отразиться на состоянии экономической жизни этих районов. С другой, массовое возвращение на прежние места таило опасность обострения межнациональных отношений, а также и хозяйственного уклада. Ведь дома, усадьбы, рабочие места выселенных уже давно были заняты переселенцами из других республик. Поэтому на первых порах Совет Министров СССР возвращение запретил[328].
Как видно из этого постановления, снятие со спецучета некоторых категорий выселенных не распространялось на их семьи. Среди спецпоселенцев бурлило недовольство. Откладывать и дальше решение этой проблемы казалось в тех конкретных условиях совершенно невозможным, ее надо было решить хотя бы частично. Так и было сделано.
В известной, хотя и неопубликованной в СССР, речи Н. С. Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС он назвал выселение карачаевцев, балкарцев и калмыков «грубым попранием национальной политики советского государства». Он подчеркнул массовый, поголовный характер выселения. Характерно, что Хрущев не упомянул о том, что подавляющее большинство выселенных были дети и женщины, но не забыл подчеркнуть, что среди них были коммунисты и комсомольцы. Он отклонил довод, будто при выселении руководствовались военными соображениями, так как на самом деле в то время уже определился прочный перелом в ходе войны в пользу СССР. Хрущев не забыл упомянуть о намерении Сталина выслать украинцев, но их оказалось «слишком много и некуда выслать. А то бы он и их выслал». В заключение Хрущев упомянул все-таки о женщинах и детях, но сделал это в весьма своеобразной форме:
Не только марксист-ленинец, но и просто здравомыслящий человек не может себе представить, как можно сделать ответственными целые народы, включая женщин, детей, стариков, коммунистов и комсомольцев, обрушить на них массовые репрессии и обречь их на унижения и страдания за враждебные действия отдельных людей или групп людей[329].
Легко заметить, что возмущение Хрущева почему-то не коснулось трех наиболее многочисленных народов из числа репрессированных: немцев, Чечено-Ингушского народа и крымских татар. Ни единым словом не обмолвился он о судьбе турок, курдов, греков, хемшилов, многих десятков тысяч армян, о депортированных прибалтах, жителях Западной Украины, Западной Белоруссии, Молдавии и Буковины. Таким образом большая часть депортированного населения оказалась как бы вне поля зрения партийного руководства.
И все же публичное осуждение массовых репрессий против народов Кавказа и Калмыкии на XX съезде КПСС имело огромное принципиальное значение для судьбы всех депортированных народов. Оно свидетельствовало также и об искреннем желании нового руководства, во всяком случае ведущей части его, исправить извращения в национальной политике, ликвидировать назревший кризис в этой сфере.
То было доброе начало, предвестник важных перемен в жизни нашего многонационального общества.
Спустя месяц после съезда, 13 марта 1956 г., последовало еще одно постановление Совета Министров СССР, согласно которому семьи спецпереселенцев, указанных в предыдущем постановлении, также снимались с учета спецпоселенцев, а инвалидам было разрешено возвратиться на прежние места жительства. Еще спустя 10 дней спецпереселенцам была возвращена почетная конституционная обязанность — быть призванными на военную службу. Переселенцев-призывников снимали со спецучета и теперь ставили на военный учет[330]. На этом события не задержались.
28 апреля 1956 г. был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР «О снятии ограничений по спецпоселению с крымских татар, балкарцев, турок — граждан СССР, хемшилов и членов их семей, выселенных в период Великой Отечественной войны»[331].
Лед действительно тронулся, если такой опытный и осторожный государственный деятель, как А. И. Микоян, принял летом 1956 г. представителей чеченцев и ингушей, а Л. И. Брежнев, в то время первый секретарь ЦК КП Казахстана, делегацию балкарцев, с которой дружески беседовал[332]. Из Москвы на места проживания поселенцев были отправлены ответственные работники центрального аппарата, которые проводили собрания переселенцев и закрытые партсобрания. На собраниях открыто дискутировался вопрос о возвращении на родину.
В верхах вокруг возвращения чеченцев и ингушей разгорелась острая борьба. Сначала была предпринята попытка организовать массовую вербовку чеченцев и ингушей на работы в другие районы страны. Но чеченцы и ингуши дружно игнорировали это предложение. Было запрошено мнение руководителей Грозненской области — первого секретаря обкома КПСС А. И. Яковлева и председателя облисполкома Коваленко. Мнения разделились: Яковлев высказался против возвращения[333], Коваленко же решительно выступил за возвращение чеченцев и ингушей и восстановление Чечено-Ингушской АССР. Затем при помощи партийного актива чеченцев и ингушей начали уговаривать согласиться на создание автономной республики с центром в г. Чимкенте (Узбекистан). Когда же и этот план провалился, то был выдвинут новый: чеченцы и ингуши возвратятся на Кавказ, но центром республики будет не Грозный, а Кизляр.
Между тем, уже в 1954 году на Чечню начали «прорываться» выселенные в Среднюю Азию чеченцы. Их изгоняли, арестовывали, но приезжали другие, и все начиналось сначала. В 1955 году самовольно вернувшихся стало больше, а после XX съезда партии десятки тысяч чеченцев и ингушей двинулись на родину. Обеспокоенные тем, что Хрущев в докладе на ХХ-ом съезде не упомянул о них, чеченцы и ингуши направили делегацию в Москву. Тысячи чеченских семей скопились на железнодорожных станциях, но было отдано категорическое распоряжение не продавать им железнодорожных билетов. Вопреки всем призывам и препонам в 1956 г. возвратилось 25–30 тысяч чеченцев и ингушей. Их не пускали в принадлежавшие им до выселения дома. Они рыли рядом землянки и селились в них. Но прежде всего возвратившиеся восстанавливали кладбища, где были похоронены их предки, ставили ограды, очищали памятники, хоронили привезенных с собой из Средней Азии умерших родственников. Когда русское население увидело, что восстанавливаются кладбища, оно поняло, что чеченцы возвращаются надолго…
Решимость, проявленная чеченцами и ингушами, сделала свое дело. Не считаться с ними нельзя было. Ведь вместе они составляли около 500 тысяч. Так чеченцы и ингуши добились своего включения в постановление ЦК КПСС от 24 ноября 1956 г. «О восстановлении национальной автономии калмыцкого, карачаевского, балкарского, чеченского и ингушского народов». В постановлениях отмечалось, что ранее принятые меры по восстановлению прав высланных народов недостаточны. Сама высылка осуждалась как акт произвола и беззакония. Отмечалось также, что уже принятые меры не решают задачи полной реабилитации и восстановления равноправия выселенных народов среди других народов Советского Союза. При большой территориальной разобщенности и отсутствии автономного объединения нет необходимых условий для всемерного развития этих наций, их экономики и культуры. ЦК считал необходимым восстановить национальную автономию, разрешить возвращение, но исключительно на добровольных началах, желающие могли оставаться на новых местах поселения.