Полицейский чешет лоб, прежде чем продолжить.

— Вы были указаны как контактное лицо, в случае экстренной ситуации. Поэтому, к сожалению, должен вам сообщить, что три часа назад мистер Штерн попал в тяжелую аварию на мотоцикле с летальным исходом. Мне очень жаль.

Он протягивает руку, но я не в состоянии пошевелиться. Я замерла. Онемела. Парализована. Заледенела.

Как он может это говорить? Как он может так сухо и бесчувственно это сказать, как будто речь идет о парковке в неположенном месте? Как будто речь идет не о Джее Штерне. Мужчине, которого я люблю. Который был болен и должен был умереть у меня на руках. За которым я хотела ухаживать и любить до самой смерти. Кто еще несколько часов назад кувыркался со мной на этом ковре и чей запах до сих пор можно ощутить на моей коже. Я чувствую его поцелуи, его касания, как будто он до сих пор здесь. Здесь, возле меня. В моей кровати. Этого просто не может быть. Это ошибка, совершенно верно. Уверена, в Англии есть как минимум пятьсот мужчин с именем Джей Штерн. Мысли хаотично летают в моей голове, порхают как бабочки, но ни одна из них не хочет садиться. Ни одна не дает мне времени понять услышанное, принять его.

— Милостивый Боже, — вырывается у меня, потом я зарываюсь лицом в груди Бена и больше не сдерживаю рыданий. Как сквозь вату я слышу, что Бен разговаривает с мужчинами. Так невероятно спокойно и собрано, твердым голосом, но слова проносятся мимо меня, словно звуки реки. Несколько минут спустя он закрывает дверь и ведет меня в спальню, сажает меня на кровать и становится на колени между моих ног.

— Мне очень жаль, — шепчет он.

Я не могу говорить. Ни слова не выходит из моего рта. Только неразборчивые звуки, которые даже не похожи на человеческие. Звездочка в моем животе злится и пинает меня. По желудку. По мочевому пузырю. По почкам. Я прижимаю руку снаружи и пытаюсь ее успокоить, но мне вдруг становится плохо.

— Дыши, Миа, — просит Бен и берет мое лицо в свои руки. Пристально смотрит мне в глаза. Я удерживаю его взгляд и пытаюсь найти себя в его серо-голубых глазах. Найти якорь, который так внезапно потеряла. Потом я глубоко вдыхаю и выдыхаю носом, закрываю глаза и пытаюсь успокоиться. Ничего не помогает. Вместо этого я злюсь. Во мне поднимается необузданная ярость, которая заставляет мои руки сжаться в кулаки и без предупреждения наброситься на моего мужа. Он позволяет мне это делать, бить его кулаками в грудь и выкрикивать ругательства. Я не знаю, что кричу или говорю. Я плачу, визжу и колочу его. Потом падаю животом на кровать и кусаю подушку, на которой он лежал всего несколько часов назад, и которая так сильно им пахнет, что из моего рта вырываются животные рыки.

Бен ложится на меня. Тепло его тела, его близость, которая прижимает меня к кровати, успокаивает.

— Все хорошо, — шепчет он мне на ухо, убирая волосы в сторону. — Он так хотел. Он именно этого и хотел.

— Это был несчастный случай, Бен? — спрашиваю я. Вытираю слезы о подушку, не дыша. Мой нос заложен, что хорошо, потому что так, по крайней мере, не чувствую запаха.

— Боюсь, что нет. — Бен целует мою влажную щеку. Потом он ложится возле меня, обнимая меня рукой за спину, словно крылом, и прижимается своим телом к моему. — Полицейский говорит, что он умер мгновенно. Он направил мотоцикл...

— Не говори мне этого, - перебиваю его я, и под его рукой разворачиваюсь к нему. — Пожалуйста, не рассказывай мне, ладно?

Бен сжимает губы и смотрит на меня с такой любовью, что мой желудок снова начинает дрожать.

— Он не верил, что я это сделаю, — тихо говорю я. — Таблетки. Он мне не поверил, правда?

— И он был прав. Ты бы этого не сделала. Никогда. Верно? — Бен убирает влажные локоны с моего лица. Я качаю головой.

— Ты подарила ему несколько прекрасных месяцев, мечта моя. И он оставил что-то после себя, так, как и всегда мечтал. — Бен нежно гладит по моему растущему животу. Мне тяжело дышать. — За это он тебе безумно благодарен.

— Все равно... — Комок в моем горле не хочет исчезать, разговаривать все так же трудно. — Он должен был подождать. Его день рождения. Вечеринка. Почему он это сделал?

— Ему становилось все хуже, ты знаешь это. Он не хотел дожидаться, пока не сможет сам ничего сделать. Это было бы не в его стиле умереть в хосписе, правда?

— Да, — тихо говорю я. — Это было бы действительно не в его стиле. Но это больно. Так чертовски больно.

Я прижимаюсь к Бену и чувствую мягкие толчки в моем животе. Наш Звездопад.

— Я знаю, мечта моя. — Бен целует меня снова и снова. Когда я глажу его лицо, ощущаю, какие влажные его щеки. Мы так тесно прижимаемся друг к другу, что между нами не пролезет и волосинка. Держим друг друга. Утешаем друг друга. Целую вечность.

Да, он оставил после себя кое-что, и не имеет значения, его это ребенок или Бена. Это наш ребенок, наш общий ребенок. И внезапно во мне появляется уверенность, что это девочка. Девочка с темными локонами и карими глазами. Я вижу ее передо собой, и мое сердце снова бьется быстрее.

— Мы назовем ее Стелла, — бормочу я против груди Бена. — Стелла, как звезда. Хорошо?

— Стелла — прекрасное имя, — шепчет Бен и целует меня.

Бет снова пододвигает ко мне тарелку, которую я только что отодвинула в сторону.

— Ты должна поесть, Миа. Подумай о ребенке.

— Я не хочу. Я не могу.

— Эй. — Она дотрагивается до моей руки. — Ты, кстати, прекрасно выглядишь в этом платье. Джею бы понравилось.

— Нет, не понравилось бы, — упрямо говорю я и тяну за немного глубоковатый вырез, который не совсем подходит для похорон. Но это и не обычные похороны. — Оно черное. Джей никогда не любил черное на мне.

— Хорошо, согласна. Ты вяглядишь как мертвец в отпуске. Но я могла бы это поправить с помощью макияжа, если хочешь.

Я мотаю головой и плотно сжимаю губы. Меня все раздражает. Каждый человек бесит меня, даже Бен. Я хочу побыть в одиночестве, остановить мир и погоревать в тишине. Но это не так. Глупая Земля вращается дальше, мое тело заставляет меня заботиться о нем дальше, даже если это только запихать в себя глупую еду, иначе мне станет плохо.

— У вас все в порядке? — Бен заглядывает на кухню и озабоченно смотрит на меня.

— Да вроде... — Бет пожимает плечами.

— Мы должны были это отменить, — говорю я. — Это дурацкая идея.

— Но вчера еще... ну ладно. — Бен обнимает меня сзади. Я прислоняюсь затылком к его животу и ненадолго закрываю глаза.

— Я не смогу, — шепчу я. — Я не знаю, как это сделать.

— Это всего лишь похороны, мечта моя. А после небольшая вечеринка. Просто представь, что мы отмечаем его день рождения. Так, как и планировали.

— Но это больше не вечеринка в честь дня рождения. Как мы можем праздновать, когда его больше с нами нет?

— Это понравилось бы ему, Миа. — Бет гладит меня по руке. — Ты знаешь это. Он именно этого и хотел бы.

— Он не хотел бы закончить пеплом в урне, — спорю я. — Он бы возненавидел это!

— Вообще-то, мы особо не разговаривали о том, чего бы он хотел, — говорит Бен. — А это было самое простое решение для всех нас. По крайней мере, я знаю, что он не хотел быть похороненым в гробу. Он боялся быть сьеденным червями, так он мне сказал.

Я вытираю слезу с уголка глаза.

— Точно, я помню это. Он сказал это нам, когда показывал могилу своего брата. Так что ты думаешь, что так нормально?

— Похороны ведь все равно сделаны не для мертвых. Главное, чтобы ты себя хорошо чувствовала, — говорит Бет.

— Мне бы хотелось вообще этого не делать. Это так... окончательно. — Я мну в руках скатерть. Мысль, что скоро на кладбище в Кройдоне придется смотреть как уродливая урна будет похоронена в земле, перекрывает воздух.

— Ты не должна идти туда, Миа. Если для тебя это слишком много... Я справлюсь сам. — Бен гладит меня по щеке.

— Нет, я не могу так поступить. Давай просто уже пойдем. Чтобы покончить с этим, — в конце концов, говорю я и встаю. В коридоре Бен берет свою гитару.

На улице льет как из ведра. Бен держит кричаще-яркий зонт над нами, пока мы идем по огромному кладбищу. Щебенка хрустит под нашими ногами, и я замечаю толпу людей вдалеке. Я цепляюсь заледенелыми пальцами за руку Бена. Бет покачивается на своих туфлях на высоком каблуке и тихо матерится.

Когда я вижу людей у открытой могилы, которая чересчур маленькая для Джея, мое тело сводит судорогой. Пришли все, кто был приглашен на его день рождения. И, видимо, даже еще больше. Я не знаю, было ли когда-нибудь на похоронах больше народу, чем сейчас. По крайней мере, при такой погоде. Но вместо печальных, заплаканных лиц, я вижу улыбающихся людей, которые болтают о Джее, как будто он был не просто пеплом в урне, а до сих пор среди нас. Как будто он сейчас выпрыгнет из-за памятника и покажет один из своих фокусов. У меня зарождается мысль, что, возможно, многие из этих людей его не знали. Возможно, они просто пришли на вечеринку и им плевать, что Джей умер. От этой мысли я наполняюсь яростью

Бет берет меня за руку, сжатую в кулак, пока Бен здоровается с людьми, которых мы совершенно не знаем. Никто не высказывает соболезнования, а мне вдруг хочется тишины. Спокойствия. Для Джея и для меня. Я хочу присесть, но здесь нет ничего, кроме надгробных плит.

Мой взгляд падает на маленький гроб в этом же ряду, на котором рядом с засохшими цветами лежит плюшевая игрушка. Детская могила. Я прижимаю руку к животу, и пытаюсь дышать носом. Вдох, выдох. В отличие от Бена, я ни с кем не разговариваю, даже с Питом, который молча стоит возле меня, сжимает мою руку и вместе со мной смотрит на пустую, открытую могилу.

Нет ни священника, ни поминок, потому что Джей не был верующим, также я отказалась произносить речь. Профессионального оратора я тоже не хотела. Как мог человек, который совершенно не знал Джея, быть в состоянии найти нужные слова о нем? Но когда двое мужчин, одетые в черном, проходят мимо нас, мне вдруг захотелось, чтобы кто-то что-то сказал.