Дождь прекратился, прежде чем мужчины дошли до могилы. Я все также пялюсь в пол. Моя обувь облеплена грязью и мокрой травой, и мне холодно. Бет обнимает меня.

Когда урна исчезает в яме у наших ног, Бен берет гитару и начинает играть. Я так тяжело сглатываю, что мой кадык подпрыгивает. Мне не хватает воздуха. Бет крепко держит меня, будто боится, что я прыгну в мокрую яму. Я сжимаю одинокую белую лилию, от запаха которой начинает тошнить. Я не готова ее отпустить.

Бен поет. Под Млечным Путем сегодня ночью... Эту медленную версию, от которой становится так грустно. Почему я никогда не замечала, какой красивый у него голос?

Хотел бы я знать, что ты искала, мог бы понять, что ты можешь найти.

И наконец-то из моих глаз текут слезы, которым я несколько дней не давала волю. Они текут по щекам, закрывая мой взор, и мир вокруг меня исчезает за милостивой пеленой. Со всеми людьми.

Мягкий голос Бена утешает нас. Никто из присутствующих не говорит ни слова. Никто не кашляет и не шепчется. Так чертовски тихо, кроме музыки, что от тишины мне хочется закрыть уши. Бет вытирает глаза. Пит крепко держит мою руку.

Когда песня заканчивается, во мне что-то кричит. Кто-то должен что-нибудь сказать, пока мужчины не начнут закапывать могилу. Кто-нибудь должен что-то сказать. Но от меня не исходит ни звука. Люди становятся беспокойными, пока Пит вдруг делает шаг вперед, прямо к могиле с урной. Он вздыхает.

— Больше всего прожили не те люди, которые состарились, а те, кого больше всего любили. Те, кто любил свою жизнь, в конце овладели мастерством — любить и наслаждаться. Каждым чертовым днем. Я увидел это у Джея, и борюсь каждый чертов день, чтобы его понять.

Я прижимаю руку к губам и моргаю сквозь свежие слезы.

— Он был чертовски хорош в том, чтобы любить жизнь. Это знают все, кто знал его. Но он не был слишком удачным в том, чтобы это усовершенствовать. Это знают те из нас, кто любил его.

Бет сжимает мою руку. Бен становится возле меня и обнимает меня за плечи. Я прислоняюсь лицом к его груди, не вытирая щек.

— Он никогда не умел прощаться. Не любил. И я знаю, что это расставание особенно мучило его на протяжении последних недель. Потому, что двое людей за короткий срок дали ему все, о чем он мечтал. И потому что он не знал, как уйти, чтобы не ранить их. Думаю, у него это не очень получилось. Я чувствую, я слышу их боль. Но он попытался, сделал все возможное. Миа, Бен... это для вас.

Пит поворачивается к нам и протягивает одну руку. Как на автопилоте, я делаю несколько шагов по направлению к нему, пока не останавливаюсь рядом, возле открытой могилы. Он берет меня за руку и протягивает другую Бену. На то, как люди в ожидании пялятся на нас, мне плевать. В данный момент все безразлично, когда Пит начинает читать стихотворение мягким голосом.

Над могилой моей не стой, не рыдай

Я не там, я не сплю, просто верь, просто знай

Я с тобою в дыханье беспечных ветров,

Я с тобой в ослепительном блеске снегов

Я согрею тебя теплым солнца лучом,

Я коснусь тебя мягким осенним дождем.

Над могилой моей не стой не рыдай

Я не там… я с тобой просто верь, просто знай…

В разбудившей тебя поутру тишине,

Я приду к тебе гомоном птичьим в окне,

Буду ночью по-прежнему рядом с тобой,

Охраняя твой сон с неба яркой звездой.

Над могилой моею не стой, не рыдай,

Я не там, я с тобой! Только верь! Просто знай.

Вечеринка закончилась для нас слишком рано. Было не так страшно, как я себе представляла, и одновременно было так весело, как хотелось бы Джею. Были коктейли, чересчур громкая музыка и много новых друзей. Мы познакомились с несколькими друзьями Джея, срежи которых было два график-дизайнера, с которыми Бен долго разговаривал об играх. Они даже обменялись номерами телефонов. А от того, что Бет уехала с Питом на одном такси, несмотря на то, что они живут в разных концах города, я до сих пор улыбаюсь.

Дома я снимаю туфли со своих отекших ног и падаю на диван. Бен целует меня в лоб.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Чаю? — осторожно спрашиваю я. Уже за полночь, но Бен улыбается. — Конечно. Я сделаю нам.

Ради меня он не пил алкоголь, что было не обязательно. Отказаться от него было не трудно. Я смотрю в окно на облачное ночное небо, в то время Бен ждет на кухне, пока закипит чайник. Дверцы шкафчиков стучат. Квартира сегодня кажется мне чужой.

Когда мой взгляд падает на синюю дорожную сумку, которую Бен поставил в гостиной, мое сердце пропускает удары. На трясущихся ногах я подхожу ближе и приседаю. Я туда еще не заглядывала и не имею понятия, что нам с этим делать. Сейчас нужно распаковать вещи и посмотреть, что Джей оставил после себя.

— Твой чай стоит на столе.

Бен подходит ко мне, и смотрит через плечо, как я достаю вещи и бесчисленные медикаменты из сумки.

— Что нам с этим делать? - спрашиваю я.

— Не знаю. Возможно, отдать на благотворительность? — предлагает Бен.

Темные, старые футболки, с изображением рок-групп. Кьюр (The Cure). Эхо и Баннимэн (Echo and the Bunnymen). Черч (The Church). Мои глаза снова горят. Я беру мою любимую футболку с зайцем из Донни Дарко и прижимаю к лицу. Зарываюсь в нее носом и глубоко вдыхаю. Она так сильно пахнет Джеем, что я не могу сдержать слезы.

— Звонил нотариус. У нас с ним встреча на следующей неделе, — осторожно говорит Бен.

— Зачем? — спрашиваю я, не оборачиваясь. Нос до сих пор глубоко зарыт в футболку Джея.

— Не знаю. Возможно, он написал завещание.

Я смеюсь сквозь слезы. Это на него похоже.

— Харли уже в прошлом. Мне так жаль. Он обещал тебе его.

Бен отмахивается. Потом помогает мне дальше распаковывать вещи. У Джея не было много вещей. Я знаю, что в Хакни у него тоже немногое осталось. Мало что было ему дорого. Все остальное он сбросил как балласт. И сейчас я хочу сохранить самое важное.

На самом дне сумки я нахожу фотографию Полароид. Она мятая и пожелтевшая, и когда ее переворачиваю и вижу, что на ней изображено, я оседаю на пол.

— О, Господи, — шепчу я. — Боже мой.

Мои пальцы дрожат, когда Бен осторожно забирает ее у меня. На фотографии Джей и я. Это было приблизительно десять лет назад, мы весело улыбаемся в камеру. Я с трудом узнаю себя, такую юную и безнадежно наивную. Совершенно другой человек. Но не фотография испугала меня. Это были слова, которые написаны на белом поле внизу. Почерком Джея, черным перманентным маркером.

Звездопад сияет только тогда, когда звезды уже догорели.

Только теперь я понимаю, что все это время он имел в виду не себя.

— Давай просто сделаем это... — говорит Бен. Друг за другом мы поднимаемся на пять ступенек к темной, дорогой, блестящей входной двери, но что-то внутри меня против того, чтобы зайти в викторианский дом в Кенсингтоне. Джей умер две недели назад и я не хочу ни с кем о нем говорить. Даже с Беном, а тем более с совершенно посторонним нотариусом, который, скорее всего, выглядит как питбуль-терьер.

По крайней мере, эта догадка исчезает, как только мы заходим внутрь. Адвокат скорее выглядит как молодой Кэри Грант и так тепло улыбается при приветствии, что мое плохое предчувствие исчезает.

— Пожалуйста, присаживайтесь, говорит он и указывает приглашающим жестом на стулья, которые стоят перед антикварным столом. Та и все помещение выглядит как из прошлого века — высокие потолки, книжные стеллажи из красного дерева и хрустальная люстра. Как вообще Джей вышел на этого нотариуса? Ему больше подошел бы даже какой-то пижонский типа с Хакни, чем этот. Я сглатываю, чтобы не дать воспоминаниям о Джее снова затопить меня, а потом, наконец, присаживаюсь.

— Во-первых, я хочу принести вам свои искренние соболезнования. Мистер Штерн рассказал мне в каких отношениях вы состояли, и я нахожу это, честно говоря, фантастическим. Необычно, но... потрясающе. Смело.

Я молча киваю. Сгибаю пальцы, что лежат на коленях, пока Бен не берет мою руку и крепко ее держит. Нотариус, суди по табличке на двери, его зовут Кристиан Моррис, вздыхает. Потом отклоняется в своем скрипящем кожаном кресле назад и открывает крышку макбука.

— Мистер Штерн попросил меня показать вам видео его завещания. — Он поворачивает к нам лэптоп. Мои пальцы коченеют, сердце пускается вскачь. — Как он мне сказал, он снял его около трех недель назад. Я его не смотрел, потому что это было снято только для вас, поэтому не уверен... Ну ладно, посмотрим.

Бен молча кивает, я не способна ни на какую реакцию. Видео... ну конечно. Но хватит ли у меня силы посмотреть его? Только от мысли мои внутренности замирают. Но прежде, чем я могу что-либо сказать, нотариус запускает программу. Не проходит трех секунд, как на экране появляется Джей. Он сидит в нашей гостиной, я узнаю фон, а его лэптоп, видимо, стоит на журнальном столике. Я так тяжело сглатываю, что чувствую боль в горле, когда Джей улыбается и начинает говорить.

«Вот дерьмо».

О, Господи! Я смеюсь, и Бен также подавляет улыбку. Мистер Моррис, который за своим столом может только слышать, но не видеть, молча хмурится.

«Я хорошо могу представить, как вы сидите в этом показушном офисе и спрашиваете себя...»

— Эм... — Бен наклоняется и нажимает на кнопку паузы. Видео останавливается на улыбке Джея, и по моей спине начинает течь пот ручьем. Я не могу смотреть, и не могу отвернуться. — Может нам стоит посмотреть видео одним..?

— Включай дальше, — командую я. Мое сердце трепещет так дико, что я чувствую его биение в горле. Но я хочу это сейчас увидеть. Плевать, сплетничает Джей о нотариусе или нет. Я все равно никогда больше не увижу этого типа, так что какая разница? Он спокойно может послушать, что нам хотел сказать Джей. Даже если только мысль об этом перекрывает мне воздух. Бен вздыхает и запускает видео.

«... в этом показушном офисе и спрашиваете себя, что, к черту, на этот раз вытворил старый Джей.

А что именно я натворил, мистер Моррис — Миа, правда, он похож на молодого Кэри Гранта?»