Галина Ковтун В ГОЛУБОЙ НАШЕЙ ЮНОСТИ…
Проходят дни, месяцы с той памятной ночи в апреле 1986-го, когда случилась авария на четвертом блоке Чернобыльской АЭС. Вспыхнул пожар, огонь стремительно разрастался вокруг разверстой пасти реактора. Авария стала трагедией — героической — для тех, кто первым шагнул в огонь, чтобы спасти нас с вами.
В ту ночь дежурным начальником пожарного караула на атомной был лейтенант Владимир Правик, который первым бросился навстречу беде. Он во главе своих бойцов боролся с огнем, пока хватило сил, пока не потерял сознание. Его нет среди нас. Остались мать, жена, маленькая дочурка, остались друзья-товарищи. И еще — его письма, фотографии…
Говорят, что нравственный уровень общества — в его отношении к женщине. Каким изумительным человеком открывается Володя, ныне Герой Советского Союза Владимир Павлович Правик, в своих письмах к любимой, к невесте, к жене…
Они познакомились в Черкассах, когда Володя учился в пожарном, а Надя — в музыкальном училище. Это произошло в новогоднюю ночь. Надя собралась было ехать к родителям в Городище, а ноги занесли ее не на автобусную станцию — в пожарное училище на новогодний бал. Тут все было необыкновенным: стремительный весельчак Дед Мороз, взрывы хлопушек, дождь конфетти. Она с подружкой стояла в уголке как зачарованная.
И вдруг совсем рядом услышала явно рассчитанное на ее уши:
— Как ты, Сашко, считаешь — сколько лет этой малышке?
Симпатичный курсант обращался к Деду Морозу, который больше напоминал веселого разбойника.
— Да лет двенадцать уже есть.
Конечно, очень обидно слышать такое, когда тебе уже все шестнадцать. Но Надя сделала вид, что это ее не касается. Правда, разволновалась, даже не услышала, что заиграл оркестр. А курсант шагнул прямо к ней:
— Разрешите вас пригласить, Дюймовочка!
Менялись мелодии, не менялся только ее партнер. Это был все тот же курсант Володя, подручный Деда Мороза. Он и домой ее проводил: «Чтобы маленьких никто не обидел».
Володя покорил «детсад» сразу и навсегда. Договорились о встрече… И вдруг от него письмо: «Здравствуйте, Надя. Пишет вам Володя». Оказывается, не смог дождаться назначенной встречи — так велико было желание поговорить, поделиться мыслями. Это было замечательно и удивительно, как в сказке. И эта сказка продолжалась все четыре года и четыре месяца, пока он был жив. За время их знакомства, дружбы, совместной жизни Володя написал Наде восемьсот (!) писем.
В письме признался ей в любви. Это было в январе. В письме предложил руку и сердце — это было в феврале. При встрече она просила:
— А ты скажи?
— О чем?
— О том, что написал.
Он отшучивался, говорил «о погоде и природе». Или же, улыбаясь, обещал:
— Лучше еще раз напишу.
Почтальон приносила и по два, и по четыре письма. Бросала их прямо в форточку, и они летели, как белые голуби. Менялся только обратный адрес. Сначала это были Черкассы, потом, после окончания училища, — Чернобыль. Володя сам сюда попросился. Отсюда родом. Здесь мама Наталья Ивановна, которую он очень любил. Здесь «атомка». Дело новое, интересное, перспективное. Им долго пришлось быть в разлуке: Надя еще продолжала учиться. Поженились они через год — в 1984-м, но еще целый год она оставалась в Черкассах. Володя говорил: «Впереди у нас целая жизнь. Все успеем».
Она получила диплом, приехала к нему в Чернобыль и стала работать в детском саду музыкальным руководителем. А потом им дали в Припяти квартиру, однокомнатную, в чудесном месте — за окном начинался лес. Володя тут же издал приказ по их семейному экипажу: «Отныне стиральная машина, пылесос и авоська навечно переходят в мое пользование. Как и кладовка, где вместо склянок-банок шикарно разместится фотолаборатория — она же универсальная мастерская».
Он любил создавать цветомузыку. Часто — за счет сна. А потом дарил друзьям. Володя сам нес в себе этот свет — энергии и жажды жизни, доброго отношения к людям. Нежно любил своего младшего брата Витю и на его 16-летие — 9 мая — обещал сделать в подарок цветомузыкальную установку. Она так и осталась незаконченной в мастерской и никогда уже не зазвучит.
Жизнь так прекрасно начиналась! Он жил работой, полностью отдавался ей. А еще выпускал «Комсомольский прожектор», «выбивал» квартиру для кого-то из своих хлопцев, конфликтовал с начальством — и такое бывало.
Приходил с работы усталый, но вдруг загорался:
— Полчаса на сборы — и в лес.
Выводили во двор свой личный транспорт — велосипед. Она садилась на раму, и Володя нажимал на педали. Они находили черничные места и возвращались домой «как негры». Варили вареники, приглашали друзей.
А еще они любили бродить вечером по улицам Припяти. И говорить, говорить… Вспоминали любимые стихи. Володя любил заглядывать в будущее, фантазировать. Как-то сказал Наде: «Вот когда мы состаримся, то будем вспоминать, как в голубой нашей юности…»
…Дома каждый был занят своим делом. Володя выходил из «лаборатории», садился за стол и начинал писать. Она спрашивала:
— Что это ты там пишешь?
— Письмо.
— Кому?
— Тебе.
— Лучше так скажи.
— Так неинтересно.
Когда тебя так любят, очень трудно удержаться на высоте. Потому что любовь, как и слава, — большое испытание для человека. Однажды вечером, когда Володя был занят, Надя сказала:
— Правик, пошли в кино.
— Завтра… — донеслось из мастерской.
— Нет, только сегодня.
— Ну… никак!
— Тогда я сама!
Но едва начался фильм, она побежала домой. А Правик стоял на балконе, будто знал, что сейчас Надя вернется. Может быть, кто-то не поверит, но они никогда не ссорились. Спорили довольно часто и по разным поводам. «Чтобы понять истину».
А еще был у них свой условный пароль, слово-заклинание. Каждый раз, когда Володя шел на дежурство, она обязательно провожала его паролем пожарных: «Не гори!»
А когда родилась Наташка… Это он дал ей имя — в честь матери. Он и кроватку смастерил, цветы вырезал и еще летящих голубей. Раскрасил все яркими красками — для настроения!
Тогда, в апреле, Володя, как всегда, ушел в караул. Надя выкупала Наташку, накормила, уложила спать и стала стирать пеленки. В открытое окно залетал весенний ветер, цвели сады. Затихала перед выходными днями улица. Вдруг забежал Володя.
— Ты чего?
— Магнитофон возьму. Надо к празднику что-то веселое записать.
Забрал магнитофон, наклонился над кроваткой:
— Манюню поцелую.
И ушел. Спешил. Она, как всегда, сказала ему вслед:
— Не гори, Правик!
Он улыбнулся в ответ. А через несколько часов все это и произошло. И в минуты, часы той страшной борьбы с огнем… И не только с огнем — выплеснулась вся его жизнь. Он отводил беду от всего, что так беззаветно любил: от земли, на которой вырос, от матери, давшей ему жизнь, от любимой жены и дорогой его сердцу дочурки.
Володя Правик получил большую дозу облучения. И прожил еще шестнадцать дней. Умер в ночь, когда его дочке исполнился месяц. Все эти дни с ним была его мама — Наталья Ивановна. Только ей врачи разрешили. А Надя оставалась с ребенком. Володя написал ей письмо — последнее. Встретились они еще раз в Москве, в клинике. Он держался мужественно и все просил ее:
— Ты уже уходи. Там же Манюня. А я скоро приду. Я буду жить.
Похоронили Владимира в Москве со всеми воинскими почестями. Золотую Звезду Правика вручили матери — Наталье Ивановне.
А письма… Вот они. Их привезла Надя из Припяти, когда ей разрешили там побывать. Они еще хранили тепло их дома.
«Здравствуй, Надя!
Ты, наверное, еще не открыв письма, догадалась, кто это пишет. Конечно, я, Володя. Вот решил поделиться с тобой некоторыми мыслями. А если принять во внимание, что с человеком за сутки столько всего происходит, то можно написать целую поэму. А у меня только письмо. Я думаю над тем, что ты говорила о противоречиях своего характера. Так и должно быть. В человеке всегда борется добро и зло. И вся суть — в этой борьбе, в столкновении наших двух внутренних «я» рождается истина. И чем ожесточеннее эта борьба, тем будет точнее истина, тем поступок станет обоснованнее. Так происходит становление личности. Старайся, чтобы в этом становлении побеждали свет и добро.
А то, что я стал мишенью твоих нападок, меня радует. Штурмуй, круши меня, и эти бомбардировки станут мне хорошим уроком психологии, ведь я стану в будущем командиром-воспитателем. До свидания.
Январь 1982 г.
Черкассы
«Огромный, пламенный тебе привет! Я счастлив, что встретил человека, которому можно сказать о радостях, заботах и печалях, зная, что он все поймет, все оценит. Мне кажется, что я знаю тебя давно, так будет всегда. Потому что не родился еще тот соперник, который мог бы стать на моем пути. Я его сожгу огнем своего чувства. Вот так.
Март 1982 г.
Черкассы
«Здравствуй, родная!
3 часа 36 минут ночи. До утра совсем мало осталось, до конца моей смены тоже. Дежурство прошло спокойно. Могу тебя обрадовать, чтобы ты не волновалась, милая. Вчера на моем дежурстве обеспечивали порядок на республиканском стадионе, где проходит праздник 1500-летия Киева. Нет слов, чтобы передать эту красоту. Впечатления огромаднейшие: представляешь — сто тысяч зрителей. Люди, люди и люди. Такие радостные, счастливые. Я просто онемел от переполнявшей меня радости и гордости. Как жаль, что не было тебя рядом, обидно, что я все это видел, а ты — нет.
Как я хочу домой, в училище, ведь Черкассы стали для меня вторым моим домом. Сейчас все наши уже, наверное, приехали со стажировки. Встретиться бы. Вернуться к тебе, мой цветочек. Я уже навострил уши ехать, но что-то команды нет и нет. Обидно, до слез обидно.
Но скоро мы будем вместе, и как мы будем жить, покажет самый главный судья, мерило всех и вся — Время.
До скорого свидания
28 мая 1982 г.
Киев
«Моя дорогая! Я писал тебе, что осенью уйду в отпуск и приеду. Это, наверное, не получится, хотя я так жду нашей встречи. Но ты меня поймешь и не будешь обижаться. Ведь я и мои товарищи начинают с нуля, и это очень трудно. За этот месяц мы уже немного сколотили скелет нашей «службы», надо, чтобы он оброс чем-то стоящим. Вот сколько это будет длиться? Первое мое дежурство — самое первое во вновь образовавшейся СВПЧ-6, так называется моя часть, и караул у меня самый первый. Ребята попались хорошие, все понимают. Знают, что трудно, и помогают.
Начались дежурства, а с ними появилось немножко больше времени: как раз хватает на письмо.
Прости, что пишу другими чернилами. В этой «напряженке» ручку потерял и вот одолжил у брата Вити и продолжаю свою писанину.
Буду заканчивать, а то пишу уже три дня. Тебе, милая, привет от мамы.
Крепко обнимаю и целую.