Низов стал коротко излагать Абушеву свои соображения.

— Лес большой, — говорил он, — прочесать его за ночь мы просто не в силах. Остается искать дороги, по которым может выдвинуться резерв. Только они выведут к танкам. Карта не поможет — на ней обозначен лишь широкий грейдерный путь.

— Да… не ладный раскладец получается, — невесело протянул Абушев.

«Раскладец — хуже некуда, — про себя согласился Низов. — Но ведь должны же где-то быть эти дороги, будь они неладны?!»

Оба молчали, по-своему думая об одном — как искать в лесу пути, пригодные для танков.

— Может, попробовать обойти массив по периметру? — предложил Абушев. — Если есть дороги — обязательно заметим.

— Резонно, — ответил Низов. — Я уже прикидывал. Но обойти лес вокруг до рассвета не успеем. Надежда только на удачу: повезет — наткнемся, нет — сам понимаешь…

Низов не мог, не имел права, принимая решение, полагаться на удачу. Хотя и ее не исключал, готов был принять в подарок. И да же где-то в душе верил, что без везения подчас обойтись очень и очень трудно, особенно в их деле.

— Дрова! — радостно воскликнул Абушев.

Низов едва не вздрогнул от неожиданности. Посмотрел на сияющего разведчика, удивленно подумал: «Какие еще дрова? Что он несет?»

— Штабели. Там, на опушке, — быстро заговорил Абушев. — Ночью мы проходили мимо них. Разгуляев за танки принял, подскочил ко мне, едва с ног не сбил…

— Ну и что? — равнодушно спросил Низов.

«Дрова…», «Разгуляев…» Смысл сказанного Абушевым еще не доходил до него. И если бы он не знал хорошо сержанта, то, пожалуй, мог посчитать: ему просто морочат голову.

— Как что?! — от возбуждения Абушев подался вперед. — Их же из леса вы-во-зи-ли!

Последнее слово разведчик произнес по слогам, тем самым подчеркивая его особое значение.

И Низов, наконец, понял. Все, о чем говорил Абушев, стало простым и ясным, связалось одно с другим в прочную логическую цепь. Штабели на опушке, — значит, где-то недалеко должно быть проложены пути, по которым вывозили из леса дрова. А дороги сейчас — единственная реальная возможность найти танки. «Абушев, Абушев, умница ты моя», — подумал Низов, испытывая теплое чувство к разведчику. Он хотел было сказать эти слова вслух, но в последнюю минуту застеснялся, не стал. Заговорил о другом:

— С вечера осмотрим опушку. Дорога не может быть далеко от штабелей. Наверняка где-то поблизости. Она должна вести на вырубку. Скорее всего, там и танки.

— Видимо, так, — Абушев сказал это уже обычным, спокойным тоном и добавил: — Вам бы отдохнуть, товарищ гвардии лейтенант.

— Теперь, пожалуй, можно, — согласился Низов.

Он подошел к Литовченко и Разгуляеву, осторожно, чтобы не разбудить, устроился рядом. Закрыл глаза и подумал, что вот сейчас, сразу, провалится в забытье, где не будет ни танков, ни дорог, ни этого стылого бесконечного дня. Но сон не шел.

Низов искренне радовался за Абушева. Однако сейчас чувствовал, что в глубине души, на самом ее донышке, остался неприятный осадок. И не исчезнет до тех пор, пока ему не станет ясно: вспомнил бы он о штабелях? Нашел бы в сложившейся обстановке правильный ход без помощи разведчика? Эти вопросы возникли не от желания праздно порассуждать, покопаться в самом себе. Впереди у группы трудная работа, и ему надо будет действовать решительно, смело, даже, возможно, дерзко. И нужно твердо верить в свои силы, знания, опыт. Такую уверенность дает не одно осознание права командовать людьми, а и беспристрастный анализ того, как делал это раньше. И если где-то недодумал, необходимо разобраться, почему так вышло.

Сказать, что Низов разуверился в своих силах, было бы большим преувеличением. Но неприятное чувство не покидало его, оно тревожило, заставляло думать о том, почему все-таки не он сам, а именно Абушев вспомнил о дровах на опушке. «Проходя мимо, я просто зафиксировал их в памяти, — рассуждал Низов. — А сержант? Стоп! Кажется, понял. Он же говорил: Разгуляев принял штабели за танки. Чуть шум не поднял, пришлось его успокаивать».

Пережив в капонире студеный, казавшийся бесконечным день, разведчики с наступлением темноты быстро, как только позволяла Абушеву сломанная лыжа, пошли к штабелям дров. И там почти сразу наткнулись на дорогу, которая вела в глубь леса. Идти по ней пришлось долго, но разведчики даже ни разу не остановились передохнуть — силы придавал азарт, желание поскорее увидеть танки. Однако их удалось обнаружить только глубокой ночью. Замаскированные, почти незаметные, они стояли у самой вырубки вдоль пробитых в лесу зимников, готовые в любую минуту начать выдвижение. Здесь же, неподалеку от машин, были разбиты палатки, в которых размещались танкисты.

Разведчики углубились от вырубки в лес. Здесь Литовченко без каких-либо задержек вышел на связь. Низова это не удивило: обе стороны полностью изготовились к активным действиям и сейчас старались ничем не выдать своих намерений — временный покой в эфире был затишьем перед бурей.

— Передавай, — сказал Низов связисту, когда тот доложил о готовности к работе. — «Чугуны» есть. Квадрат…

Задачу разведчики выполнили, и группа могла возвращаться. Но Низов не торопился. Два обстоятельства удерживали его. Первое — на дороге к вырубке нет следов танковых гусениц, а только один — от БМП. Значит, танки пришли сюда другим путем. Каким?

Вопросы пока оставались открытыми. Поначалу, задав их самому себе, Низов хотел сразу же разобраться, как машины оказались здесь. По колеям определить нетрудно. Однако тут же отказался от своего замысла. Слишком велика вероятность наткнуться на часовых. И второе. Оставалось еще достаточно времени для того, чтобы резерв сменил район расположения. Низов знал: теперь, когда данные разведки переданы, наступление начнется на рассвете. А до него — несколько часов.

Получалось, выбора нет. «Надо ждать, — подумал Низов. — Если существует хоть один шанс из десяти, что танки двинутся отсюда раньше, я не имею права его не учитывать. Но просто ждать, не имея заранее решения на случай, когда резерв вдруг станет уходить, бессмысленно. Только вот существует ли вообще реальная возможность в моем положении выяснить направление движения колонны?»

Низов пока не знал ответа на этот вопрос. У него еще не появилось и наметок плана действий. Впрочем, первое, что предстояло сделать — выбрать удобное место для наблюдения. Это оказалось несложно. Разведчики залезли под большую разлапистую ель, разгребли до подмерзшего игольника снег, которого здесь выпало немного, сели, прислонившись спинами к толстому стволу.

— Подождем тут до рассвета, — сказал Низов.

Это была первая и не самая трудная часть решения. Больше ему добавить пока нечего. А Низов чувствовал: люди ждут от него разъяснений, конкретного плана, ведь они отлично поняли, что не просто так, не по капризу своего командира остались около танков, когда задача, считай, выполнена. Значит, не исключается какой-то поворот событий и им снова придется действовать.

Низов, конечно, мог пояснить свое распоряжение: вполне реален уход резерва с вырубки еще до начала наступления. Но тогда сразу же вставал вопрос: как определить, куда он двинется. Сколь-нибудь подходящего ответа у командира пока еще не было.

Однако сидеть молча становилось все тягостнее. И тогда Низов решил хоть как-то отвлечь разведчиков от томительного ожидания.

— Николай, о чем задумался? — спросил он Литовченко.

Радист тотчас отозвался:

— Если утром понадобится связь, хлопот не оберешься. Помехи пойдут сплошняком, пробиться будет трудно.

— А вот Абушев, наверно, о доме вспоминает, — сказал Низов, чтобы разговор не оборвался. — У него срок службы скоро заканчивается. Так, Володя?

— Да, — ответил сержант, — только о доме сейчас нельзя. Там тепло. Стану думать — будет казаться еще холоднее.

По голосу Низов не смог понять: шутит Абушев или говорит серьезно. А тот продолжал:

— Я о танках, командир. Плохо, если уйдут отсюда раньше рассвета. Мы ведь этого и ждем. Гадай тогда, с какого рубежа контратакуют. На лыжах за машинами не поспеешь…

«Не поспеешь, — повторил про себя Низов. — Но какой тогда вывод? Абушев тоже, видимо, ломает голову, ищет его». Уже в который раз он удивлялся. Его люди мерзнут, недосыпают, идут вперед из последних сил. И вот выпадает им возможность хоть ненадолго забыться, подумать о более приятном. Но нет же! Они продолжают размышлять о том, как лучше сделать свое дело. И это — не показное. Работа захватывает их, не оставляя места ни каким-то ненужным действиям, ни отвлеченным мыслям. Кстати, он совсем забыл о Разгуляеве. А тот наверняка надеется, что командир обратит внимание и на него.

— Как настроение, Валера? — спросил Низов.

Солдат, словно ждал вопроса, ответил сразу:

— Нормально, товарищ гвардии лейтенант. Вот о службе размышляю. Мне теперь о ней крепко думать надо. Вроде как в долгу я оказался. Перед товарищами да и перед самим собой.

— Ну, это сильно сказано, — вступил в разговор Абушев. — Начинать всегда нелегко. У меня вот тоже первый блин комом вышел. Помню, возвратились мы вечером с занятий. На стрельбище были. А там дождина, слякотно. Промокли до ниточки, все в грязи. После такого даже обыкновенная лампочка в казарме светит по-особому ласково. И только приладились почиститься, пообсушиться — сигнал «Сбор». Вскоре выясняется: группа должна уйти в поиск. Прикидываю: я — солдат молодой, от меня в разведке проку никакого, потому не возьмут.

Он не договорил, замолчал, и Низов понял, почему. Лагерь танкистов, кажется, ожил. Доносился скрип снега под ногами, обрывки торопливых, коротких фраз, видимо, команд.

Низов поднялся, следом встали и разведчики. «Сейчас произойдет то, чего я ждал и так не хотел, — подумал он. — Танки двинутся с вырубки, и наша работа, хорошая, трудная и честная, пойдет насмарку».