25

— Через десять минут собираю ответы. Сколько можно тянуть?

Голос учителя французского звучал где-то далеко. По крайней мере, так казалось мне, хотя сам мистер Голдман стоял всего в десяти шагах от моей парты. Лениво и с трудом я разлепил опухшие от творческих переживаний веки и взглядом встретился с Леоной. Та закатила глаза и покачала головой, тем самым показывая, что тест ей тоже дается со скрипом. Я тут же отвел глаза, приподнялся на локтях и вновь уставился в свой лист. Бесполезно. Все мои внутренние ресурсы были исчерпаны, и не могло хватить меня даже на короткую проверочную по нелюбимому французскому. Хотя, дал бы Голдман ее недели три назад — я написал бы все без колебаний. Причина была проста: в последние несколько дней я расклеился, как дешевые ботинки под дождем. Во мне хлюпала горечь, а через дыры сквозило отчаяние: все больше я убеждался, что мои планы на счастливое будущее летят в бездну. Я не умею писать. И никогда не умел. Именно поэтому до сих пор я ничего не сочинил, а не потому, что мое вдохновение еще не пришло. Мне не хватало не личных переживаний и опыта, чтобы создать по-настоящему хорошую историю, а таланта. И эта мысль прорастала сквозь мое тело, как корни, сжимала, давила и медленно убивала.

«Да черт с ним,» — мысленно выругался я, рывком поднялся с места и, оставив полупустой листок с ответами на столе учителя, вышел из класса. Едва я совладал с раздражением, дверь за мной хлопнула, и я увидел Паттерсон. Она тоже выглядела как выжатый лимон.

— Чуть не сдохла, — произнесла девушка и шумно выдохнула. Тут я впервые за последние три дня улыбнулся: образ Лео и ее слова ну никак не вязались меж собой. И было это настолько необычно, что не оставило равнодушным.

После французского нас ждала история Британии. Тот самый предмет, на котором я чувствовал себя ущемленным. Я был полностью уверен, что мисс Элизабет не очень хорошо относится ко мне, и даже знал, почему. Хотя, конечно, Арлена я ни в чем не винил. Звонок с предыдущего занятия еще не прозвенел, поэтому вместе с Лео мы встали возле подоконника, дожидаясь, когда учительница истории откроет нам кабинет. От нечего делать я достал тетрадь и начал листать ее, проверяя, все ли я выполнил. Нам задавали заполнить таблицу, состоящую из имен надоевших Генриху жен, чья кровь была пролита от скуки короля. Я выполнил все, как нужно, и теперь ожидал снисхождения от мисс Элизабет. Рядом с нами вальяжно прохаживались другие одноклассники, закончившие работу также рано. И не успел я вчитаться в громоздкие слова, переваливавшиеся за линию строчек, как надо мною нависли две тени. Медленно я отстранился от подоконника и обернулся: за спиной стояли Денни и Этан. Я бы не сказал, что выглядели они враждебно. Наоборот — как-то стесненно жались, отступали, пятились. Будто все это время терроризировали не они меня, а я их. И тут один из братьев, наконец, заговорил:

— Нил, ты же сделал домашку? Ну, ту ерунду, которую Элизабет нам сказала?..

— Таблицу? — переспросил я.

Близнецы разом закивали.

— Да, — кивнул в сторону тетради я, а затем взглянул на Леону. Она пожала плечами, видно, тоже не понимая, что им надо.

— А можешь… дать сфотографировать? — в неловкости обратился ко мне Этан. Я замер, пытаясь найти подвох. Меня давно никто не дразнил, но я все еще не привык ощущать себя полноценным членом класса. Здесь не было подоплеки — я видел это по их глазам. Никакого жестокого блеска.

— Конечно, — мягко, но с уверенностью произнес я. — Правда, почерк у меня непонятный…

— Да мы разберемся, — махнул рукой Денни, щелкая лист на мобильный.

Они действительно обратились ко мне за помощью. Как обычные ребята, как одноклассники. Конечно, мне было немного не по себе: до последнего я ждал какую-нибудь гадость. Но ничего не произошло. Тогда я вновь взглянул на Паттерсон. Девушка молча стояла и спокойно наблюдала за тем, как толкаются двое, не в силах поделить место на другом подоконнике. И будто так было всегда. В этот момент я почувствовал себя предельно странно. В душе было тепло, будто под рубашкой я носил грелку.

— Спасибо, — хором крикнули мне ребята, и Денни даже состроил забавную рожу.

Именно в тот момент я почувствовал, что теперь все будет совсем по-другому.

Следующий урок показался мне невероятно скучным и затянутым. Каждые пять минут я порывался снять до жути надоевший пиджак: его синтетическая подкладка заставляла меня потеть от жары, возиться и всячески проклинать сегодняшний день. К слову, еще утром я ощутил какую-то судьбоносность этого четверга: то ли настроение было плохое, то ли действительно сумел почувствовать беду. И беда подошла ко мне сразу после звонка.

— Нил, можно поговорить?

За рукав меня поймала Лили. Я кивнул в ответ и вгляделся в ее лицо, на которое упали разноцветные лучи, прошедшие сквозь витражное стекло в холле. Алые, небесно-голубые и желтые огоньки плясали на щеках девушки. Все та же незаконченная, брошенная скульптором статуя, что и в момент нашей первой встречи. Я попытался отогнать от себя жалость, но давалось мне это с трудом. Особенно, когда я знал, что сердце девушки разбито. Вместе мы вышли из школьного здания, миновали аллейку, гниющие остатки кирпичного забора, полуразрушенную арку и забрели куда-то вглубь территории. Отсюда можно было увидеть самый край сада, даже тот самый сарай, от взгляда на который мои щеки алели, а воспоминания потоком сознания наваливались и смущали еще больше. Лили, наконец, остановилась и, заправив прядь карамельных волос за ухо, вновь посмотрела на меня. Ее взгляды были всегда тянущими, словно болотная топь.

— Нил, — ее голос дрогнул, — Дарси отказал мне.

— Дарси? Отказал? — попытался состроить удивление я. — Что ты имеешь в виду?

Блейн нахмурилась и закусила край обветренной нижней губы. Тут же губа треснула, и на ней проступила багровая капля крови. Я поежился, но не прекратил попыток изображать недоумение.

— Я сказала ему все о своих чувствах. Мне показалось, что я слишком долго ждала и так. Сказала. И что толку…

По ее щеке спустилась слеза, затерявшись на подбородке. Лили попыталась спрятать ее, но тут же остальные хлынули бесконечным потоком.

— Тише, — я опустил ладонь на плечо девушки и тут же ощутил, что та дрожит.

— И знаешь что? — с придыханием произнесла она. — Он сказал, что любит кого-то еще. Понимаешь? Я дура. Я думала, что все это время ему нравилась я. Как наивно с моей стороны полагать, что такое вообще могло случиться.

Из тихого плача состояние одноклассницы переходило в истерику. Я не знал, как контролировать это: она плакала у меня на глазах в первый раз. Беспомощно я глотал воздух и лишь кивал головой, пальцами впиваясь в ткань ее пиджака на плече. А она все продолжала:

— Я чувствую, что меня в грязь втоптали. Ладно Колин, ладно близнецы, ладно Леона и все остальные. По сравнению с их издевательствами то, что сказал Арлен — апокалипсис! — одноклассница опустилась на траву и уткнулась носом в колени, захлебываясь в рыданиях.

Я тут же опустился рядом в надежде поддержать ее, но нахмурился, едва она уверенно заявила:

— Ты знаешь, кто нравится ему!

— Я? — актерствовать было плохой идеей. Мой голос сорвался.

— Вы хорошо дружите. Ты не можешь не знать, Нил, — Лили немного пугала меня. Ее тембр стал жестче, а такого никогда не случалось. Обычно говорила она тихо, невнятно, мягко, а теперь в нее будто дьявол вселился.

— Но я не знаю…

— Так узнай! Я должна что-нибудь с этим сделать! — с каждой секундой Лили теряла себя. Она ухватила меня за запястье, притянула ближе и продолжила. — Ты должен помочь мне. Я хочу заслужить любовь Арлена. Но я знаю, что не могу. Поэтому хочу просто отомстить, чтобы сердце перестало болеть так сильно.

— Что? — изумился я, отстранившись. — Отомстить? За что? Он не сделал тебе ничего плохого.

— Кроме того, что заставил меня верить в его чувства, ровно ничего. А потом растоптал, как ненужную вещь. Знаешь, я начала понимать, что могу быть важнее, чем кажусь. Я не хуже остальных…

«Зато безумнее», — пронеслось в голове. Девушка тут же громко закашляла, на несколько секунд остановив свой припадок обиды, гнева и отчаяния.

— Лили, пойдем, выпьешь воды. Успокоишься. Может, тебе надо в госпитале показаться?

— Да не трогай ты меня! — взвилась она, едва я ухватил ее ладонь. Настала моя очередь злиться. Не знаю, что нашло на меня, но я практически закричал и почувствовал, как зрачки трясутся от ярости:

— Прекрати свою истерику! Это отвратительно! Если Арлен не любит тебя, то это не его вина. И не твоя. Ничья. Некому мстить. И я не стану помогать тебе в этих делах — я не настолько низок.

— Тогда мне не нужна такая дружба, Уэбб, — прошипела Лили, и я отшатнулся от нее, поднявшись с травы. — Дарси пожалеет обо всем в любом случае, поможешь мне ты или нет.

— Дерзай, — с горечью покачал головой я и рванул в сторону общежития. В тот момент я превратился в концентрированный гнев. Всего меня трясло, будто внутри разыгралось десятибалльное землетрясение. Я устал от Блейн, устал от ее выдумок и надежды. Но вполне продолжал бы терпеть, если не эта отвратительная идея мести. Нет, я не мог допустить, чтобы она навредила Арлену, даже если мне придется отречься от нашей с ней дружбы.

***

На следующий день все забылось, и напоминал о вчерашнем только пронзительный взгляд бывшей подруги, сверливший меня все общие занятия. Я пытался делать вид, что не замечаю, но ее ненависть окутывала меня и сдавливала горло удавкой. Возможно, это расстроило бы меня, если не другая причина страдать — я все еще ощущал себя полной бездарностью. И, наверное, это чувство мучило меня больше, чем утрата драгоценной Лили. Блокнот пустовал, а я, словно оживший труп, еле доволок ноги до комнаты. Не впечатлял меня свежий ковер молодой зелени, устилавший землю за окном, ни юный плющ, пытающийся ухватиться за каркас беседки, ни ожившие деревья. Весна будто цвела где-то за стеклом в то время, как заживо я гнил здесь.