24

Эд приехал за мной один, хотя, признаться, я ожидал увидеть рядом с ним молодую жену. Но, нет, все-таки отец побаивался вновь своими действиями или словами сделать из меня водородную бомбу. Едва завидев его хэтчбэк вдалеке, я даже сперва растерялся и засмущался, припоминая, при каких обстоятельствах мы в последний раз расстались. Но теперь себе я диктовал такое утверждение: «Твой отец поступил неправильно, но на его ошибках ты можешь научиться, как делать точно не нужно». Просто принял этот факт как данность, и это заставило немного успокоиться. Тем временем автомобиль остановился у нашего крыльца, и отец посигналил, призывая садиться. Тепло, как раньше, Эда обнять я не смог, а лишь поздоровался, сопроводив слова почти приветливым кивком и резиновой улыбкой. Со ступеней, даже не подходя к машине, бывшему мужу рукой махнула Нора, а затем на прощание сомкнула меня в объятиях и ненадолго приникла к моему лбу губами. От нее пахло, как от Гидеона.

— Садись, пристегивайся, — вежливо произнес отец, словно мы были едва знакомыми людьми и соблюдали нелепые формальности.

— Хорошо, конечно, — ответил я, взглядом пытаясь пробить лобовое стекло. Так далеко ехать. Вместе с ним. Наедине. Хотя насильно никто не заставлял меня звонить и проситься в гости на несколько дней. На такой поступок я толкнул себя сам и теперь не знал, что хуже: мучиться от терзаний или испытать боль от встречи с новой семьей Эда.

Первые полчаса отец всячески пытался завязать разговор: рассказывал о моем брате Джоне, расхваливал Джесс, делился впечатлениями о новой работе. А я сидел, разбухший от волнения, и, не чувствуя боли, рвал заусенцы на пальцах. Взгляд мой скользил по деревьям, которые построились вдоль дороги, будто по команде, но сосредоточиться я не мог, то и дело проваливаясь в свои мысли. Наконец отец заметил это и, усмехнувшись, спросил:

— Ты меня слушаешь?

Я рассеянно кивнул, пытаясь сделать вид, что так оно и было. Хотя, на самом деле, я отвлекся и думал о другом. Эд был слишком наблюдательным:

— О ком ты так задумался?

— Ни о ком, — до кончиков ушей покраснев, заявил я. И тут же лбом припал к стеклу, пряча глаза.

— Та девчонка, из-за которой ты подрался. О ней? Да… Знаешь, я в твои годы тоже лупил всяких парней из-за твоей мамы.

— Я не люблю ничего решать таким способом, — заверил отца я, — просто ситуация была безвыходная. И все.

Мои слова вызвали у того снисходительную улыбку. Но останавливаться он не собирался:

— И как у тебя с ней?

— Мы друзья, — отчеканил я и даже сам испугался своего тона. А затем, пытаясь быть мягче, зачем-то сказал: — Мне нравится другой человек.

— Тебе, может… совет какой нужен? — Эд никак не мог усмирить свои нахлынувшие отцовские чувства.

— Нет, — покачал головой я, отказываясь. — У нас все хорошо.

Видимо, мой собеседник наконец понял, что разговаривать я не хочу, и остальную часть пути мы провели в полном молчании. Мне даже удалось задремать или, по крайней мере, сделать вид, что я сплю.

Через несколько часов мы наконец-то добрались до пригорода Нортгемптона, и отец с улыбкой на губах заявил, что меня ждет сюрприз. Почему-то мое ассоциативное мышление при упоминании этого слова выдавало сцену выпрыгивания из торта или, как минимум, флажки и шарики, развешенные по всему дому. Я даже не стал ударяться в подробности, а скептически кивнул и вновь начал рассматривать местность из окна автомобиля. Я никогда не был трудным подростком, но в данный момент напоминал себе именно такого.

Вскоре отец остановился и заглушил машину. Я напряженно дернул ручку двери и сквозь щель недоверчиво выглянул на улицу. На крыльце небольшого дома никого не было. Я знал, что свое новое жилище семья Эда арендовала, а вскоре и вовсе все ее члены собирались перебраться куда-нибудь севернее. Я пригладил волосы, по привычке заправил рубашку в брюки и вышел на воздух, дожидаясь отца. Тот не заставил себя ждать, и уже вместе мы поднялись по небольшой лестнице в восемь ступеней. Один этаж, две спальни, гостиная и столовая, совмещенная с кухней. Наш с Норой дом был гораздо больше, хотя в нем мы жили практически вдвоем. Не успел я сбросить кеды, как в нос тут же ударил специфический запах, который присущ лишь домам, где находятся грудные дети. Я даже поморщился, но сделал это незаметно, чтобы не обескуражить Эда. Стоило обернуться, как за спиной моей возникла женщина: выглядела она довольно молодо, была бледнокожа; волосы ее, медные, густые и вьющиеся, на затылке она собирала заколкой, а выбившиеся пряди то и дело убирала за уши. Ее зеленовато-серые глаза смотрели на меня с предельным вниманием, но в то же время прямодушно и без злобы. Совсем не тот человек, которого я себе представлял. Пойманный врасплох, я рассеянно кивнул в знак приветствия и даже с небольшим испугом отступил к вешалке, но женщина протянула мне руку и произнесла:

— Я Джесс. Джессика, если быть точнее. А ты? Нил?

— Нил Джонатан Уэбб, — было начал я вновь пятиться, но ладонь отца подбадривающе легла мне на плечо, и я пожал его жене руку.

— Только чуть тише, — полушепотом произнесла новая знакомая и как-то утопически улыбнулась. — Джонни спит.

Джонни… Конечно, Джонни! Новые дети — всегда новые впечатления и новые возможности воплотить свои амбиции, если в первый раз не вышло. Ревность больно кусала меня за сердце, и напряженно я потирал ложбинку меж ключиц, не зная, как действовать дальше. Но меня спас тот, кто делал это на протяжении большинства лет моей жизни, и сюрприз этот был даже эффектнее пресловутого выпрыгивания из торта: немного погодя в прихожей показалась тетя Роза, которой я тут же кинулся на шею. После поцелуя в щеку на моих губах остался горьковато-цветочный вкус ее косметики.

— Ну, Нил, — она добродушно заворчала и ответно сомкнула меня в объятиях. — Ты меня так удушишь, негодяй.

Я отстранился и наконец-то улыбнулся искренней и естественной улыбкой. Тетя Розалин была единственным человеком, которого я был по-настоящему рад здесь встретить. Эд с женой рассеянно заулыбались и довольно тихо отправились в гостиную в то время, как я не желал и на шаг отходить от тети.

— Извини, что так и не собралась повидать тебя в твоей школе, — произнесла она, качая головой. Я чувствовал сожаление в ее голосе, но в тот момент это было то, чего я меньше всего хотел слышать.

— Я сам виноват, что на рождественские каникулы не поехал домой. Мне… не хотелось возвращаться.

— Главное здесь и сейчас, — ее ладонь легла на мою макушку, а пальцы взъерошили волосы. Глазами я скользнул к лицу тети Розалин, отметив, что для женщины чуть за пятьдесят она выглядит все еще молодо. Казалось, время идет, а она вовсе не меняется. Тут же в голову мне пришла мысль: хорошо, что она не знает о той драке и переломе. Отчитывала бы полчаса подряд. А мне, конечно, было бы стыдно.

После ужина я впервые увидел своего брата. Нет, до этого момента я вполне представлял себе, как выглядят младенцы, но крошечный, завернутый в пеленки мальчик казался мне жутко чудным существом. Его мутноватые глазки, игрушечные ручки и рот, который тот то и дело открывал, словно золотая рыбка, — все это забавляло и заставляло с интересом наблюдать. Я даже почувствовал, что меня тянет к Джонни: хотелось дотронуться до него, а то и вовсе взять на руки. Но его визуальная хрупкость пугала меня, поэтому я не решался. Джесс сидела рядом и с умилением глядела на свое чадо, улыбаясь. Я тоже улыбался, не так довольно, как она, конечно, но и не без искренности. Никогда не думал, что маленькие дети такие интересные.

Впрочем, утомил меня брат столь же быстро, как и очаровал. Я его, видимо, тоже утомил: мальчик начал плакать, сжимая кулачки. Зато я почувствовал жуткое облегчение: неловкое молчание между мной и Джессикой наконец-то можно было прервать. Не то чтобы она совсем не нравилась мне — хорошо, что хоть не такая, какая была в моей фантазии — просто я знал, что нам с ней не о чем говорить. Выйдя из комнаты, я утер со лба испарину и, накинув в прихожей куртку, отправился проветриться. Сперва я остановился на крыльце дома и вдумчиво направил взгляд за горизонт. Дом моего отца находился далековато от центра города, даже за чертой, я бы сказал. Поэтому все, что простиралось дальше: начинающая зеленеть равнина, вновь череда домишек, дорога, усыпанная гравием, и розовеющий закат, акварелью разлившийся по небу. «Хартвуд» был далеко от меня, а Дарси — еще дальше: нас разделял Ла-Манш и тысячи миль. Локтями я уперся в перила и чуть свесился, пытаясь разглядеть больше просторов. Но внезапно вздрогнул: за спиной скрипнули доски. Рефлекторно я обернулся, обнаружив, что это тетя Розалин, и печально ей улыбнулся.

— Здравствуй, грусть, — по-французски произнесла она и с такой же светлой печалью улыбнулась мне в ответ. — Хочешь пройтись? Тут тихо обычно. Как в твоем «Хартвуде», наверное.

— В «Хартвуде» никогда тихо не бывает, — возмутился я, застучав ногами по деревянным ступеням. — Это же школа.

— Ну, если я и училась в школе, то уже вовсе позабыла, как там что. Тебе нравится?

— Нравится? — переспросил я и действительно задумался. — Сначала было немного странно. Я привык к Рочестеру, к автобусу и гренкам, которые Нора жарит по утрам. А там…

Тетя открыто взглянула на меня, медленно прохаживаясь рядом. Мы ступали вдоль дорожки, скрипя гравием. Я знал, что ей по-настоящему интересно слушать меня. Не то, что Норе и Эду. Те действительно редко прислушивались к моим словам. Редко интересовались, что я читаю, что я люблю, о чем мечтаю. «Да уж, простите», — зачастую говорила мать своим знакомым, когда я внезапно выдавал что-то эдакое. — «Он у нас такой вот заумный. Нил наш…» И обычно в ее голосе я чувствовал больше смущения, чем гордости.