— Только скорее вам надо отсюда двигать, ясно? А вы, доктор, почему передергиваете?

— Не обращайте внимания, мне нельзя.

— А мне можно? Я же болен.

— Не бойтесь, мы вас вылечим.

— Что, укольчик?

— Можно и укольчик.

Он вышел, по-видимому для того, чтобы снова включить плитку. Едва он вышел, как я налил себе и отрезал большой ломоть хлеба. Но в это время он вернулся.

— Не очень налегайте на еду, — сказал он.

— Не жадничайте, доктор, и… и… не смотрите на меня, как… как…

— Хотите спать? — спросил он.

— А мне можно?

— Я говорю спать, а не выпить.

— А мне можно?

Он засмеялся, меня это обозлило:

— Какого черта вы меня пригласили? Не буду вам ничего рассказывать!

Я встал, но в бутылке еще оставалось, и сало еще не было съедено. Доктор тоже взглянул на графинчик и на сало.

— Если бы все это в Ленинград, — сказал он, трогая свою мягкую бородку.

— А кто у вас там?

— Все умерли, — сказал он.

— Все? И мама?

— Мама моя умерла двадцать лет назад.

— А, это — другое дело… Двадцать лет назад — это совсем, со-о-всем другое дело.

Мы расстались глубокой ночью. Он довел меня до дому и, прощаясь, снова зашептал доверительно:

— Вы приехали в хорошее время, армия наступает. Представляете, поезд в Ленинград? Ленинград, Финляндский вокзал, набережная… — говорил он, тыкаясь мне в лицо своей мягкой бородкой, сразу ставшей колючей на морозе.

Наутро я встал здоровым. Тридцать шесть и шесть. Голова моя была в полном порядке. Одного я только не мог вспомнить: все-таки был укольчик или его не было?

На обратном пути от Краснова я зашел к моему доктору, и он сказал, что тоже этого не помнит.

— Вы всех так лечите, доктор?

Он снял пенсне и стал внимательно его протирать. Я смотрел на него и видел, что за эти дни он здорово сдал. Надев пенсне, от открыл стол и вынул из ящика банку консервов:

— Возьмите…

— Да вы мне уже давали… Вы, доктор, так весь свой паек распатроните.

— Возьмите, возьмите, отдайте кому-нибудь, первому встречному отдайте.

Я взял банку, сунул ее в мешок и сказал:

— Вам привет от Краснова. Он вас отлично помнит.

— Да? Ну, ну… Так, так… Слушайте, неужели снова ничего не вышло?

— Все вы знаете не хуже меня, доктор.

— Знаю. Я всем здесь надоел. И штабных задергал, и если кто с фронта… Ну скажите, что это за чертова сила?! Да нет, не отвечайте. Прекрасно знаю, что вы скажете. Но когда? Поздно уже будет, а?

— Извините, доктор, мне пора, — сказал я. Я беспокоился о машине, с машинами за это время стало легче, но хотелось устроиться в кабине. Мороз стоял около сорока. — До свиданья, доктор, — сказал я. — До лучших времен.