— Только скорее вам надо отсюда двигать, ясно? А вы, доктор, почему передергиваете?
— Не обращайте внимания, мне нельзя.
— А мне можно? Я же болен.
— Не бойтесь, мы вас вылечим.
— Что, укольчик?
— Можно и укольчик.
Он вышел, по-видимому для того, чтобы снова включить плитку. Едва он вышел, как я налил себе и отрезал большой ломоть хлеба. Но в это время он вернулся.
— Не очень налегайте на еду, — сказал он.
— Не жадничайте, доктор, и… и… не смотрите на меня, как… как…
— Хотите спать? — спросил он.
— А мне можно?
— Я говорю спать, а не выпить.
— А мне можно?
Он засмеялся, меня это обозлило:
— Какого черта вы меня пригласили? Не буду вам ничего рассказывать!
Я встал, но в бутылке еще оставалось, и сало еще не было съедено. Доктор тоже взглянул на графинчик и на сало.
— Если бы все это в Ленинград, — сказал он, трогая свою мягкую бородку.
— А кто у вас там?
— Все умерли, — сказал он.
— Все? И мама?
— Мама моя умерла двадцать лет назад.
— А, это — другое дело… Двадцать лет назад — это совсем, со-о-всем другое дело.
Мы расстались глубокой ночью. Он довел меня до дому и, прощаясь, снова зашептал доверительно:
— Вы приехали в хорошее время, армия наступает. Представляете, поезд в Ленинград? Ленинград, Финляндский вокзал, набережная… — говорил он, тыкаясь мне в лицо своей мягкой бородкой, сразу ставшей колючей на морозе.
Наутро я встал здоровым. Тридцать шесть и шесть. Голова моя была в полном порядке. Одного я только не мог вспомнить: все-таки был укольчик или его не было?
На обратном пути от Краснова я зашел к моему доктору, и он сказал, что тоже этого не помнит.
— Вы всех так лечите, доктор?
Он снял пенсне и стал внимательно его протирать. Я смотрел на него и видел, что за эти дни он здорово сдал. Надев пенсне, от открыл стол и вынул из ящика банку консервов:
— Возьмите…
— Да вы мне уже давали… Вы, доктор, так весь свой паек распатроните.
— Возьмите, возьмите, отдайте кому-нибудь, первому встречному отдайте.
Я взял банку, сунул ее в мешок и сказал:
— Вам привет от Краснова. Он вас отлично помнит.
— Да? Ну, ну… Так, так… Слушайте, неужели снова ничего не вышло?
— Все вы знаете не хуже меня, доктор.
— Знаю. Я всем здесь надоел. И штабных задергал, и если кто с фронта… Ну скажите, что это за чертова сила?! Да нет, не отвечайте. Прекрасно знаю, что вы скажете. Но когда? Поздно уже будет, а?
— Извините, доктор, мне пора, — сказал я. Я беспокоился о машине, с машинами за это время стало легче, но хотелось устроиться в кабине. Мороз стоял около сорока. — До свиданья, доктор, — сказал я. — До лучших времен.