Батбаяр, как завороженный, смотрел на девушку и думал: «Редко встретишь такую танцовщицу. Она может служить украшением любого праздника. Почему все же она так добра ко мне?»

Содном легонько подтолкнул Батбаяра:

— Замечательно танцует. Редкий талант!

— Где же это она выучилась? — не сводя глаз с девушки, произнес Батбаяр.

Русский консул тоже был очень доволен и долго аплодировал, когда Даваху кончила танцевать. А Намнансурэн гордо поглядывал на русского гостя, мол, знай наших.

После обеда Батбаяру не удалось встретиться с Даваху. Намнансурэн, русский консул, а за ним и другие гости вышли из шатра и, разбившись на группки, прогуливались по опушке леса.

Супруга цэцэн-хана то и дело оказывалась рядом с Намнансурэном и всячески старалась обратить на себя его внимание. Звонко смеялась, громко говорила, заводила беседы, отвечала на реплики и приветствия. Наряд ее бросался в глаза: поверх шелкового дэла была надета ярко блестевшая на солнце парчовая безрукавка. На густо напудренное лицо свисали жемчужные подвески. Легко ступая по пестрому цветочному ковру, она шла под руку с Даваху с таким видом, словно ей никто больше не нужен.

«Ну что поделаешь с этими женщинами, — с досадой думал Батбаяр, провожая взглядом Даваху. — Мало того что ходит по пятам за моим господином, так еще и Даваху от себя никуда не отпускает».

Сегодня Батбаяр против обыкновения не прислушивался к разговорам гостей, сосредоточив все свое внимание на этой веселой, ясноглазой девушке, что не ускользнуло от опытного взгляда Соднома.

К вечеру небо затянули тучи, грянул гром, и полил дождь. Гости бросились по своим коляскам. Жена цэцэн-хана, увлекая за собой Даваху, тоже поспешила укрыться в коляске. Проходя мимо Намнансурэна, который проводил только что отбывшего русского консула, она небрежно бросила:

— Уважаемый хан! Идите ко мне. Вдвоем будет не так скучно в пути…

— Возвращайтесь домой, — приказал телохранителям Намнансурэн, а сам побежал к коляске своей возлюбленной.

От внимания телохранителей не укрылось, что господин их чем-то сильно расстроен: он как будто даже осунулся. «Значит, разговор с русским консулом не дал желаемого, — думали телохранители. — Сколько денег снова выброшено на ветер…»

— Так-то, брат, — с усмешкой произнес Содном. — Ты весь день бегал, как собака, за девчонкой и остался ни с чем, зато наш господин возвращается с добычей. Только промашки какой-нибудь не вышло бы.

— Какая может быть промашка, — зло проговорил Батбаяр, первым залезая в коляску. — Ведь она сама его пригласила!

Всю дорогу дождь лил как из ведра, полыхала молния, грохотал гром, да так сильно, что запряженная в коляску лошадь то и дело вздрагивала. Друзьям словно передалось настроение их господина: всю дорогу они ехали мрачные, до самого дома так и не проронили ни слова.

В один из первых осенних дней пайтан, начальник охраны премьер-министра, вызвал к себе Соднома и Батбаяра.

— Наш господин отправляется в столицу России — Петербург. Вы будете сопровождать его в пути. Кстати, хан вызвал к себе Дагвадоноя, чтобы обсудить с ним некоторые вопросы, касающиеся предстоящей поездки. Хан просил дозволения богдо-гэгэна пожаловать Дагвадоною титул бэйсэ. Вам же следует хорошенько подготовиться к поездке. Сопровождать будете не кого-нибудь, а самого премьер-министра Монголии. Да и путь не близкий. Сегодня же закажите себе новое платье…

Хорошо поглядеть мир! Но радость омрачало беспокойство о доме. Надеясь на оказию, Батбаяр тотчас же написал письмо родным, в котором сообщал, что собирается ехать в далекую Россию.

Холодным осенним днем монгольская делегация выехала из столицы, и через несколько дней транссибирский экспресс, выбрасывая клубы дыма и подавая протяжные гудки, уносил их на северо-запад.

Премьер-министр Намнансурэн и заместитель министра иностранных дел Доржийн Очир — добродушный, еще совсем молодой, широкоплечий, с большой черной родинкой на щеке, сразу нашли общий язык и, уединившись, подолгу беседовали.

В пути работы у Батбаяра фактически не было; еду приносили русские официанты из вагона-ресторана. Поев, Батбаяр садился у окна и смотрел на мелькавшие за ним пейзажи: на деревья, уже пожелтевшие или совсем сбросившие листву, на селенья, на коров, которые мирно паслись, свиней и разных домашних птиц. Табуны коней и отары овец попадались значительно реже.

В больших городах было много церквей с золотыми крестами на куполах. Колокольный звон наводил Батбаяра на невеселые мысли о доме.

С давно убранных полей, где теперь высились скирды соломы, тянуло незнакомым Батбаяру странным запахом. Глядя на небольшие, но аккуратно срубленные избы на берегу реки или неподалеку от леса, Батбаяр думал, что, наверно, счастливо и привольно живется здесь людям, если, конечно, они могут есть досыта.

На каждой станции к поезду подбегали русские женщины: старухи и молодые, в своих неизменных шерстяных платках и толстых поддевках, с ведрами в руках. Они предлагали различные овощи, яйца, рыбу и что-то быстро говорили на своем языке. Всякий раз при виде этой картины Батбаяру вспоминался столичный рынок и китайцы разносчики, торгующие с лотков всякой всячиной.

Как-то вечером на одной из станций в вагон вошел мужчина средних лет, в стеганой куртке, не то китаец, не то японец. Он не сразу привлек внимание, и лишь когда поезд тронулся, Батбаяр спросил шепотом Соднома:

— Что это за тип?

— Почем я знаю, — ответил тот. — Вообще-то, вагон предназначен для нашей делегации, так что посторонним здесь делать нечего.

Тем временем незнакомец прошел по вагону, остановился возле купе, из которого слышны были голоса Намнансурэна и Доржийн Очира, и стал смотреть в окно. Батбаяру показалось, что незнакомец прислушивается к их разговору, и он обратился к Содному.

— Давай спросим, что ему нужно, — предложил Батбаяр.

— Думаешь, он нас поймет? Скорее всего это китаец, — не сводя глаз с незнакомца, сказал Содном.

— Кто бы он ни был, мне он не нравится.

— Не исключено, что его подослали те же китайцы, чтобы убить нашего господина.

Прежде чем что-либо предпринять, друзья решили доложить обо всем Намнансурэну. Но когда Батбаяр вошел в купе, увлеченные беседой премьер-министр и его заместитель не обратили на него никакого внимания.

— Ума не приложу, как нам действовать, — говорил Намнансурэн. — Помнится, Дагвадоной-гуай перед отъездом сказал, что, если сразу несколько государств признают нашу независимость, Китай не сможет этому противостоять.

— То-то и оно, что вряд ли нам позволят встретиться с послами третьих стран, — сказал Доржийн Очир. — Кстати, Коростовец обещал, что в помощь нам дадут знающих советников.

— Не верю я ему, — задумчиво произнес Намнансурэн. — Под видом советников к нам приставят людей, которые будут следить за каждым нашим шагом. Не может консул выполнить свое обещание, если оно идет вразрез с политикой его правительства. Это ясно!

— И все же выход наверняка есть. Нужен особый подход, здесь, как говорится, не до жиру, быть бы живу. Те же ордена, за изготовление которых отдано столько скота, думаю, придутся весьма кстати. Кого надо наградим, и отношение к нам, возможно, изменится.

— Это верно, — подтвердил Намнансурэн. — Право давать награды — признак независимого государства. И если они получат эти награды, вынуждены будут признать нас…

Батбаяр наконец кашлянул, и лишь после этого на него обратили внимание.

— Прошу прощения за беспокойство, — сказал Батбаяр. — В нашем вагоне появился какой-то подозрительный тип. Он стоит напротив вашего купе и, видимо, подслушивает.

— Что за человек? — спросил Намнансурэн.

— Похож на китайца, — ответил Батбаяр.

Доржийн Очир вышел в коридор, подошел к незнакомцу и обратился к нему по-китайски:

— Ты — китаец?

Незнакомец, блеснув глазами, улыбнулся и замотал головой, показывая, что не понимает вопроса.

— А монгольский знаешь?

Тот снова покачал головой. Доржийн Очир вернулся в купе и, затворив за собой дверь, сказал почти шепотом:

— Это либо китаец, либо японец. Не исключено, что лазутчик. Вам, господин премьер, ни в коем случае не следует выходить из купе! А вы, — он повернулся к Батбаяру, — глаз с него не спускайте! При нем может быть оружие, даже бомба. Надо как-то от него отделаться.

— Да что вы, право, — спокойно произнес Намнансурэн, наливая в стакан минеральной воды. — Это наверняка безбилетник: решил воспользоваться случаем и доехать до нужной ему станции. Вот и все…

Батбаяр вышел в коридор и шепнул Содному, чтобы тот встал рядом с незнакомцем и внимательно за ним наблюдал.

Незнакомец молча, словно статуя, стоял на старом месте и всматривался в темноту. Он простоял так всю ночь, не сомкнули глаз и Содном с Батбаяром. Из купе Намнансурэна время от времени доносились голоса. Когда на востоке едва забрезжил рассвет, поезд остановился на каком-то разъезде. За окном мелькнула фигура удаляющегося проводника. Батбаяр поймал взгляд Соднома и кивнул на незнакомца. Содном вначале не понял, но уже в следующий миг разгадал замысел друга. В мгновение ока они подхватили неизвестного и, не дав ему опомниться, выставили из вагона. Вскоре поезд тронулся, за окном вновь замелькали телеграфные столбы.

Утром премьер-министр вышел в коридор и первым делом спросил:

— Куда девался ваш «шпион»?

— С ним покончено, — ответил Содном.

— Как это покончено?

— Мы выставили его из вагона, — как ни в чем не бывало доложил Батбаяр.

— Что же вы натворили! На чужой территории, не разобравшись, выкинуть человека из вагона? Ведь, кроме служебного рвения, должен быть еще и здравый смысл!

По тому, как долго, не говоря ни слова, стоял премьер-министр у окна, было ясно, что случившееся его огорчило.