— Слав, ну что им ответить?
— Что любовь — это святое чувство, ее надо беречь. Расскажи, как ее надо беречь, как хранить…
— Издеваешься, да! Смеешься, да!
Она встает из-за стола и, расставив руки, надвигается на меня.
— Папа, прячься! — визжит от восторга Танюшка и, подражая маме, косолапит ко мне. Глазенки горят от восхищения, ей не терпится скорее добежать и затеять возню. Большего удовольствия для нее нет. Впрочем, есть. Залезть папе верхом на шею и, вцепившись ручонками в волосы, заставить его вприпрыжку скакать по комнате. Говорят, что визг ее слышен тогда на третьем этаже, у тети Гали.
Окончательно «захохоченные» (по выражению Тани), мы лежим на диване и тяжело дышим.
— Слава, а если б не твоя повесть, о нашей любви узнали бы люди?
— А зачем им про это знать?
— Наверное, все-таки легче, когда знаешь, что есть на свете настоящая любовь. Сколько девчонок обманываются в своем первом чувстве! А это так больно. Помнишь, я тебе рассказывала про Нинку? Когда ее разлюбил Олег, она под поезд броситься хотела. Никого не слушала и верить во все перестала. Сидит, бывало, на работе, в одну точку уставится взглядом и не видит ничего, не слышит, и желаний у нее никаких нет. Ты знаешь, может, подобное происходит потому, что некоторые ждут от любви только приятное, только радость и не настраивают себя на преодоление трудностей, на борьбу, на лишения? А без этого какая же любовь?! Любовь это когда все одно. Когда нельзя одной. Когда и радость и боль одна.
— А говоришь, что не можешь написать письмо. Вот об этом и пиши.
— Ты так думаешь?
Все чаще и чаще встречались письма, в которых читатели просили, требовали, иногда даже приказывали, чтобы я писал, уверяя, убеждая, что у меня должно получиться.
В журнал «Юность» отправил рассказ «Раненый чибис». Вот ведь как получается в жизни! Очень давно, будучи еще студентом Ворошиловградского горного техникума, приехав в село, к себе домой на каникулы, я совершенно случайно из малокалиберной винтовки подстрелил чибиса. Рана, была пустяковая, и птица упала на землю скорее с испугу, чем от пули. Я принес чибиса в село и отдал его первому попавшемуся мальчишке. Им оказался мой сосед Василий. Через несколько минут ватага ребят с гиком носилась по дороге, волоча за собой на длинном шнурке очухавшегося от испуга чибиса. Он то взлетал, то падал вниз, кувыркался, опять взлетал и как-то боком, неуклюже взмахивал крыльями и тихо кричал. Мне стало стыдно. Разъяренный, я выбежал на дорогу, надавал подзатыльников ребятишкам, отобрал птицу и принес домой. Чибис широко раскрывал клюв, словно ему не хватало воздуха, часто моргал черными бусинками глаз, еле слышно пищал и мелко вздрагивал всем тельцем. К вечеру он умер.
Меня потряс этот случай. Что-то противоестественное было в том, что мальчишки замучили птицу. Потом, спустя много лет, в нашу большую семью (нас семь братьев и три сестры) пришла беда и более страшная, чем моя: утонул четырнадцатилетний брат Александр. Он был глухонемым. Смышленый, на редкость ласковый и обаятельный мальчуган безвременно ушел из жизни по нелепой случайности, а может, по недосмотру людей, которым было поручено его обучение и воспитание.
Милый Саша… Мы нежно любили друг друга. Я не мог объясниться с ним на его языке при помощи пальцев (на протезе они не шевелятся), но, наверное, существует все-таки телепатия. Он понимал меня по еле заметному движению глаз, губ, повороту головы. «Саша, закурить». И он уже мчится в комнату, сосредоточенно достает сигарету, чиркает спичкой, подает сигарету в губы и, увидев, как я глубоко, с удовольствием затягиваюсь, во весь рот улыбается. Однажды я вошел в комнату и остановился. На большом кованом деревянном сундуке сидел Саша и с отчаянной злобой бил своими маленькими кулачками мой неуклюжий с черными негнущимися пальцами протез. Из глаз его ручьем бежали слезы. Я молча подошел к нему, и он рывком ткнулся мне в грудь.
Знойным июльским днем, стоя у его гроба, я никак не мог поверить, что Саша погиб. Все казалось, сейчас он встанет, глаза его заблестят, сощурятся, и озорная улыбка озарит лицо. Казалось, мне приснился кошмарный сон… Я и сейчас не верю, что его нет.
О чибисе начинал писать несколько раз, и каждый раз не получалось. Будто бы все правда, все из жизни, и все не так. Не мог я смириться с той жестокостью, с которой мальчишки обошлись с птицей. Не имела эта жестокость права на жизнь. Потом осенило — ведь Саша должен спасти чибиса!
Рассказ был написан за двое суток. И в журнал «Юность» пошел без редакторской правки.
В письмах просят писать, я и сам хочу писать, уже не могу не писать, но те же письма становятся и моей радостью, моим счастьем и серьезной помехой в дальнейшей новой работе. Они отвлекают, отнимают время, возвращают к тем событиям, о которых хотелось бы забыть, успокоиться и сосредоточиться на других проблемах. Как-то в беседе со мной Борис Николаевич Полевой произнес очень глубокую по мысли фразу, над которой я долго думал: «В первой своей повести ты шел за событиями, — сказал он. — Наступит в твоем творчестве момент, когда ты должен будешь сам вести событие». Наверное, этот момент уже наступил. Повесть «Ковыль — трава степная», которую пишу, к моей биографии почти никакого отношения не имеет. Может, поэтому она так туго подвигается вперед. А может, я не могу вести событие? Но в рассказе ведь вел. Да, но там был Саша. Я только представлял его, а действие шло само собой. Легко сказать — пиши.
— Девчонкам ты ответь, — советую я Рите. — Расскажи, как я дернул тебя за косичку и чуть не получил затрещину (вовремя увернулся, как-никак боксер-разрядник), как провожала меня в армию, потом три года ждала, еженедельно писала письма (при желании можешь процитировать, все письма до единого сохранились), как уже после армии поссорились, через месяц помирились, а через год я защитил диплом, поженились. Ну и все в том же роде.
— Теперь я знаю, что писать!
В комнату, сияя, влетает Тимофеевна.
— Письмо Женя прислал! Ты, Андреич, как колдун. Только хотела похвастаться, а ты уже все знаешь. Все правильно. Пишет, на обученье был.
— На ученье…
— Я и говорю… В отпуск его могут отпустить! Он у меня молодец! Парень — что надо! Командир благодарность ему вынес. А награды сейчас солдатам выдают?
— Если заслужит — выдадут.
— Неужто в мирное время орден могут дать?! А тебе сегодня пятьдесят три письма.
— Да вы что!
— Всей почтой считали. Заведующая говорит, что тебя налогом надо обложить. Мне сумки одной стало мало.
— Вы уж простите меня, Тимофеевна…
— Шуткую я. Иду, сумка тяжелая, плечи давит, а мне радостно. Будто мой Женя мне столько писем написал.
«Просто сказать, что ваша повесть понравилась нам, — значит вообще ничего не сказать. Она взволновала, потрясла нас, никого не оставила равнодушным. Нам казалось до сих пор, что в наше время уже не могут быть Корчагины и Матросовы, что все то из истории, из другого времени, далекого от нас. Сейчас верим — могут быть! Нас восхищают мужество, стойкость, широта души ваших героев. Каждый из них с полным правом может сказать словами М. Светлова:
Пригодись, моя сила,
Для слабых людей,
Пригодись, мое сердце,
Для светлых идей…
Мы гордимся тем, что и в наше время люди способны на самопожертвование.
«Дорогой Владислав!
Всем нам дорога книга Н. Островского «Как закалялась сталь». Теперь рядом с ней мы ставим вашу повесть. Она также зовет нас к мужеству, стойкости, зовет «только вперед!». Нам об очень многом хочется написать вам, о своих планах и мечтах на будущее, но не знаем, как вы отнесетесь к нашему письму. Вы, наверное, очень загружены, и вам трудно писать. И все-таки очень просим ответить нам, мы хотим убедиться, что ВЫ ЕСТЬ. От имени 650 человек разрешите поблагодарить вас за книгу, которая нам очень нужна. Будьте счастливы!
«Недавно мы коллективно прочитали вашу повесть «Всем смертям назло…». Она глубоко взволновала нас и заставила задуматься: «А смогли бы мы перенести все?» Мы сравнивали Сергея Петрова и Сашу Матросова. Тогда, в 1943 году, он погиб, спасая товарищей, закрыв амбразуру своим телом. Но это было в годы войны, а теперь мирное время. Читая повесть, мы пережили то, что пережили вы. Мы никогда не задумывались, как живем, что делаем. Не выучишь урок и скоро об этом забудешь, получишь двойку, есть оправдание — некогда, не могу, не понимаю. Но ведь это только капелька по сравнению с тем, что преодолели вы. И если человек не может сделать самое простое, исправить двойку, то это уже не настоящий человек. Спасибо вам за вашу книгу. Мы постараемся быть такими же, как вы, — стойкими, правдивыми, мужественными.
На совете отряда мы решили принять вас в почетные пионеры отряда имени Александра Матросова. В отряде у нас 24 пионера, теперь будет 25. Примите этот галстук.
«Здравствуйте, Владислав Андреевич!
Мы, учащиеся 7-х классов, только что провели читательскую конференцию по вашей книге. Мы восприняли ее как гимн мужеству. Если бы вы знали, с каким увлечением читали вашу повесть. Сначала был только один экземпляр журнала «Юность», и мы всем классом оставались после уроков и читали. А когда достали еще несколько экземпляров, то стали перечитывать дома. Читали вашу книгу как раз тогда, когда на уроках литературы изучали роман Н. Островского «Как закалялась сталь». Мы сравнивали Павку Корчагина и Сергея Петрова. У них много общего, хоть они и люди разных поколений. Мы гордимся, что Сергей наш современник!