Интересным был рассказ Лощакова. Он живо нарисовал картину стихийно возникшего прямо на причале в полдень 28-го митинга, как с флагманского корабля перед радостными петрозаводчанами выступил командующий Онежской флотилией Антонов, как был дан артиллерийский салют — двадцать один залп в честь освобождения столицы республики. Рассказал, что вчера и сегодня все политработники ведут беседы, политинформации в лагерях, прямо на улицах.
— Понесли они нашу морскую газету «Красный вымпел», огромную пачку. Тут же разобрали! Пришлось снова посылать за газетой. Решили выпускать специальный бюллетень для петрозаводчан, печатать будем в своей типографии на корабле. Люди истосковались по правдивому слову. Сколько слёз радости мы видели! Незабываемые минуты!
— А что скажет комендант города? — обратился Дильденкин к Молчанову, который шёл позади них со Степановым и вёл с ним оживлённую беседу.
Молчанов сказал, что в городе царит полный порядок, население проявляет высокую сознательность, нет случаев грабежей, мародёрства. Все крупные пожары ликвидированы. Многие люди из-за отсутствия жилья продолжают находиться в бараках концлагерей.
— Мы стали снимать колючую проволоку, — продолжал Молчанов, — нам помогает в этом молодёжь, но всё же людей не хватает. Начали было наводить мосты, но пришлось всех сапёров бросить на разминирование города. Мин чудовищное количество. Хорошо бы издать такой циркуляр: не занимать самовольно дома, не входить в здания, где нет таблички нашего мичмана Жидкова «Проверено. Мин нет». Все сапёры задействованы, работают почти без сна…
Остановились, Молчанов на плане показал, где выставлены заставы, где закончено разминирование… Шли по проспекту Карла Маркса, выжженному дотла. На чёрной закопченной стене разбитого гостиного двора белел аккуратный лист бумаги. На нём чётко отпечатано:
«Приказ командующего Онежской военной флотилией.
28 июня 1944 года столица Карело-Финской ССР освобождена от немецко-финских захватчиков. В целях сохранения революционного порядка в городе и его окрестностях, до прихода органов Советской власти, город объявляю на военном положении; вся власть возглавляется Военным Командованием. Военным комендантом назначаю капитана Молчанова…»
— Верный документ, — сказал Дильденкин, — только я думаю, что батальон Молчанова пробудет в городе ещё дней пятнадцать-двадцать. Работы всему личному составу хватит. Как, товарищ командующий?
— Трудно сказать, — ответил Антонов. — Но я передам ваше пожелание по команде.
На «Марсовом» радостно трепетали флаги расцвечивания. В кают-компании продолжали говорить о делах. 1 июля решено было устроить массовый субботник по уборке города, затем начать сооружение капитальных мостов, в которых остро нуждались все: и возвращающиеся из Беломорска советские учреждения, предприятия, и подходившие всё новые и новые воинские части. Решили также срочно ремонтировать городскую пекарню, которая, к счастью, была не очень сильно разрушена, попытаться наладить хотя бы одну баню — дрова были, а воду можно пока подвозить с озера лошадьми.
Говорить говорили, но и чутко прислушивались к голосу радио, ждали вечерней сводки Совинформбюро.
На столе появилась белая скатерть, чистая посуда, сверкнули забытым блеском хрустальные бокалы. После короткого тоста хозяина корабля поднялся Дильденкин:
— Ну что ж, со свиданьицем! За вас, дорогие товарищи, за здоровье всех, кто освободил наш родной город. Вечная память тем, кто погиб. Слава тем, кто продолжит освобождение нашей Карелии. Вы увидели мёртвый город, но, поверьте, мы сделаем его ещё краше, чем прежде. Пройдут годы, и вы приедете к нам с детьми, с внуками. Мы пройдём с вами по новым улицам, площадям, скверам. Поднимутся многоэтажные дома, вырастут новые кварталы. Это будет прекрасный Петрозаводск…
Он хотел сказать ещё что-то, но в этот момент мощно зазвучал хорошо знакомый всем голос Левитана:
«Говорит Москва. Говорит Москва… Приказ Верховного Главнокомандующего командующему Карельским фронтом генералу армии Мерецкову.
Войска Карельского фронта, в результате глубокого манёвра на окружение с высадкой десанта на западном побережье Онежского озера, освободили от немецко-финских захватчиков столицу Карело-Финской республики город Петрозаводск, заняли город и железнодорожную станцию Кондопога, очистив тем самым от противника Кировскую (Мурманскую) железную дорогу на всём её протяжении.
В боях за освобождение Петрозаводска отличились моряки капитана первого ранга Антонова, капитана второго ранга Крохина, капитан-лейтенанта Ельникова, капитана третьего ранга Никулина, капитана Молчанова…»
— Ура! Ура! — закричали моряки, но их тут же остановил строгий голос Антонова:
— Товарищи офицеры! Прошу слушать приказ Главнокомандующего!
«…войска генерал-лейтенанта Гореленко, генерал-майора Сопенко, полковника Цыганкова, полковника Алексеева, подполковника Пильщикова; артиллеристы полковника Глотова; сапёры полковника Иванчихина и связисты капитана Рождественского.
В ознаменование одержанной победы соединения и части, наиболее отличившиеся в боях за освобождение Петрозаводска, представить к присвоению наименования „Петрозаводских“ и награждению орденами.
Сегодня, двадцать девятого июня, в двадцать два часа столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует доблестным войскам Карельского фронта, освободившим столицу Карело-Финской республики — Петрозаводск, — двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из трёхсот двадцати четырёх орудий.
За отличные боевые действия объявляю благодарность руководимым вами войскам, участвовавшим в боях за освобождение Петрозаводска.
Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!
Смерть немецко-финским захватчикам!
Москву слушала вся флотилия, мощные динамики, выставленные на двух катерах, оглашали оживлённую набережную.
…Молчанов, Зайцев и Шенявский возвращались с корабля в комендатуру поздно.
— На всю страну прославились, дорогой Иван Сергеевич, — радовался Шенявский. — Ведь дома-то, в Москве, жена, небось, твоя слушала. «Моряки капитана Молчанова!» Сынок слышал — «Вот какой у меня папаня…»
— Хорошо начали, это правда, — улыбался Молчанов. — Первое настоящее боевое крещение, и сразу в приказ Главнокомандующего попали…
Он вдруг умолк, ему вспомнились Москва, жена, сынишка. Глаза его увлажнились, сердце заныло, и радость, обуявшая его в этот тихий светлый вечер, куда-то отодвинулась, растаяла.
…Ранним утром команда, посланная Молчановым в распоряжение Дильденкина, скатила с постамента пушку на площади Ленина и стала спешно сколачивать трибуну — сегодня здесь решено было провести общегородской митинг.
Молчанов, подремав немного, поехал проверять, как идёт строительство мостов. Мост через Лососинку, ведущий на площадь Кирова, закончат к полудню, мост у электростанции, рядом с озером, будет готов вечером. Мосты через Неглинку уже вовсю пропускали войска, идущие с севера. На легковушке быстро проскочили по новому мосту, выехали к вокзалу. Тут, кроме патрульного наряда, не было никого — слишком ранний час. Молчанов выслушал рапорт, обошёл длинное бревенчатое здание вокзала. Всюду валялись батареи парового отопления, старые ванны, ржавые рельсы, свежие доски, приготовленные к вывозу.
Выехали за город, поехали по Пряжинской дороге — Молчанов хотел повидать взводного Гуцаева, который со своими бойцами охранял аэродром.
На берегу Шуи, у взорванного моста, ещё издали заметили высокого человека в ватнике, в галифе, в пыльных сапогах, без фуражки. Молчанов вышел из машины, поправил висевший на шее автомат, козырнул, попросил предъявить документы.
— Секретарь ЦК комсомола республики Андропов, — сказал человек, раскрывая красную книжечку. — Обследую мосты за городом. Их надо восстановить в кратчайший срок. А дело тут не простое, сами видите.
— Можем подвезти вас в город, — сказал Молчанов, — я сейчас схожу на аэродром, вернусь скоро.
Андропов сказал, что за ним сейчас приедут товарищи и они отправятся срочно в посёлок Шуя, там тоже взорван мост, который ему поручено восстановить в первую очередь.
Попрощались, но вскоре встретились на митинге.
Площадь Ленина вся была запружена людьми. Среди женских белых платочков, вихрастых, давно не стриженных детских голов чернели матросские бескозырки, колыхались выгоревшие пилотки морских пехотинцев, поблескивали офицерские погоны. Было много цветов — тут и охапки отцветающей сирени, и скромные букетики только распустившихся ромашек.
Молчанова подозвал Куприянов, осведомился, сколько патрульных групп прибыло на площадь и хорошо ли они вооружены на случай каких-либо провокаций со стороны замаскировавшихся диверсантов. Молчанов заверил, что группы проинструктированы и в любую минуту могут овладеть положением.
Первое слово на митинге было предоставлено Лощакову. Он рассказал о положении на фронтах, о славных делах Онежской флотилии, о храбрых десантниках 31-го батальона, о том, что для всех наступил долгожданный день освобождения столицы Карело-Финской республики. Затем выступили представители других частей, освободивших Петрозаводск. Но больше других запомнилось Молчанову горячее слово их недавнего знакомого учителя Чистюнина:
— Тридцать два месяца мы томились под чужеземным игом! Но ни тюрьмы, ни концлагеря не сломили нас, советских людей! Мы полны веры в прекрасный завтрашний день. Слава героической Красной Армии! Потомки не забудут эти июньские дни сорок четвёртого года, не забудут своих освободителей, тех, кто шёл к нам с севера, спешил с юга, мчался по Онежскому озеру!