- В лицо?

- Нет, но это читалось между строк!

Альберт подозревал, что непростые характеры Хоуп и Грега однажды пересилят их желание быть вместе - крохотные предпосылки, от которых он предпочитал отмахиваться проскальзывали на протяжении тех пяти лет, когда они были вместе.

Молча поднявшись с высокого стула, Альберт подошел к кухонному шкафу и выудил бокал на тонюсенькой ножке, после чего откупорил бутылку и налил себе вина для дегустации.

Смотря себе под ноги, Хоуп чувствовала, как ее снова накрыло раздражение, едва сцена разговора с Грегом в столовой всплыла в голове, но последовательность звуков: пара глубоких вдохов через нос и чередующимися резкими выдохами через рот, едва различимый глоток и тут же булькающее полоскание рта с последующим процеживанием сквозь зубы, вновь заставили ее улыбнуться, так папа сдерживал себя, чтобы не заговорить.

Значит он на ее стороне.

Сейчас он дольет себе вина ровно на половину бокала и тогда будет вновь расположен к конструктивному диалогу.

- Я намерен, на какое-то время его отстранить от работы. Боюсь, что сейчас он не в лучшей форме, чтобы оперировать. Может даже на завтрашней операции заменю его.

Такого резкого поворота Хоуп не ожидала.

- Что ты такое говоришь?! - прошептала Хоуп не веря своим ушам и ее глаза округлились. - Грег почти сравнялся в профессионализме с тобой. Мелкие переживания из-за личных проблем для него не причина, чтобы руки затряслись. Ты не отстранял его, когда он сам об этом просил. Помнишь? Когда его дядя умер, а он его обожал. В тот момент ты как раз проверял его на прочность и даже на похороны в Орлеан не отпустил, так что извини, это чистой воды блажь!

Но вдруг, Хоуп осенила мысль, которая, казалось бы лежала на поверхности и она даже приоткрыла рот и выпрямилась словно ей ладонью по спине хорошенько приложили.

- Я так понимаю, сейчас будет написана новая глава к опусу «Портрет чудовища- Ванмеера», - флегматично прокомментировал Альберт и сделал глоток побольше, готовясь в мыслях слишком эмоционально не реагировать на очередное озарение своей дочери.

- Ты лепил из нас чету потомственных хирургов?! На железобетонном фундаменте общих интересов?! А теперь, когда один из компонентов не оправдал твоих надежд, ты потерял к нему всякий интерес и пытаешься искать недостатки? Вот скажи, меня бы ты тоже отстранил?

- Ты другое дело!

- Да неужели?!

- Я наблюдал за тобой на операции пациентки Ормонд. Хотел бы я похвалить Грега за ту бесстрастность, которая была у тебя в тот момент, но увы, - сквозь зубы спокойно процедил Альберт, удивляясь тому, что родное дитя может позволить себе подобные мысли, а ведь далеко не беспочвенно и потому ругать ее уже поздно за такую ересь.

- Правда?!

Замотав головой Альберт принялся теребить брелок, подталкивая его пальцев в разные стороны.

- Твоя право думать как угодно, но у меня плохое предчувствие!

- Нет! Плохое предчувствие у тебя должно было появиться, когда ты на меня Купера спихивал!

Сдерживая гнев, Хоуп уселась рядом с отцом и подставила свой бокал.

- Неужели натворил что-то? - едва пряча улыбку, Альберт подлил вина дочери.

- Нет, но под ногами путается страшно, благо, что завтра он примет правильное решение и попросится обратно к тебе. Благодетелю ведь не откажешь! Так что удачи!

- Что ты с ним сделала?

- Ничего! Поприсутствует завтра на пункции костного мозга, всего-то делов!

- Кто его туда допустит? Уиттон еще не выжила из ума!

- Его дело маленькое - помогать с тяжестями.

- Это ты так про пациентов?

- Это я так про единственный его талант — поднять, перенести или подержать ребенка.

- И малышей?

Хоуп замялась и в ее глазах мелькнул священный ужас.

- Ты что! Маленьких я сама помогаю держать, еще сломает что-нибудь. Сам знаешь, старшие не так сопротивляются, понимают все...

- Зато кричат так словно за это призы выдавать будут.

- Не смешно, - резко отрезала Хоуп, шестым чувством разделяя тревогу отца.

Будто прибывая на одной волне они одинаково переживали некие грядущие события, ход которых был неумолим и грозил катастрофой.

В гостиной повисло напряженное молчание, после чего, комнату почти синхронно облетели два тяжелых вздоха.

Можно было вступить в добротный спор и чего там греха таить, от души поругаться, выложить явно весомые аргументы и лишний раз продемонстрировать не дюжий интеллект, которым обладали оба собеседника, но они молча вцепились в бокалы, принявшись медленно потягивать чудесный напиток, пока, через четверть часа отец с дочерью не добили бутылку. Они сидели рядышком, уставившись в одну точку и даже не моргали.

Но вот, Хоуп набрала побольше воздуха в легкие и Альберт содрогнулся, что придется снова отбиваться в словесной перепалке, чего вовсе не хотелось.

- А что за случай?

Довольная улыбка тот час же медленно растянула губы отца и уголки глаз заполонили мелкие морщинки, которые ему так шли. Эти маленькие недруги женщин, преображали Альберта, добавляя ему харизмы и внутреннего достоинства с каждым годом все больше и больше. В этом была вся Хоуп, это было его наследие и отрада, малоразмерная копия, едва ли не клон, даром, что женского пола, с небольшими различиями во вкусовых предпочтениях и взглядах на жизнь.

- Синдром Гиппеля-Линдау с поликистозом внутреннего уха.

У нее даже руки затряслись мелкой дрожью.

- Во сколько операция? В обзорной будет?

- Конечно, случай же редкий. В четыре часа начинаем.

- Черт! Не успею! Или успею?

- Не ругайся! - строго одернул отец.

Уж что-что, а чертыхания в доме были под запретом и Хоуп старалась относиться с уважением к тому насколько ее самый близкий человек был набожным.

- Прости...Так значит, Грег будет ассистировать?

- Нет, ассистировать буду я. Этого пациента ведет Паунд. Уникальное исследование длиною в несколько лет и завтра финишная прямая. Эта операция прославит его.

Но внезапно, Альберт осекся и с виноватым видом посмотрел на дочь, зная, что она ответит ему взглядом полным священного ужаса, но ничего общего с религией ее переживания, увы, не имеют.

Забегать вперед и приписывать операции успех — было плохой приметой.

– –

В процедурной витала прохлада и в унисон всем помещениям в отделении, где проходили лечение дети, стены были украшены яркими рисунками из диснеевских мультфильмов, но это было слабым подспорьем для маленьких пациентов, которым эти картинки были первым сигналом тревоги.

Хотя нет... Не первым. Паниковать дети начинали уже тогда, когда мама выводила из из палаты или выносила на руках и отдавала медсестре, улыбчивой, приветливой, знакомой, доброй - она точно не обидит, но едва перед глазами мелькали знакомые картинки, а мама пропадала из поля зрения, тогда услужливая память и рефлексы, в обход детского ума тут же выдавливала слезы и звали к ним в компанию страх. Казалось, в этот момент слух отключался у малышей и они на каждое утешительное слово реагировали, как на пытку.

И не важно, что за час до процедуры, ребенку дали обезболивающее, доза которого была выверена и оно будет действовать. Без анестезии это все равно, что удалять нерв из зуба — острая, пульсирующая боль, словно легкими прикосновениями тебя прожигают острой, каленой иглой, а так, только неприятные ощущения, дискомфорт. Исключения, конечно, бывают. Те несчастные, у которых выявлена аллергия на применяемые анестетики. Им приходилось искать замену, но, увы, не столь эффективную. Таких детишек на все отделением было только двое.

Мальчика, которому на вид было не больше двух лет, на процедурный стол уложила медсестра, он не плакал, нет - надрывно кричал и захлебывался. У него как раз была аллергия.

Его мать, сейчас заламывая руки, ожидала, когда ребенка принесут обратно в палату и тихо глотала слезы, не в силах его утешить. Эта женщина боролась за жизнь сына с самого его рождения и понимала, что слезы помогают снизить давление в груди и облегчают ее состояние, но никак не помогут ее мальчику, а потому к его возвращению, она должна быть спокойна, чтобы передать это благостное состояние и утешить свое чадо.

Другое дело мамы, которые находились в начале пути этой долгой изнуряющей борьбы. Их называли двойными пациентами, потому что приходилось давать успокоительное сразу двоим. Этим женщинам, к слову сказать, решительно настроенным и до поры до времени, уверенным в том, что над страшной болезнью будет одержан верх, еще только предстоит пережить несколько переломных моментов и на личном опыте узнать, что надежда в этих стенах больше напоминает кожу сильно обгоревшего человека, которая с огромным трудом нарастает, снова воспаляется, вот, вроде бы все позади, но неожиданно покровы лопаются и опять кровоточат, болят и наступает очередное испытание.

Проведя бурный вечер с Люси, Бенедикт отправился в студию, захватил оборудование и поехал на съемку, которая закончилась далеко за полночь, после чего отправился домой и с жадностью выспался, вплоть до того момента, как будильник вырвал его из сладостного забытия.

Объект страсти претендовал на звание «Женщины года» и не только из-за талантов, которые были проявлены в любовной горячке, Нэд не услышал, ни единого слова протеста или обиды, когда он спешно одевался, чтобы покинуть мотель. Выходной для врача был единственной возможностью нащупать свою «нормальную» жизнь и хоть немного привести ее в порядок, а потому мисс Фишер предпочитала не тратить время на слова.

Облаченный в стерильную одежду, с маской на лице, Бенедикт стоял тихо в углу и ждал распоряжений от доктора Уиттон, усердно рассматривая полы. Заявившись за пол часа до обозначенного времени в ординаторскую, он увидел, что Хоуп находилась там только ради того, чтобы молча схватить его за рукав и отправить переодеваться, даже не пытаясь скрыть тот факт, что она самым натуральным образом принюхивалась к нему в надежде уловить запахи спиртного, но таковых просто не было и короткая пробежка, а по-другому перемещаться по длинным больничным коридорам, эта женщина, кажется, просто не умела, прошла в полном молчании.