7 глава

7 глава

Отец Луис был закреплен за небольшой часовней в медицинском центре Вашингтона почти пятнадцать лет назад и за все годы ни разу не пожалел об этом «назначении». Где, как не здесь, в месте, где концентрация людского горя достигала наибольших высот, ему еще служить Богу и помогать принимать Его благодать страждущим.

Духовный кризис был неотъемлемым спутником двадцать первого века и позабыв Создателя, люди не знали с кем поделить своей болью и страхами, но заприметив скромную дверь с простым католическим крестом, их будто, последним лучом озаряла надежда и растерянные лица представали перед падре. Поначалу они все замирали, не в силах произнести ни слова, пока душа проходила некую акклиматизацию внутри часовни, но всех без исключения «прорывало» и отцу Луису иной раз приходилось менять насквозь промокшую черную рубашку на сухую, благо, что он давно держал сменную одежду в нескольких комплектах.

Но одно дело, если одежда промокала от слез, а совершенно другое — когда от холодного пота. Отец Луис был невероятно скромным и тихим человеком, который каждое мгновение просил у Создателя только, чтобы тот его укрепил в вере.

Ведь если родные пациентов, или сами пациенты приходили сюда только со своими страхами перед болезнью и смертью, то немногочисленная паства из состава врачей и хирургов, изливала в редких исповедях на святого отца утаенные случаи врачебных ошибок, нарочитой халатности или отсутствия сострадания к неизлечимо больным, каясь в очерствении души.

Хорошо, если откровения сопровождались паузами, словно у «прихожанина», будто горло уже неделю от ангины болит, даже один затравленный взгляд давал надежду на то, что этот человек спасется через искреннее покаяние, но зачастую, отец Луис замирал в неподдельном страхе за бедную душу, которая почти изжила в себе способность воспринимать чужое горе и неумолимо двигалась во тьму.

Зная насколько обманчива внешность и показная строгость, отец Луис не на шутку был встревожен в данный момент глядя на своего давнего друга Альберта Ванмеера.

Блестящий хирург, невероятно умный и мудрый человек с парочкой трудноискоренимых черт характера, нередко заходил в больничную часовню, изливал свои страхи и сомнения на молчаливого падре. Бывало и так, что не произнеся ни слова, Луис, с невероятным пониманием и добротой устремлял свой взор на полного сомнений и тревог хирурга, а тот уже и сам находит ответ на вопрос, с которым пришел. Стоило только проговорить все в слух и немного убавить свою гордость

Но сегодня случилось нечто исключительное.

В состоянии крайнего оцепенения и ужаса, Альберт Ванмеер призраком появился в часовне и тяжело опустился на самую ближнюю ему скамью, прямо около выхода. Он пришел сюда сразу после операции, даже не переодевшись и крепко держал в руках компьютерный диск.

Отец Луис не потревожил его приветствием и тем более не стал навязываться для общения, потому что сейчас доктор Ванмеер будто разговаривал с голосом собственной совести, которые многие считают чуть ли не самым первым проявлением участия Бога в судьбе человека.

Многофазная операция, в которой участвовало сразу три хирурга шла образцово-показательно на протяжении всех пяти часов. Альберт все утро присматривался к Паунду и читал на умном лице, своего самого талантливого ученика только уверенность и спокойствие. Прогнав еще раз весь план операции, сверив анализы и просмотрев снимки МРТ, Грег распустил консилиум, чтобы все специалисты собрались в «открытой» операционной ровно через час.

Жесты, речь, плавные движения молодого мужчины, все указывало на его необыкновенную собранность, даже глаза не замирали, указывая на то, что он погружается в мысли, ведь помимо предстоящей операции, которая подведет черту под довольно сложным случаем, шок после расставания с Хоуп мог достигнуть своего апогея в любой момент.

Пациентка — сорока двухлетняя женщина — Элоиз Верхойзен, была Грегу хорошей знакомой. Кроме того, он был знаком с ее, довольно большим, семейством. Синдром Гиппеля-Линдау мог лечится только симптоматически. Этой операции предшествовали еще две, в разные периоды обострения, а учитывая состояние Элоиз, данное оперативное вмешательство было последним. Прогноз течения болезни не оставлял никаких надежд и кончина женщины, была уже вопросом времени. Миссис Верхойзен могла получить отсрочку на несколько лет или несколько месяцев.

Могла...

Присутствующие в операционной анестезиолог, медсестры и еще один хирург, были поглощены своими обязанностями и несмотря на непринужденную обстановку, легкую, расслабляющую музыку и присутствие двух светил медицины в лице Альберта и Грега, которые в своем тандеме уже были гарантом успеха, практически любой операции — никто из них не заметил микроскопического движения, когда кисть Грега Паунда дрогнула. Шел четвертый час операции.

Альберт удалял множество кист во внутреннем ухе и стоял на одной линии с Грегом, скашивая периодически глаза, и наблюдая за тем, как тот искусно и спокойно, шаг за шагом, продвигался к области, где «засела» ангиома в продолговатом мозге. Пациентке было необходимо удалить разросшуюся сеть сосудов и постараться не затронуть здоровые участки, но Альберт видел, как мимолетное замешательство и дрогнувший скальпель, на несколько миллиметров глубже иссек крупный сосуд.

Разумеется, кровотечение было неизбежным и никто не придал этому значение, сосуд тут же прижгли, а глаза Грега лишь на секунду затопил ужас, который испарился, едва он поднял их на коллег и попросил озвучить текущие показатели жизнедеятельности.

Прекрасно понимая, что его трудно будет улучить во врачебной ошибке, если пациентка протянет хотя бы пару дней, за которые аневризма, которую он не удалил до конца, прорвется и окончательно скроет его огрехи со здоровой тканью. Никто не догадается делать томографию при стабильном состоянии. Но для миссис Верхойзен смерть уже не была вопросом.

И доктор Ванмеер видел, что Грег хладнокровно продолжил операцию и справился блестяще с остальными скоплениями изуродованных болезнью сосудов.

Грег не мог не понимать последствий своей ошибки и та хладнокровность, с которой он завершил операцию, в какой-то мере, даже восхитила Альберта.

Погруженный в мрачные мысли, доктор Ванмеер сидел неподвижно в часовне уже долгое для медицинского персонала время, по больничным меркам, и лишь раз он спохватился, вышел на минуту за дверь, чтобы с кем-то переговорить по телефону, после чего вернулся обратно.

Падре Луис завершил свою горячую молитву, которую возносил Создателю за этого уникального человека, чтобы тот послал ему ответ на, без малого, вопрос жизни и смерти, а потому священник ничуть не удивился, когда двери часовни с грохотом распахнулись и в них, застыла невысокого роста фигура.

Лицо женщины можно было так и оставить в невнятной тени из-за резкого света льющегося у нее из-за спины из коридора. Сомнений быть не могло в ее личности.

Только Хоуп Ванмеер могла так бесцеремонно врываться в место молитвы и уединения.

Но праведного гнева ее действия никогда не вызывали у падре Луиса. Святой отец в подробностях мог представить себе, как она бесшумно неслась по лестничным пролетам, по привычке игнорируя наличие лифта, а лицо Хоуп, наверняка, было сосредоточенным, глаза серьезны и если проблема, на решение которой она торопилась, была ранее озвучена, то наверняка, у нее уже были наготове план А и план Б. Гибкий, подвижный и невероятный острый ум, не позволил бы никогда смириться с тем, что в мире существовали неразрешимые задачи или безвыходные положения.

Вот она, подавив странную неприязнь, робко шагнула в часовню и отец Луис удивился той буре эмоций, которые каскадом сменялись на тонком и благородном лице Хоуп — смятение, праведный гнев, ужас и — о, силы небесные! - даже растерянность.

Будто к смертнику с поясом взрывчатки на теле, она осторожно подошла к отцу и прикоснулась к его плечу, на что Альберт даже не вздрогнул. Он ждал ее.

Хоуп знала, что если увидит его раздраженным и снующим из стороны в сторону, то дело поправимо, но отец сидел неподвижно и даже не взглянул на нее, просто накрыл своей ладонью ее руку и сочувствующе сжал.

«Значит уже все решил!»

Стараясь восстановить дыхание после невероятной пробежки из детского отделения в корпус, где располагался оперблок и часовня, Хоуп сделала глубокий вдох и присела рядом с отцом.

- Пожалуйста, расскажи все по порядку. Я уверена, что ты просто перестраховываешься. Допустить явную ошибку Грег просто не мог!

- Каждый из нас не застрахован от подобного, Хоуп, - Альберт опустил голову и посмотрел на диск с записью операции, который держал в руке.

Доктор Ванмеер прямиком направился в техотдел, чтобы ему сделали копию и молил всех святых, чтобы он действительно оказался не прав. Единственное мнение, которое хотел услышать Альберт, это было мнение его дочери, ведь только она относилась к пациентам с тем же горячим желанием помочь им, что и он сам, а потому даже предвзятое отношение к бывшему жениху не помешает ей увидеть очевидного.

- Это то, о чем я думаю? - Хоуп кивком головы указала на диск.

- Да.

- Прекрасно, давай с этим покончим быстрей. Я должна увидеть запись. Надеюсь ты еще не подал отчет в дисциплинарный комитет?

Этот вопрос вполне мог сойти за неудачную шутку, но на лице Альберта не дрогнул ни один мускул, только серые глаза стали строже.

- Пациент еще пока номинально жив... Нужно твое мнение. Идем!

- Именно! В этом все и дело! Жив! А ты на Грега уже готов всех собак спустить.

На столь резкие слова, Альберт отреагировал довольно спокойно, поднявшись со скамьи, он еще раз глянул на деревянное распятие, которое украшало скромный алтарь и направился к дверям.