15 глава

15 глава

Понятие о родительской любви у Бенедикта складывалось из размытых образов, прописных клише и забитого щемящего чувства в глубине души. А потому, при виде Роуз Финдлоу, которая с каждым часом все больше походила на статуи из песка, готовую рассыпаться в любой момент, его пробрало до той степени, когда люди начинают отворачиваться, при виде такой концентрации страданий.

Миссис Финдлоу морально готовилась к операции Луизы несколько лет, но реакция организма поражала даже ее. Дикая головная боль, тошнота, каменный живот из-за сведенных мышц и отрывистое дыхание, не поддавались контролю рассудка. Микки Дьюри то и дело наведывался, чтобы проведать женщину, он не утерпел и поддался любопытству, некоторое время проведя наблюдая за операцией. Роуз наотрез отказывалась на это смотреть, но когда Микки вернулся, ее взгляд впился в него намертво, в надежде услышать утешительные слова, что все идет по плану.

Микки неуверенно кивал ей, рассеянно улыбаясь, первые три часа. Хоуп предупреждала, что операция сложная и времени уйдет не мало. Размытая формулировка вполне могла уложиться в пять или шесть часов, пока за окном не стемнело.

Родители Роуз, до этого снующие между отделением и своей дочерью, окончательно сникли. Старики, обняв свое дитя, держались из последних сил. В окружении близких людей, Роуз оставаться невыносимо одинокой в своих страданиях, понимание которых лежало далеко за пределами восприятия непосвященного человека.

«Слишком долго!» - пульсировала тревожная мысль, от которой становилось невыносимо.

Что-то пошло не так...

Забеспокоился и Бенедикт. История хирургии знавала, случаи, когда на некоторые случаи по удалению опухолей, особенно головного мозга, когда у специалистов уходило не то, что многие часы, а целые сутки. Но тогда, хирурги сменяли друг друга, чтобы усталость не сыграла злую шутку. В конце концом, это были живые люди, которые не имели права на дрожь в руках.

В четверть десятого, двери операционной распахнулись и первым вышел Джерри Томер, за ним Хоуп и две медсестры. Молчаливые, с задумчивыми, усталыми лицами, хирурги направились прямиком к Роуз. Не было заметно, что они пошатывались от изнуряющей кропотливой работы, долгого пребывания на ногах, без еды и питья.

Роуз подскочила с места и вперила взгляд в приближающихся к ней людей, в поисках малейшего обнадеживающего жеста или эмоции.

Доктор Томер замер в сторонке, отводя взгляд, у него не было сил разговаривать, в то время, как Хоуп едва смогла поднять уголки губ в невероятно скверной улыбке.

- Операция, прошла в плановом режиме, не считая, разумеется, ее времени. Пару часов ушло на ликвидацию кровотечения в брюшную полость. Его удалось остановить. Лулу сделали переливание, но давление упало ниже критического. Сейчас состояние оценивается, как стабильно тяжелое, от прогнозов я воздержусь. Это из плохого, а хорошая новость в том, что больше девяноста процентов опухоли получилось удалить, - тусклый голос изредка сопровождался потиранием правого виска.

У Хоуп дико разболелась голова, да так, что в глазах мелькали красные мошки. Выглядела она еще хуже, чем говорила. Лицо осунулось и выглядело болезненно бледным.

- С большой вероятностью могу сказать, что в подобных случаях, у пациентов восстанавливается чувствительность верхних конечностей и улучшается качество жизни.

Осторожные формулировки туго доходили до рассудка Роуз, но женщина уже повисла на шее доктора Ванмеер, да так, что родне пришлось высвобождать изнуренную хирурга из плена, под нечленораздельный и искренний лепет слов благодарности.

Хоуп не сопротивлялась, она аккуратно похлопала Роуз по спине, даже не пытаясь остановить речитатив слова: «Спасибо!».

- Роуз, Роуз, послушайте меня. Сегодня Вам лучше поехать с родителями и нормально выспаться. К Луизе Вас не пустят, она будет под присмотром реаниматологов. Уж надежнее места для девочки, сейчас трудно представить. Вы меня понимаете?

Наблюдая за развернувшейся сценой, Бенедикт видел, сколько усилий прилагала Хоуп, чтобы выдавать самые простые фразы, а ее ассистент — бойкий и неуемный доктор Томер, стоял, как живой труп и тупо пялился себе под ноги, рискуя рухнуть в любой момент.

Знакомая тошнота стала набирать силу и лоб покрылся бисеринками пота. С самого утра, Хоуп ничего не ела, перспектива блевать на глазах у всех воздухом, особо не радовала. Сорвавшись с места, она извинилась, толкнув на ходу Томера, чтобы привести его в чувство и побежала в туалет. Мужчина непонимающе моргнул и пришел в себя.

Первым позывом у Бенедикта было броситься вдогонку за Хоуп, чтобы помочь, но что он мог сделать? Пока семейство Роуз заливалось слезами облегчения, Купер присел в одно из кресел, расположенных недалеко от лифта, опустил голову и закрыл глаза. Его проблемы выглядели просто смехотворно.

Незаметно для себя Нэд задремал и проснулся от того, что его крайне бесцеремонно щелкнули по лбу. Глаза еще застилала пелена тяжелого сна, а свет от ламп дневного света заставил их мгновенно заслезиться, но мощную фигуру Тео Робсона, трудно было спутать с кем-либо другим.

- Пошли, Казанова. Задерживаешь всех, - прозвучало басовитое и недовольное приглашение неизвестно куда.

Оглядевшись по сторонам, Купер заметил, как на него смешливо и бесхитростно смотрят доктор Томер, Хоуп, Энди, Грейс и еще одна девушка, которую он видел в неотложке - Кристен.

- Куда идем? - Бенедикт размял затекшую шею и поравнялся с компанией, половину которой словно с креста сняли.

- Традиция такая, после особо трудных дней, мы все идем в бар, - Грейс приглашающе махнула рукой, а Хоуп не выдала ни одного жеста. Ее лицо было сплошной непроницаемой маской, которую когда-то Бенедикт принял за высокомерие.

Вот, значит, какова была природа внешней нелюдимости Гремелки, которая показалась отчуждением и холодностью в тот первый день, когда Бенедикт попал в непонятную для него больничную среду.

На его счастье, до бара идти было всего ничего, но и десяти минут, проведенных в компании, где щебетала только Кристен, вызвали жутко неприятное чувство. Оно не могло перебить льстившего осознания того, что его приняли в некий «закрытый клуб». Бенедикт жадно наблюдал за редким событием, когда разбивалось ошибочное первое мнение о мотивах поведения людей, поражаясь тому, насколько сложными были взаимоотношения в разномастном коллективе детского онкологического отделения.

Свежий, прохладный августовский воздух, выдавил из обессиленного тела Хоуп легкий румянец, ее лицо посвежело и стойка бара радушно приняла на себя скромный вес ее тела. По обыкновению подперев голову рукой, она с потеплевшим взором наблюдала за своими друзьями, которые заметно оживились, когда хозяин бара, лично выставил перед ними увесистые кружки с пивом.

Рядом с Хоуп уселся Тео, с насмешкой поглядывая то на Бенедикта, то на своих друзей, пока не получил увесистую оплеуху от Крис. Девушка задорно подмигнула Купера и кивком головы предложила занять место шутника Робсона. На секунду замешкавшись от неожиданности, Нэд облегченно рассмеялся, понимая, намек на теплые отношения с доктором Ванмеер. А потому, разочаровывать публику не стал.

Завязался непринужденный разговор, нити которого переплетались с редкими вставками реплик хозяина бара — он все сокрушался о той прорве денег, которая у него ушла на починку кровли после урагана.

Однако, за весь вечер непреложным правилом следовал тот факт, чтоза операцию Лулу не было произнесено ни слова. Что творилось в головах этих людей, оставалось для Бенедикта крайне интересной загадкой. Однако, от внимания Купера не укрылась ни мелкая дрожь, которая охватила руки Энди Шуст, ни стеклянных глаз Джерри Томера. Они подстать Хоуп будто языки проглотили и явно были рады очутиться среди легкой бесшабашности злачного заведения.

Ему позволили окунуться в атмосферу параллельной вселенной, которой, по сути, и являлся самобытный, тяжелый уклад больничной жизни. Хотелось как можно дольше оставаться здесь, в третьесортной, уютной забегаловке, где от каждого второго пахло чесноком, а скованные движения новых посетителей с каждой минутой обретали плавность, по мере того, как алкоголь растворял плохие впечатления от минувшего дня.

Дома, Купера ожидали ксерокопии «маккарденовской» медкарты. Он уже знал наверняка, что ничего нового выудить из нее не получится и каким-то чудом придется сохранить самообладание, когда разразится телефон и рыдающий голос матери поведает о свершившемся аресте отца.

Обратив внимание на то, как маска радушия Бенедикта дала трещину, являя на свет мрачные мысли, Хоуп отвлеклась от своего спасительного вакуума,. Все это время, она старалась отбиться от убийственного страха, овладевшим ею во время операции Луизы. Когда у девочки критически упало давление и реаниматологи засуетились, спасая чудом застрявшую в неподвижном тельце жизнь, доктор Ванмеер с пугающей легкость восстановила в памяти невинный, доверчивый взгляд девочки, перед тем, как ее глаза сомкнулись под действием наркоза.

К чему был этот приступ сентиментальности? Рука со скальпелем замерла в глубине спинного мозга, одно резкое движение и ничего поправимого не останется. От того и реаниматологи мешкали, обступив операционный стол, в полной готовности, пока хирург извлекала спасительное и одновременно спасительное лезвие.

Не имея возможности, видеть свое лицо в тот момент, Хоуп внезапно пристально взглянула на Купера.

«На грани помешательства из-за бессилия».

Именно так он выглядел и традиционные посиделки за кружкой пива сейчас были больше, чем просто данью ритуалу сплоченного коллектива. Сострадание ни на секунду не проклюнулось в ее сердце, но разделить горечь рядом сидящего мужчины можно было одним простым движением. Немного фальшивым и неловким.