Был Шуйский, остряк, шкатулка анекдотов, любитель дружеских розыгрышей. Общаясь с ним, слушая его, вы не могли подумать, что это человек трагической судьбы, несправедливо приговоренный незадолго до войны к расстрелу за тяжелую аварию корабля. Расстрел заменили после коллективного ходатайства подводников десятью годами заключения. Война застала осужденного в лагере на Севере. Друзья помнили о нем, понимали, что в боях он снимет с себя приговор, верил в это и командующий флотом и просил за Шуйского. И вот он снова в своей стихии, среди подводников, на корабле, еще осужденный, но уже расконвоированный, таким и ушел в поход. Первой его боевой наградой было снятие судимости, второй — возврат офицерского звания, третьей — назначение командиром лодки. А потом пошли ордена, и среди них орден Александра Невского, после которого приятели стали называть Костю «князь Шуйский-Невский». Воевал «князь» уверенно, спокойно, удача не изменяла ему, уходил — приходил, салютуя о победе, уходил — приходил, снова салютуя, и когда его лодка не откликнулась как-то на вызов, в штабе сочли это случайностью, убежденные, что с Шуйским ничего не может стрястись, но лодка не ответила на повторный вызов, не откликнулась и на третий…

Я назвал четырех подводных асов и могу продолжить список: Котельников, Гаджиев, Тамман, Хомяков, Августинович, Егоров, Каутский, Сушкин, Кучеренко, Щедрин… Ого, рука моя так разбежалась, что к числу ветеранов-североморцев приписала уже и новичков с Тихого океана — Сушкина, Кучеренко, Щедрина. Впрочем, описка невелика: «азиаты» не долго пробыли в новичках, а вернее сказать, вовсе ими не были. Они с ходу — в строй, с моря — в море. И по-ошли топить!

«Започи́нил» среди тихоокеанцев Сушкин, веселый человек, отчаянный бильярдист. Вернувшись с позиции, он доложил:

— Потопил дуплетом в лузу!

Принимавший рапорт простил Сушкину эту вольность: трудно было точнее определить проведенную им атаку. С одного залпа — два транспорта. Дуплет сложен и на бильярдном поле, но представляете, каков он в морском бою? Нужно терпеливо выждать, не открываясь врагу, чтобы два идущих в конвое судна сошлись в створе, слившись как бы в одну цель, и бить по этой цели. С одного удара — два! Случай? Везение? Сушкин дважды еще повторил такой удар. Потом подобные атаки вошли в «быт» наших командиров. «Дуплет Сушкина» стал обычным тактическим приемом подводной войны.

Педантичный, расчетливый Кучеренко зарекомендовал себя сразу как оптовик. Три результативные атаки в одном бою, и все три подтвержденные дополнительной разведкой. Это был рекорд, побитый вскоре самим же Кучеренко. Полярным днем, при ясном, беспощадно светящем солнце, встретив два немецких конвоя, он вышел в атаку, уклонился от преследования, снова атаковал и в результате этого довольно продолжительного рандеву с противником пустил на дно четыре транспорта. И это был боевой рекорд, никем уже, кажется, не превзойденный.

Так что «азиаты» били прицельно и кучно.

Щедрин в этом смысле не отставал.

В книге-дневнике командующего Северным флотом, нашего любимого командующего, ныне покойного адмирала Арсения Григорьевича Головко, в книге, которую он назвал с характерным для него сочетанием неподдельной скромности и высокого достоинства — «Вместе с флотом» и в которой даны точнейшие характеристики множеству моряков, воевавших под его командованием, о Щедрине сказано так:

«…впрямь прирожденный подводник. А ведь… не так давно был моряком торгового флота… Быстро освоился с нашим трудным морским театром (сказалась практика в северных морях Тихого океана), хотя начал с неудачи. Выйдя в первый поход, «С-56» форсировала минное поле и намотала на винт часть минрепа, длиной около восьмидесяти метров. Пришлось возвращаться в базу. Несколькими часами позже Щедрин вторично вышел в море и на этот раз выполнил задание до конца: высадил, где положено, разведывательную группу, затем атаковал и потопил два транспорта, шедших в составе конвоя. Когда он докладывал подробности, я обратил внимание на его способность мгновенно ориентироваться в обстановке и принимать самое правильное, хотя и наиболее трудное, решение. Обнаруженный еще перед атакой, подвергшись нападению кораблей охранения, которые довольно точно сбросили глубинные бомбы, он не отступил, не воспользовался правом уйти в сторону, только бы избежать бомбовых ударов. Отнюдь нет. Едва фашистские сторожевики сбросили над лодкой первую серию глубинных бомб, Щедрин увел «С-56» не в сторону от конвоя, а к нему: сперва под вражеский транспорт, послуживший, для лодки защитой от глубинных бомб, затем по другую сторону его. Пока корабли противника сбрасывали бомбы над тем местом, где обнаружили лодку, Щедрин вышел в атаку с противоположного борта транспорта, выстрелил торпедой и потопил его. В базу «С-56» возвратилась, уничтожив два судна противника…»

И без великолепных усов торпедиста Якова Лемперта.

Вообще-то усы на флоте не редкость, не чудо, но эти были — чудо! Я их помню, их нельзя забыть: красоты неповторимой, высшей кондиции усы, пронесенные в нетронутости через два океана и восемь морей, удивлявшие Америку, Панаму, Кубу, Канаду, Англию и совершенно потрясшие девичьи сердца нашего Полярного. Надо сказать, что свою долю в популярность Яшиных усов внесла и газета «Боевой курс», напечатавшая его портрет. И вот эти знаменитые усы перед первым походом лодки были отданы торпедистом в заклад на следующих условиях: по усу за потопленный корабль. Выходило, что топить нужно было по крайней мере два. Это и было сделано, но не враз. После первого ушедшего на дно немца друзья обступили Якова и кто-то протянул ему ножницы. Нет, он не отступил от своего слова, он был в полной готовности. Но, братцы дорогие, давайте отхватим в честь победы всё начисто. А братцы не согласны, они требуют соблюдения уговора: потоплен один корабль, и, значит, должен быть сбрит один ус. Яша-торпедист в отчаянии: хоть и в море, хоть и не видит его пока прекрасный пол, но несподручно как-то с единственным усом, с половинкой под носом. Выручил, заступился командир, добрейший Григорий Иванович.

— Товарищи, — сказал он, — пусть бреет оба, пусть будет у нас в долгу, а мы у него, друг у друга будем в долгу…

Долг этот продержался четыре дня, на пятые сутки Щедрин провел атаку, о которой пишет в своей книге адмирал Головко, атаку немецкого транспорта под прикрытием самого этого транспорта. Случай классический, вошедший в военно-морские учебники.

Стиль Щедрина как командира лодки воплотил в себе черты стиля многих его предшественников и соратников. В атаках Щедрина были и филигранность атак Фисановича, и хитрость Лунина, трудолюбие Видяева, спокойствие Шуйского. Командир «С-56» успел позаимствовать кое-что уже и у Сушкина, который чуть раньше его вступил в бой. Щедрин аккумулировал опыт других, чтобы создать свой собственный стиль. В основе его — активная атака. Меня спросят: а разве атака сама по себе не активное действие? Разве может быть она пассивной? Может. Вот такой: увидел противника, лег на боевой курс, выстрелил. Атаковал? Атаковал. И, возможно, результативно. Но результаты бывают разные. Сушкин тоже мог наверняка ударить по одному транспорту и потопить его, нет, этого ему было мало, он выждал сдвоенной цели, сманеврировал молниеносно и потопил двух. А Кучеренко тем более мог удовлетвориться, уже пустив на дно парочку, нет, рискуя, понимая всю опасность затяжного боя, он вышел тут же во вторую атаку и удвоил счет… Атака не так, как бог на душу положит, не по воле волн, атака — замысел, атака — искусство, активная атака!

Вернемся к «нырку» Щедрина, проследим по минутам, вернее по секундам, этот его маневр. Мы знаем, что лодка открыла уже счет, потопила транспорт, который, судя по характеру взрыва — глухому, очень локальному, вез какой-то плотный, сыпучий груз, мешки с мукой, наверно. Но что бы он ни вез — не довез!.. Лодка выполнила также важнейшее задание: подойдя к норвежскому берегу, приняла на борт наших разведчиков, работавших в тылу врага, и высадила им на смену новую группу. Но главное для подводников — искать, топить противника. Один есть! Мало. Поиск продолжался. Шутливым поводом для него был «долг» Яши-торпедиста. Если же говорить серьезно, экипаж действительно считал себя в долгу. Начали воевать с полуторагодовым «опозданием», и хотелось, что называется, быстрее наверстать «упущенное». После первой победы приободрились, конечно, но аппетит разыгрался, а следующая цель что-то не попадалась — день, другой, третий.

Четвертые сутки. Акустик докладывает в центральный пост:

— Слышу шум винтов!

Щедрин поднял перископ: ничего не видно. Акустик может ошибиться, он — человек. На учениях Круглов никогда не ошибался — муха пролетит над океаном, услышит ее полет. Но то учения. В боевом походе нервы взвинчены, и в шумах моря может почудиться и шум винтов. Щедрин всматривается: чисто вокруг. Хотел уже опустить перископ. И вдруг показались дымы над горизонтом, много дымов, отвесно восходящих в небо. Дымы и мачты. Богатая движется «свадьба»: три транспорта, шесть сторожевиков и с десяток «охотников». Щедрин лег на контркурс, идет на сближение. Возле каждого транспорта охрана. Надо прорвать охранение, чтобы ударить и с носа и с кормы. Щедрин, у которого уже сложился план атаки, начинает поворот, не опуская перископа. И, возможно, чуть-чуть передержал его над водой: хотелось выбрать цель покрупнее и бить наверняка. Что-то выдало лодку немецким сигнальщикам: или само зеркальце перископа блеснуло на солнце, или «зайчик» от него скользнул по волне. Теперь не только акустик, все в лодке слышат гул винтов. И но его стремительному нарастанию угадываются ринувшиеся на лодку сторожевики. Сейчас будут бомбы. Вот они! Слева, справа. Совсем рядом. Корпус сотрясается от близких разрывов. В отсеках погас свет. Сторожевики пронеслись над лодкой. И развернулись, и снова над ней. Нет, это уже, видимо, другие. Бомбят поочередно, парами, чтобы не отрываться всем от транспортов, чтобы не оставлять их без охраны.