Обнаружив старый блокнот с этой записью, я решил показать ее Щедрину. Позвонил Григорию Ивановичу.
— Заходи, — сказал он. — Я как раз ворошу свой архив.
Архив у него огромный, много лет собираемый. Документы, письма, дневники, газетные вырезки, фотографии — все, что связано с историей подводной войны на Севере. Если вас интересует, например, судьба какого-либо подводника-североморца, обращайтесь к Щедрину. У него в архиве — списки всех экипажей подводных лодок, входивших в состав нашей Краснознаменной ордена Ушакова бригады, повторяю, всех экипажей — и тех, что не вернулись в базу, погибли…
— Взгляни-ка, — сказал Григорий Иванович. — Не было у меня портрета Мити Гусарова, раздобыл наконец-то, — и он протянул фотографию молодого офицера-моряка.
Дмитрий Гусаров командовал подводной лодкой «Л-16», которая, как и щедринская «С-56» и еще четыре, вышла осенью 1942 года в дальний переход с Тихоокеанского флота на Северный. К нам на бригаду она не пришла: в 820 милях к западу от Сан-Франциско «Л-16», шедшая в надводном положении, была атакована и потоплена неизвестной субмариной. То ли японской, принявшей ее за американскую, то ли американской, которая сочла ее японской.
Об этой трагедии в океане вы прочтете подробно в новой книге Щедрина, которую он сейчас пишет. Собственно, она уже написана много лет назад в самом походе, когда Григорий Иванович вел дневник. Вот передо мной эти тоненькие тетрадки в клеенчатой обложке, заполненные четким почерком каллиграфа без единой помарки, но со множеством водяных пятен: хозяин дневника писал, видимо, и на ходовом мостике, куда залетали брызги штормового моря… Книга будет названа «Дивизион пересекает океаны». Маршрут был такой: Владивосток — Де-Кастри — Петропавловск-Камчатский — Датч Харбор на Алеутских островах — Сан-Франциско — Коко-Соло в Панаме — Гуантанамо на Кубе — Галифакс в Канаде — Розайт (Англия) — Леврик на Шотландских островах — наше Полярное. 18 тысяч миль через Тихий и Атлантику, через Японское, Охотское, Берингово, Карибское, Саргассово, Гренландское, Северное, Норвежское и Баренцево моря… Страницу за страницей готовит Щедрин свой дневник к печати. Что это будет за книга, можно судить по короткому отрывку из прежней книги Щедрина «На борту «С-56», в которой дальнему переходу посвящена лишь одна глава:
«…В Тихом океане лодки попали в крыло «большого ветра» — тайфуна, а в Саргассовом море — в центр свирепого урагана. Воды Алеутской гряды, Северной Атлантики и Скандинавии встретили бешеными бурями, а побережье, Коста-Рики зеркальными штилями. Плыли против холодного камчатского течения и горячим Гольфстримом. Южнее Козерога изнывали в непривычной тропической жаре, а у айсбергов пролива Дэвиса дрожали от полярной стужи. Любовались стаями летучих рыб и гигантскими морскими черепахами у западного побережья Мексики, видели крокодилов в реке Чагрес, тюленей и касаток близ острова Медвежий. Мылись под душем теплых ливней Лимонного залива и теряли видимость в белой пелене пурги Гренландского моря. Еще в ноябре со штурманом определялись по альфе созвездия Южного Креста, а уже в декабре любовались непередаваемой красотой северных сияний…»
А вот запись из самого дневника:
«31 декабря. Атлантический океан.
Утро ознаменовалось не очень-то приятным приключением. И если бы это случилось не в последний день года, а в первый, то есть завтра, и если бы к тому же я верил в приметы, настроение могло у меня сильно испортиться.
В 07.30 шли примерно на параллели мыса Рейс, остров Ньюфаундленд. Произвели срочное погружение и удифферентовались для дальнейшего плавания под водой трехузловым ходом. Все это проделали быстро, за каких-нибудь 8—10 минут. Лодка легко и хорошо управлялась. Приказал дать отбой. А затем команда — «Пить чай!»
В кают-компании обсуждали за столом, как будем встречать Новый год.
Вдруг из центрального поста послышался шум включившейся главной помпы. Лодка приобрела значительный дифферент на корму.
Я поспешил в третий отсек. Беглый взгляд на приборы — теряем плавучесть. Дифферент увеличивается. Помпа полным ходом откачивает из уравнительной цистерны за борт, руль полностью на всплытие, а мы все погружаемся и погружаемся. Нельзя допустить покладки на грунт. Глубины здесь неопасные — 100 метров, не больше, — но отлеживаться на дне нам ни к чему. Это не входит в наши планы.
Принял командование от вахтенного офицера, приказал:
— Дать пузырь в среднюю!
— Скрежет по левому борту… По левому борту скрежет… — посыпались доклады из отсеков.
Но можно было и не докладывать. Всем ясно слышался этот металлический скрежет. «Мина заграждения… Нарвались на минреп…» — вот первая мысль.
— Стоп моторы!
Жду взрыва. Но все тихо. И сразу резкий толчок. Лодку застопорило, ниже она не идет. А крен на корму нарастает. Стук и скрежет в районе седьмого отсека. Что-то нас держит. Минреп? Не похоже. Но, может, висим и на минрепе, зацепившись кормовым горизонтальным рулем. Я обрел способность спокойно рассуждать. Представляю себе так: толчок был настолько резким, что мы бы уже давно подтянули к себе мину и ушли к рыбам на завтрак. Нет, не минреп. Убеждаюсь в этом, вслушиваясь в скрежет. Он носил бы другой характер, был бы гораздо слабее. У нас имелся такой опыт, когда мы форсировали минные поля на учениях. Лодка приобретала дифферент не более 2—3 градусов. А сейчас совсем не то. Мы все еще тремся о что-то кормой. И у этого «что-то» немалая площадь, большая держащая сила. Несмотря на солидную положительную плавучесть, лодка никак не может высвободиться. А о, том, что плавучесть положительная, говорит все увеличивающийся дифферент. Эхолот показывает то 30, то 14 метров, хотя на глубиномере одна и та же глубина. Так что же нас держит?
Почти уверен: затонувший корабль. Мы висим на его мачтах. Лодка, видно, попала кормой под рею. Потому и скрежет на палубе.
Обстановка, можно считать, определена. Нужно вырываться. Сложность маневра в том, что нельзя пользоваться машинами. Не дай бог, намотаешь чего на винты или вовсе сломаешь их. Продуть балласт? Но и это опасно: рея прижмется еще сильнее, порвет антенну.
Что делать? Как выбраться из-под утопленника? Мысленно я уже решил эту задачу. И предложил ее офицерам. А сам пошел пока с механиком проверять винты — чисты ли? Они оказались свободными. Начали искать причину внезапной потери плавучести. Нашли ее довольно быстро. Лодка провалилась из-за пропуска воды в цистерну быстрого погружения через неисправный кингстон. Привели лодку к прежней дифферентовке и сняли пузырь.
Тем временем старпом и штурман пришли к сходному с моим решению задачи. И я порадовался, что у нас, так сказать, один стиль, полное единомыслие в вопросах управления кораблем. А как это важно! Конечно, я, как командир, могу приказать, и мой приказ будет исполнен. Но мне не нужны механические исполнители.
Что мы решили?
Примем немного воды в уравнительную цистерну, утяжелим лодку, а когда она начнет погружаться, высвобождаясь из плена, дадим ход наружной, правой, машиной. Выйдя же на чистую воду, облегчим корабль и всплывем на поверхность.
Так и сделали. Маневр удался. Никаких внешних признаков, кроме содранной в корме краски, наша встреча с затонувшим судном не оставила. Вновь погрузились, и теперь безо всяких приключений пошли под водой. Шли на глубине 20 метров, несли гидроакустическую вахту и время от времени подвсплывали, осматривая горизонт в перископ.
Бравый кок Василь Павлович готовит какой-то новогодний сюрприз в своей духовке. Я бы мог, пользуясь властью, раскрыть секрет, но не хочу портить нашему кормильцу настроения. Уж больно ревниво хранит он свою маленькую тайну от взоров любопытных. Особенно активных «Шерлок Холмсов» из пятого отсека пугнул чумичкой и разразился речью:
— Когда штаб разрабатывает секретную операцию, к дверям ставится часовой, обязанный стрелять во всех посторонних. Мне, готовящему в данный момент тайное блюдо, командование охраны не дало. Поэтому я сам себя охраняю. Каждый, кто без уважительной причины просунет бинокль через переборку, схлопочет по затылку вот этой нежной чумичкой.
Первым и, кажется, единственным пострадавшим был, как утверждают, старший матрос Николаевский, хотя сам он это отрицает…
В 17.00 всплыли. Волна и ветер усилились. Продули балласт, дали ход 12 узлов. Лодку бьет и заливает. Флагмана нашего не видно и не слышно. Счастливого ему плавания, счастливого Нового года! Того же и себе желаем».
— Между прочим, — сказал Григорий Иванович, когда я прочитал эту запись, — мы побывали в лапах еще у одного «утопленника». Но уже в боевом походе, на позиции. Ты не слыхал об этом случае?
— Не слышал.
— Мы только из атаки вышли. Сторожевика рубанули и транспортишко подранили. Может, и потопили, но не уверен, потому как сразу ушли на глубину, бомбы на нас посыпались. Бомбили не точно, думали, мы от берега мористей, на север пойдем. А я, наоборот, к бережку прижался. Выждал, пока отбомбятся, и — в открытое море. Акустик докладывает: горизонт чист. И сразу же из отсеков доклады: скрежет по левому борту. Ну точно, как возле Ньюфаундленда. Но там кормой терлись, а тут носом. И тоже резкий толчок, застопорило, а взрыва нет. Так что опять не минреп. Лодку снова что-то держит. Затонувший корабль, нет сомнения. Но по крену похоже, что попали не под рею, а между мачтой и вантами. Выползать будет сложней. Да там никто нас не преследовал. А сейчас погоня только закончилась и может возобновиться. Штурман сделал расчеты и говорит, что сидим мы как раз в той точке, где вчера потопили транспорт. Получается, что сегодня стали жертвой собственной жертвы… План такой же, как и прошлый раз: утяжелить лодку. Надо растрясти, раскачать ее. Даем воду из кормы в нос. Медленно-медленно сползаем вниз. Но вперед ни-ни. И включение мотора не помогает. Скрежет уже по обоим бортам. Рули неподвижны. Этот «утопленник» покрепче того, ньюфаундлендского, не пускает. «Средний назад!» — командую. Скрежет такой, что вот-вот треснет корпус. И в самом деле что-то трещит. Но за бортом. Треск переходит в грохот. Что-то рушится там, в воде. Мачта, наверно, свалилась. И мы высвободились из второго нашего плена…