Король Георг II объявил, что ужасный закон, так долго бывший причиной страхов всех старых и бедных женщин в королевстве, отменяется и все уголовные преследования по поводу ведовства и магии по всей Великобритании запрещаются. Только тем, кто объявлял себя предсказателем судьбы, открывателем украденных вещей и тому подобным, назначалось наказание в исправительном доме — за жульничество и тунеядство. С этого времени в Англии мало что стали слышать о ведьмах, хотя вера в их существование в отдаленных местах пережила закон, который признавал реальность такого преступления и назначал за него наказание. Тем не менее поверье постепенно забывалось, так как чернь лишилась всех предлогов, чтобы разбудить его своими собственными буйными выходками. Случались редкие попытки, подобные той, когда пострадал Колли; я отметил один случай, сохранившийся в курьезном реестре знаний, «Народных развлечениях» мистера Хона, откуда я и узнал, что к концу прошлого столетия этой животный по своей жестокости обычай еще встречался, хотя и обходился без человеческих жертв.

В Ирландии, как нам кажется, закон против ведовства еще существует. Ничто на острове не давало поводов к его отмене, но он считается устаревшим, и в наши дни, разумеется, никому не придет в голову судить за ведовство. Если потребовалось бы чем-то подтвердить предположение, что эпидемия страха перед ведьмами растет и становится всеобщей пропорционально учащению случаев их преследования, достаточно процитировать сообщения о некоторых необычных происшествия в Новой Англии. Здесь может быть приведен только краткий отчет об ужасной галлюцинации, под действием которой колонисты этой провинции были какое-то время введены в заблуждение и охвачены непонятным ужасом. То, как внезапно и разом он пропал, несмотря на то что был очень силен, также служит веским доказательством того, что этот ужас вызван воображением и с помощью его может быть подавлен. Новая Англия, как хорошо известно, была заселена в основном эмигрантами, которые перед началом великой гражданской войны разуверились в правительстве Карла I. Многие из зажиточных поселенцев были пресвитериане и кальвинисты, другие, в меньшем количестве, квакеры, анабаптисты или члены других сект, которые назывались независимыми.

Кальвинисты принесли с собой религиозное рвение и строгие моральные устои, которыми они повсеместно выделялись.

К несчастью, они не были столь же умны, сколь религиозны, и сохраняли веру в сверхъестественное и в прямую личную связь дьявола с его вассалами; как мы пытались показать, подобная ошибка их братьев в Европе имела с самого начала особую причину. В стране совершенно дикой, где частично окультуренные участки расцветали среди нехоженых лесов, населенных многочисленными племенами дикарей, естественно было ожидать, что склонность к суевериям будет скорее усиливаться. К опасностям и ужасам, которыми они были окружены в действительности, колонисты добавили страх перед дьяволом не только потому, что дьявол склоняет человеческую природу к греху и таким образом подвергает опасности возможность нашего спасения, но и потому, что вместе с колдунами и магами ведет к смерти и пыткам детей и взрослых.

Первый случай, который я разбираю, касался четверых детей некоего каменщика по имени Джон Гудвин. Старшая девочка поссорилась с прачкой из-за пропавшего белья. Мать прачки, невежественная, раздражительная и холеричная старая ирландка, изругала обвинявшую их девочку, вскоре после этого сам Гудвин, старшая девочка, ее сестра и оба брата заболели такими странными болезнями, что все соседи решили, будто они заколдованы. Они вели себя именно так, как, по общему мнению, ведут себя в подобных случаях. В какой-то момент у них перестали двигаться шеи, затем все члены словно обрели собственную волю, во время конвульсий они клацали челюстями, щелкали с такой силой, как если бы то были не челюсти, а капканы. Те, кто «разбирался в чудесах», казались совершенно обескураженными. Между этими кривляньями Гудвины кричали, дружно обвиняя старуху Гловер в том, что она усиливает их муки. А несчастная ирландка, которая едва могла связать по-английски два-три слова, повторяла свои «Pater Noster» и

«Ave Maria», словно добрая католичка.

Поскольку дословно молитв она не помнила, посчитали, что она не в силах произнести все правильно, и приговорили ее к казни. Но дети Гудвина решили, что дело, в которое они оказались вовлеченными, слишком прибыльно, чтобы бросать его; старшая дочь в особенности продолжала сохранять все внешние признаки одержимости. Некоторые из этих признаков непременно должны были польстить самомнению и предрассудкам кальвинистских священников, которые опекали женщину, и тем самым она проявляла все признаки опытной и сознательной обманщицы. Молодая женщина, действуя, как предполагалось, под влиянием дьявола, читала квакерский трактат с легкостью и видимым удовлетворением, но книгу, написанную против бедных беззащитных друзей, дьявол своей жертве трогать не позволял. Она могла глядеть на молитвенник англиканской церкви и читать части Священного Писания, вставленные в него, без всяких препятствий, но дух, который овладел ею, повергал ее в судорожные приступы, если она пыталась читать те же самые части Священного Писания из целой Библии, словно страх, который предполагаемые ведьмы испытывают к Священному Писанию, зависел не от значения слов, но от размещения на страницах и типа печати.

Страдающая девица, казалось, была возлюбленной господ Смака, Плака, Кетча и компании и тоже переходила от приступов веселья к приступам меланхолии. Она часто воображала, что опекающие ее духи приводили ей красивую лошадь, чтобы она могла ехать на встречу с ними. В таких случаях она вскакивала, делала такие движения, словно садилась на лошадь, а потом, все еще сидя на стуле, изображала с ловкостью конский шаг, рысь и галоп, словно ребенок на нянином колене; но когда она таким же способом изображала легкий галоп вверх по ступеням, то делала вид, что не может войти в комнату священника, а когда ее втаскивали силой, то вдруг приходила в себя и начинала смущенно оглядываться. «Для этого были причины, — говорит простодушный священник, — которые кажутся скорее приятными, чем истинными». Вскоре после этого оказалось, что она ведет себя с бедным богословом столь любезно, что он становится сам не свой. А до того говорили, что одержимая привыкла мешать ему заниматься, докучала просьбами спуститься по лестнице и вмешивалась в его занятия, несомненно, помогая сатане соблазнить священника.

Гудвинов, наконец, вылечили, но пример был подхвачен, и кровь бедной тетушки Гловер, история которой была введением в этот рассказ, явилась предвестником новых ужасов, намного страшнее прежних. Новая история началась болезнью двух девочек, дочери и племянницы мистера Парвиса, священника в Салеме, с которым случилось нечто подобное тому, что было с Гудвинами. Они вдруг стали задыхаться, руки и ноги ломало, в тело словно втыкались колючки, а изо ртов выпадали булавки. Индеец и его жена, слуги этой семьи, пытались своими заклинаниями выяснить, какой роковой амулет действует на детей хозяина, но навлекли на себя подозрение и были повешены. Судьи и присяжные, обрадовавшись, что нашли виновников в лице бедных индейцев, продолжали трудиться, надеясь, что смогут изгнать из колонии всех виновных в таких занятиях. «Они действовали,— говорит Мэзер,— желая поступать по справедливости, но случаи колдовства и одержимости учащались, распространялись, словно заразная болезнь, и того же рода доказательства, которые послужили поводом для осуждения индеанки Титубы, становились роковыми для многих.

Одержимым являлись призраки людей, которые их мучили». Против свидетельств такого рода не может быть представлено алиби, поскольку допускалось, как мы уже говорили, что сами обвиняемые не присутствовали при проявлениях колдовства и что каждый случай был основан на допущении, будто околдованные говорили правду — до тех пор, пока эти свидетельства нельзя будет опровергнуть. Околдованные утверждали, что призраки обычно предлагали своей жертве книгу, после подписи на которой они будут освобождены от мучений. Иногда дьявол являлся собственной персоной и использовал все свое красноречие, чтобы подтолкнуть несчастного к согласию. Сначала, что кажется достаточно естественным, в это дело вовлекали бедных одиночек, но вскоре, после того как свидетельство о призраках стали воспринимать как неопровержимое, пострадавшим начали являться призраки людей более высокого ранга и безупречной жизни; некоторые из них были арестованы, некоторые сбежали, а нескольких казнили. Чем больше было наказанных, тем больше появлялось околдованных и тем шире и многочисленнее становились обвинения против предполагаемых колдунов.