Вокруг костра, разведенного, похоже, в низкой мятой бочке, сгрудились люди в каких-то обносках. Одинаково грязные, лохматые, тянущие скрюченные пальцы к огню. Практически бесполые, мужчины отличались от женщин лишь заросшей нижней половиной лица, и то у большинства эту половину прикрывали грязные тряпки замотанные на манер шарфа.

— Людьми этих опустившихся уже трудно назвать, — прошелестел полный боли голос Дана над самым ухом. — Они ничего не хотят и мало что понимают. У них уже давно не возникает мысли покинуть город и уехать хоть куда-то. Им кажется, что весь мир такой же.

У костра зашевелились, заворочались. Блеснуло стекло, и бутылка с мутной жидкостью пошла по кругу. Каждый прикладывался к горлышку, делал несколько глотков и передавал следующему.

— Около двух лет назад, сразу как Настя и Артем смогли бежать и спрятаться, я с троюродными братьями и еще пара человек попытался хоть кого-то вывезти отсюда. В основном забирали детей. В большинстве случаев мы их просто выкрадывали. Иногда увозили с семьей, если конечно люди сохраняли хоть какую-то вменяемость. Кого-то даже выкупали за бесценок у совсем опустившихся. Но что могут сделать шесть человек…

В круг света костра из какой-то щели выползло нечто в столь же грязных лохмотьях, но раза в три меньше чем остальные. Станислава какое-то время рассматривала его, прежде чем осознала — это ребенок. Малыш кутался в рванину, мелко дрожал, его глазки бегали туда-сюда, пытаясь кого-то найти. Вот бродяги зашевелились, зашумели, и от основной массы отделилась вроде бы женщина. Она доковыляла до ребенка, отвесила хлесткий подзатыльник и, сграбастав в охапку, утащила заревевшее в голос чадо в туже щель, откуда ребенок недавно выполз. Остальные бродяги никак не прореагировали на это, продолжая что-то живать, выпивать и тихо переругиваться.

— А потом город накрыла тьма. И многие покорились ей, впустили в себя. И вот после этого мы уже ничем не могли им помочь. Хозяину Псов, Теней и Бездушных жители стали не интересны окончательно. Души их для удовлетворения его потребностей уже не пригодны. Зато тьма в них пришлась по вкусу другим тварям.

Бродяги у костра вдруг заволновались, один из них вскочил, склонил голову на бок, точно прислушиваясь, и вдруг закричал так, что отголосок его крика достиг ушей Станиславы, находящейся от него почти в километре. Люди вскакивали со своих мест, в панике бросались кто куда. Что-то черное мелькнуло, на мгновение закрыв обзор, а в следующую секунду на спину не успевшего покинуть круг человека упал большой зверь. Станислава узнала в нем одну из собак, преследовавшую их с Артемом по тонкому льду во сне Насти. Бродягу, между тем, вдавило в снег. Раз и огромная пасть вцепилась в шею несчастного, клыки сжались, дернули. И голова, разбрызгивая красные капли, отлетела, врезавшись в стену.

— Что это? — Станислава, дрожа, опустила бинокль, еле сдержавшись, что бы не швырнуть его в снег. Будто машинка виновата, будто она нарочно показала такую гадость.

Раздался протяжный вой и вслед за ним из города во все стороны точно волна тьмы и холода хлынула.

— Черт! Засмотрелись! — выкрикнул Дан и, схватив Станиславу за руку, потащил ее вниз по склону.

И хотя машина стояла рядом, пока до нее добежали, Станислава дважды едва не упала и не свернула шею. Запрыгнули в салон. Дан завел мотор. И тут девушка ощутила, как волна тьмы откатывается назад, пары шагов не дойдя до места, откуда они вели наблюдение. Дан, похоже, это тоже ощутил, он выдохнул с заметным облегчением и уже не торопясь, вырулив на дорогу, двинулся в обратном направлении.

***

Пока машина, набирая скорость, летела по темному шоссе прочь от ужасов города, Станислава сидела, вцепившись в ручку двери. Казалось, за последние несколько дней она видела столько странного, а подчас страшного, что считала — удивляться уже не чему. Но каким же ошибочным оказалось это мнение. Вид отлетающей в брызгах крови головы поверг ее в глубокий шок. Дрожь, сотрясавшая ее тело, похоже, стала заметна со стороны. Не удивительно, что взглянув мельком на нее, Дан глубоко вздохнул и протянул серебряную флягу. Станислава быстро отвинтила крышку, сделала два больших глотка и закашлялась. Горло обжег крепкий алкоголь.

— Что это было? — продышавшись, просила Стася.

— Коньяк. Армянский. Три звездочки. — Спокойно ответил Дан.

Машина спускалась уже со второго холма.

— Нет. Там. Что!? — проговорила Станислава сквозь зубы, плотно сжатые, чтобы не выстукивали нервную дробь.

Дан не успел ответить, машина подпрыгнула на кочке, фляга выскочила из слабых рук девушки, описала небольшую дугу, разбрызгивая вокруг темные капли и упала куда-то в вниз. Станиславе, заворожено наблюдавшей за ее полетом, показалось вдруг, что вместо фляги под сиденье укатилась голова. Не помня себя, Стася завизжала, поджала ноги.

Потом было мгновение темноты и хлесткий удар, приведший в сознание.

В салоне пахло горьким шоколадом. Во рту перекатывалась вязкая, неприятно соленная слюна, Стася прокусила щеку. Напротив Дан протягивал салфетку, в глазах его застыло сочувствие и вина. Машина, чуть слышно урча мотором, замерла на краю дороги.

— Полегчало? — без тени иронии или сарказма поинтересовался парень.

Станислава неуверенно кивнула, почувствовала, как к горлу подступает тошнота, дернула ручку, распахнула дверцу и, перегнувшись через порожек, выплеснула немногочисленное содержимое желудка. Снег зашипел, тая. А когда поток иссяк, выбралась из машины, перешагнула мутную лужу, отошла подальше и, зачерпнув пригоршню снега, окунула в него горящее лицо. Постояла, мерно вдыхая-выдыхая, глядя на близкий темный лес и стараясь не думать вообще. И лишь когда сердце перестало долбить в замерзшие уши, обернулась. Дан оказался рядом, опять вопросительно протянул платок. Но Станислава отрицательно мотнула головой, лицо высохло и так, а пальцы на морозе окоченели и вряд ли сомкнулись бы на кусочке ткани. Сунула руки в карманы, дошла до машины, забралась в теплый салон. Дан сел на место водителя, вывел машину на дорогу, но почти сразу остановился опять. Станислава сквозь окно видела, как парень вернулся к назад, полил кусок земли, куда вывернуло Стасю, какой-то прозрачной жидкостью, чиркнул спичкой. Жидкость занялась низким, почти не видимым огнем, прогорела почти мгновенно. Дан закидал остатки рыхлым снегом. Вернулся к машине, но за руль не сел, подошел к багажнику, Станся открыла дверь, что бы рассмотреть, что он там делает. А Дан достал странную штуку, больше напоминавшую еловый веник обвешанный мешочками и сухими травками, и примотал сею конструкцию к бамперу.

— Зачем это? — спросила Станислава, когда Дан вновь занял место водителя, и машина со средней скоростью покатилась дальше по дороге..

— Следы от Псов скроем, если они вздумают за нами сунуться. Да и обычным псам нюх подпортит.

Они молчали долго. Девушка курила, выдыхая дым в открытую форточку, и лишь когда нырнули в лесной коридор и Дан включил фары, Станислава спросила, что её мучило, не боясь опять сорваться в истерику:

— Что это там было?

— Псы кормились, — ответил Дан, ровно. — Они едят каждую полную луну и новолунье. Их Хозяину уже нечего взять. У слишком опустившихся людей не души, а сплошная тьма. Пить таких — только травиться. А вот псам самое раздолье.

— Там ребенок был. Мы ведь никак не могли… — Станислава поняла, что сейчас пытается оправдаться. Когда она убегала, мысли о спасение кого-нибудь кроме себя даже не возникла.

— Детей они не трогают. Да и взрослых редко, только если не хватает страха, что и так разлит вокруг жителей. Вот только я думал, что перед этим обрядом, Псы кормиться не пойдут, иначе бы вел себя осторожней и не подъехал так близко.

Станислава медленно закипала, как он может так спокойно говорить о столь страшных вещах. Но затем увидела его руки, вцепившиеся в руль: белые костяшки и дрожащие пальцы, обломанные, а может обкусанные ногти, вены, проступившие на запястьях, синими веревками убегающие под рукава, и поняла — спокойствие напускное. Этот человек уже давно сдерживается. Прячет все в себе, что бы лишний раз не пугать и без того обеспокоенного из-за сестры друга, что бы не лишать его, да и себя, последней надежды на выздоровление. Что человек, сидящий сейчас рядом с ней, сам вряд ли точно сможет сказать, когда нормально высыпался. Что зверь внутри него едва сдерживаться, чтобы не сорваться с тоненького поводка здравого смысла, не кинуться крушить и ломать все и вся.