— Уж не по радио ли хотите предложить выступить? — нахмурился Угар.

Вопрос застал Киричука уже в коридоре, он обернулся.

— Во-первых, Лука Матвеевич, крепко запомните, мы вас силком заставлять делать что-нибудь не собираемся, — медленно произнес он. — Желательно, чтобы вы поняли свои заблуждения и захотели искупить свою вину перед народом. Об этом не забывайте, скажу вам, во-вторых. И в-третьих, на нашу помощь всегда можете рассчитывать. Поняли?

— Уяснил, — подтвердил Угар, согласно кивнув головой.

— Завтра Анатолий Яковлевич ответит вам и на остальные вопросы.

С хорошим настроением уходил Киричук. А перед тем как Чурин захлопнул за ним дверь, шепнул ему:

— Срочно выезжаю в Рушниковку, может, успеем взять Шмеля. Из Торчина утром позвоню.

…Ложиться в постель Угар категорически отказался. Он сбросил подушку на ковровую дорожку и, не раздеваясь, сняв только сапоги, блаженно растянулся на спине, заложив руки под голову. Чурин еще уговорил его спять френч и постелить под себя байковое одеяло.

На брючном ремне гостя открылась кобура с пистолетом. Вот почему он не сразу решился раздеться, понял Чурин, задержав взгляд на оружии. Угар догадливо снял его, подал хозяину, говоря:

— Вы молчите, а сам не догадался отдать.

— Но вот решились же… — взял и отнес в другую комнату пистолет Анатолий Яковлевич.

— Чего-то жутко у вас тут… и мыши в сенях озоруют, — раздался голос Угара.

— Уж не боитесь ли вы мышей? — откликнулся Чурин.

— Крыс пугался… канадских. Нигде таких здоровых не видел, как на ферме Майкла — хозяина, они у него двух овец загрызли.

— Да не может быть, — не поверил Чурин. — Что же это за крысы?

— Говорю, здоровые, как шакалы, с длинными хвостами. Зимой по деревянной лестнице с фермы в поселок не пройдешь, они как зверюги носятся. В хлеву шныряют. Боялся — сонному ноги отгрызут.

— Вы в хлеву спали?.. Что вы там вообще делали?

— Работал на животноводческой ферме, ну и спал там…

— И зимой?

— Там тепло. Я понимаю, Анатолий Яковлевич… Брат у меня прогорел с торговлей, пришлось в наймы пойти, еле на обратную дорогу денег наскреб.

— Выходит, вы Канаду и не видели?

— Почему не видел? Видел, только что нам там… Брат остался, у него долги… А Майкл — хозяин толковый, ему наплевать на политику. Его зовут на выборы, помню, а он гнать посторонних со двора велит, говорит, я, мол, лучше постригу газон. Корова телится, он принимает и обрабатывает телка, в кровище, в гадости перемажется, а морда у него самая раздовольная. Почему, скажите?

— Дела идут с прибылью.

Угар удовлетворился.

— Потому что хозяин он полный на своей земле и закон государственный на его стороне.

Анатолий Яковлевич ему в пику:

— Закон, говоришь, на его стороне. Хозяина! А что на вашей стороне с братом?

— Мы что… мы сезонные рабочие. Нам бы выбиться в люди…

— Лучше не скажешь: выбиться в люди! На какой же закон вы рассчитывали там, где власть имущих? На обратную дорогу денег еле набрал. Майкл на вас ярмо не надевал, сами в него залезли, нужда заставила, вольные невольники. Так какого же черта колхозным хомутом себя стращаешь? В колхозе тебе перво-наперво ссуду, поимей в виду, могут дать в рассрочку на десять лет для строительства-обзаведения. Тебе Майклы подвалят такую выручку? Да никогда в жизни. Какой ему интерес! Без интереса-то у них ничего не делается.

— А у кого делается? Она вся жизнь — голый интерес, чего уж тут крутить, — отмахнулся Угар и уточнил: — А взамен чем платить? Ну нам вот, нашему брату. Не врешь ты? И какая ссуда?

— Говорю, на целый дом, стройся, живи на здоровье, какой тут может быть обман. Привык у себя в ОУН с подвохом да оглядкой, как бы не обдурили, не прибили. Уясните себе наконец, у Советской власти все в открытую, без тумана. И землю не надо покупать. Работайте на здоровье.

— Как бы Лазаря не запеть от такой песни, — ненастойчиво противился Угар и тут же выяснял: — Под ссуду, наверное, что-то существенное заложить надо? Вдруг сбегу?

— Ну и беги, — отмахнулся Чурин, — что ты вцепился в эту ссуду, как будто она тебя здорово заинтересовала? А то пиши заявление.

— У меня своих денег хватит, — с гордым, независимым видом отстранился от предложения Угар и убедительно добавил: — Кто деньги дает не в рост, а в помощь, тот основательно должен сидеть на своем месте. Ваша власть дает, это хорошо.

— Приятно слышать, Угар, что ты с таким верным пониманием. Значит, должен осознавать, на какую стену лбом лезешь, должен понимать, как основательно строит новую жизнь Советская власть. Главное, уверенно. А что твой хозяин местный или американский, какая у него твердейшая основа? Клочок своей земли, сам весь в дерьме бывает, с теленком в хате спит, а тоже мне — «господарь». Смешно! Сколько он вам платил, батракам? Ну, этим, сезонным рабочим?

Угар широко зевнул.

— Ах да, на дорогу обратную еле собрал… Понимаю, — тоже широко зевнул страшно усталый Чурин. — Давайте в самом деле спать, наговориться успеем… Спокойной ночи!

5

В это утро Киричук не раз с благодарностью вспомнил секретаря обкома, который настойчиво посоветовал ему отдохнуть. Позади была бессонная ночь. Василий Васильевич не любил и не умел спать сидя. А сейчас он немного вздремнул, откинув голову на заднем сиденье машины, лихо мчавшейся к Рушниковке. Рядом с шофером ехал майор Рожков, прозванный в управлении «главнокомандующим «ястребков». Такое похвальное прозвище Сергей Иванович получил не зря. Он не только помогал создавать вооруженные группы самообороны, но и обучал их на практике боевой сноровке, появлялся прежде всего там, где чувствовал в этом деле слабинку и где было неспокойно.

До Рушниковки оставалось немного. Грузовая машина с солдатами и «ястребками» не отставала, приглушенные фары ее согласно кивали вслед легковушке, будто бы убаюкивая и говоря: «Не беспокойтесь, глядим в оба».

Рожков ехал бодрый, посматривая на дорогу. Он успел выспаться, когда к нему заехал Киричук, и теперь мысленно блуждал возле дома Помирчего, вспоминая прилегающую территорию и прикидывая, где бы мог хозяин облюбовать скрытый выход из дома. Колодец? Может быть. Возможно, под ворохом сушняка на углу огорода. У всех нормальных дрова и тот же сушняк сложены возле сарая или на худой конец в предогородье, а не на грядках в дальнем углу. Землю тут берегут, клочок обрабатывают с пользой.

Майору вспомнился рассказ Павла Гавриловича Проскуры о том, как к нему и его помощникам успела привыкнуть хозяйская собака, что даже не тявкнет на них, признает своими.

Проскура в этот момент лежал под яблоней, вслушиваясь в ночные шорохи. Рядом с ним ровно посапывал Алексей Близнюк, пяля глаза на звездное небо. Второй помощник — Даниил Сыч укрылся за кустом акации возле дома.

— Ты по верхам-то меньше смотри, не отвлекайся, — шепнул младшему лейтенанту на ухо Павел Гаврилович. Однообразное ожидание сковало у него и спину и ноги.

— В такую светлынь бандиты остерегаются ходить, они луну не любят, она их предательница, — ответил Близнюк равнодушно.

— Приспичит, пойдут, а ты лясы точишь. Помолчи, скоро рассвет.

И тут сквозь тишину донеслись тихие переливчатые звуки, скоро перешедшие в хорошо различимый храп. В первое мгновение Павел Гаврилович не знал, что предпринять, чтобы разбудить Сыча, а рука его будто бы сама собой зашарила по земле. Она сразу наткнулась на падалицу, и Павел Гаврилович с силой запустил в сторону храпевшего яблоками.

С третьего броска он понял, что попал, только не туда, куда надо. Пронзительное кошачье недовольство с шипением моментально подняло собаку; она гавкнула, загремела цепью, рыча и носясь вдоль дома.

Проскура отполз с Близнюком подальше от греха к огороду, тихонько ворча:

— Я тебе посплю в засаде… И ты, Близнюк, сопишь и отдуваешься, как паровоз, за версту слышно.

— Тише, кто-то идет… — предостерег Алексей.