— О Боже! — простонал Эллери.

— И еще целая дюжина явных указаний. Корзинка с термосами, например. Предположим, ее бы не доставили вовремя? Предположим, ее в сутолоке забыли бы на летном поле? Или предположим, что Джек и Блайт были бы настолько увлечены друг другом, что не стали бы пить коктейли, даже если бы и захватили их с собой в самолет? Или предположим, один из них выпил, а другой нет? Все страшно неопределенно, рискованно, Эллери, так плохо продумано. А вот Жак Бутчер, будь он преступником, ни за что бы...

— Ладно, ладно, — прервал ее Эллери. — Вы меня убедили — то есть, совсем наоборот. Вы увидели блестящую идею с фантастической подоплекой и бездарным исполнением, а поскольку и сам Лу был таким, то вы решили, что это он и есть. Порекомендую-ка я этот метод Глюке: он будет в восторге! А теперь, мисс Пэрис, как насчет расплаты за пари?

— За пари... — обескураженно проговорила Пола.

— Вы сказали, что я никогда не поймаю преступника. Так вот: я его поймал, следовательно, я выиграл, и вы должны пригласить меня в клуб «Подкова»!

— О! — сказала Пола и надолго замолкла. Он явственно ощущал ее панический страх, передававшийся по проводам. — Но... но пари заключалось не в этом, — заявила она наконец с отчаянием в голосе. — Мы поспорили, что вы разоблачите его перед законом, передадите его в руки правосудия. Вы этого не сделали. Он улизнул от вас — совершил самоубийство, пытаясь бежать, но его парашют не раскрылся...

— Э нет, не выкручивайтесь! — твердо возразил Эллери. — Не пытайтесь уклониться от расплаты, мисс Пэрис. Вы проиграли, и должны рассчитаться за проигрыш!

— Но Эллери, — взмолилась она, — я не могу! Я... я уже много лет не ступала за порог моего дома. Вы не представляете, насколько сама мысль об этом заставляет меня дрожать от ужаса и...

— Бы приглашаете меня в клуб сегодня вечером.

— Мне кажется... я уверена, что упаду в обморок, или со мной случится нечто подобное. Я понимаю, все это звучит достаточно глупо для нормального человека, — воскликнула она, — но как люди не могут понять? Они бы поняли, если бы у меня была корь или ветрянка. А это тоже болезнь, только не органическая. Это болезнь толпы...

— Одевайтесь, иначе вы не успеете!

— А мне нечего надеть, — торжествующе заявила она. — То есть, нет вечерних туалетов. У меня никогда не было случая надевать их. Даже... даже накидки нет...

— Я уже переодеваюсь. Буду у вас в восемь тридцать.

— Эллери, не надо!

— В восемь тридцать!

— Пожалуйста! О, пожалуйста, Эллери...

— В восемь тридцать, — непреклонно повторил мистер Квин и повесил трубку.

Ровно в половине девятого мистер Квин появился перед парадным входом в очаровательный белый дом на Холмах, и хорошенькая девушка отворила ему дверь. Мистер Квин с некоторым трепетом заметил, что глаза юной леди сияют, а щеки розовы от возбуждения. Девушка была одной из очаровательных фей-секретарш мисс Полы; она с ревностной придирчивостью окинула взглядом его затянутую во фрак стройную фигуру, точно строгая мать, встречающая впервые явившегося с визитом ухажера своей любимой дочери.

«Что за ерунда! — возмутился про себя мистер Квин. — Ну-ка, с дороги, красавица!»

Но красавица восторженным шепотом произнесла:

— О, мистер Квин, это просто чудесно! Вы думаете, она решится?

— Конечно, решится, — небрежно ответил мистер Квин. — Вся болтовня о толпофобии — сплошной вздор! Ерунда! Где она?

— Она и смеется, и плачет — о, она просто прелестна! Погодите, когда увидите ее! Это самое невероятное чудо из всех, когда-либо происходивших с ней! Я надеюсь, ничего не...

— Ладно, ладно, — ворчливо оборвал ее Эллери. — Хватит болтать, милая! Дайте-ка мне самому взглянуть на эту прелесть!

Тем не менее, к двери Полы он приблизился с замирающим сердцем. Что с ним происходит? Вся эта суета и нервотрепка из-за такой мелочи, как посещение ночного клуба?

Он постучался, и озабоченная секретарша испарилась, а мелодичный голос Полы робко произнес из-за двери:

— Входите... входите, пожалуйста!

Мистер Квин поправил свой черный галстук, откашлялся и вошел.

Пола стояла, высокая и напрягшаяся, на фоне закрытой стеклянной двери в противоположной стене, молча глядя на него. Руки ее в браслетах и красных перчатках до локтей были прижаты к груди. На ней была надета, переливаясь и •сверкая в тех местах, на которые падал свет — ткань или чистое золото? Длинная накидка из белого пушистого меха была схвачена у подбородка великолепной марказитовой[63] брошью. Прическа напоминала придворного пажа елизаветинской эпохи. Одним словом — совершенство с головы до ног!

— Святые угодники! — пробормотал Эллери.

Она стояла бледная, с побелевшими губами.

— Как я... как я выгляжу?

— Вы выглядите, — благоговейно произнес мистер Квин, — как один из ангелов. Вы выглядите, — сказал мистер Квин, — как популярное представление о Клеопатре, хотя у Клеопатры был горбатый нос и вероятно темная кожа, а ваши нос и кожа... Вы выглядите, — сказал мистер Квин, — как одно их тех божественных созданий с Альдебарана или откуда-то там еще, которых любил описывать Герберт Дж.Уэллс[64]. Вы выглядите отлично!

— Не говорите глупостей! — слегка сердито сказала Пола. — Я имею в виду одежду.

— Одежду? Одежду! Кстати, мне помнится, вы сказали, что у вас нет никаких вечерних туалетов. Лгунья!

— Не было и нет, поэтому я и спрашиваю, — возразила она. — Мне пришлось одолжить накидку у Бесс, платье у Лилиан, а туфли у соседки через несколько домов отсюда, у которой такой же размер обуви, как у меня. Я чувствую себя настоящей коммунисткой! Правда, Эллери, вы уверены, что так сойдет?

Эллери решительным шагом пересек комнату. Пола съежилась, прижавшись к стеклянной двери.

— Эллери... Что вы собираетесь...

— Позвольте предложить самой прелестной даме из всех известных мне, — с пылкой галантностью произнес мистер Квин, — вот это!

И он протянул ей небольшую целлофановую коробку, в которой лежал очаровательный букет из белых камелий.

— Ах! — воскликнула Пола и добавила мягче: — Как это любезно! — Внезапно напряжение оставило ее; она стала естественнее, раскованнее и непосредственнее, когда быстрыми ловкими движениями приколола букет к своему корсажу.

А мистер Квин, проведя языком по пересохшим губам, сказал:

— Пола...

— Да?

— Пола... — снова сказал мистер Квин.

— Да? — нахмурившись, взглянула она на него.

— Пола, вы позволите... Можно мне... А, черт возьми, единственный способ сделать это — просто взять и сделать!

Он схватил ее и прижал к своей накрахмаленной сорочке так тесно, как только позволила сорочка, и неуклюже поцеловал ее в губы.

Пола неподвижно лежала в его объятиях, закрыв глаза и учащенно дыша. Затем, не открывая глаз, она проговорила:

— Поцелуйте меня еще...

Спустя некоторое время мистер Квин хрипло пробормотал:

— Я подумал... давайте никуда не пойдем, а скажем, будто мы ушли. Давайте... ну, останемся здесь!

— Да, — прошептала она. — О, да!

Но у Эллери дута была из стали. Он твердо отбросил прочь искушение:

— Нет, мы уйдем отсюда! В этом весь смысл вашего лечения!

— О, я не могу! Я хочу сказать... мне кажется, я не смогу...

Мистер Квин взял ее за руку и провел через всю комнату к запертой двери.

— Откройте дверь, — сказал он.

— Но я... я сейчас в таком беспорядке!

— Вы прекрасны. Откройте дверь!

—- Вы и вправду этого хотите?.. Открыть ее?

— Откройте ее сами! Собственными руками!

Два испуганных чертенка выглянули из ее широко раскрытых печальных глаз. Пола судорожно глотнула, словно маленькая девочка, и ее рука в алой перчатке нерешительно протянулась к дверной ручке. Она в отчаянии посмотрела на Эллери.