Эллери не колеблясь направился к стоявшему посреди комнаты массивному бюро из потемневшею от времени прочною резного дуба с горизонтальной крышкой. Однако Эллери интересовал не сам старинный стол Толленда Стьюарта, а то, что находилось внутри. Быстрый, но тщательный обзор подсказал ему, что в комнате не было сейфа, и бюро поэтому оставалось наиболее вероятным хранилищем того, что он искал.
Эллери обнаружил это во втором ящике, который он открыл-без труда, в стальной шкатулке, выкрашенной в зеленый цвет, незапертой, хотя замок с торчащим в нем ключом лежал тут же, рядом со шкатулкой.
Это было завещание Толленда Стьюарта.
Эллери внимательно прочел его, одним ухом прислушиваясь к звукам из комнаты старика наверху.
Дата на завещании свидетельствовала о том, что оно было составлено девять с половиной лет тому назад. Завещание было написано на плотной гербовой бумаге с вензелем старого солидного' банкирского дома в Лос-Анджелесе, неразборчивым почерком. Эллери представил себе, как старый разбойник, сопя и упираясь изнутри языком во впалые теки, выводит на бумаге свои каракули, не позволяя никому взглянуть на то, что он пишет. Под завещанием стояла подпись Толленда Стьюарта, заверенная лицами, имена которых ни о чем не говорили Эллери — очевидно, служащие банка.
Завещание гласило:
«Я, Толленд Стьюарт, в день своего шестидесятилетия, находясь в здравом уме и твердой памяти, настоящим выражаю свою последнюю волю, и завещаю:
Сумму в сто тысяч долларов наличными или в ценных бумагах доктору Генри Ф.Джуниусу, находящемуся у меня на службе, но только при непременном выполнении перечисленных ниже условий:
1. До моей смерти д-р Джуниус должен выполнять функции моего служащего не менее десяти лет с момента подписания данного завещания, кроме периодов болезни и подобных же перерывов в его службе, не зависящих от его воли. В течение всего остального времени он должен выполнять функции моего личного врача, ответственного за состояние моего здоровья.
2. Я, Толленд Стьюарт, должен прожить более десяти лет с момента подписания данного завещания, т.е. моя смерть должна наступить после моего семидесятого дня рождения.
В случае моей смерти до наступления семидесятилетнего возраста вне зависимости от причины, или если д-р Джуниус оставит службу у меня — либо добровольно, либо в результате увольнения — до окончания десятилетнего периода, указанного выше, мое завещание ему ста тысяч долларов ($100.000,00) должно считаться аннулированным, и все мое состояние полностью и без всяких отчислений должнЬ перейти в собственность моих законных наследников.
Я также выражаю настоящим требование, чтобы все мои справедливые долги были погашены и была выделена необходимая сумма на достойные похороны.
Все остальное мое состояние я завещаю разделить следующим образом: одна половина (112) переходит в собственность моей единственной дочери, Блайт, или, если ее кончина наступит до моей смерти, ее наследников. Вторая половина (1/2) переходит в собственность моей внучки Бониты, дочери Блайт, или, если кончина Бонни наступит до моей смерти, ее наследников.»
За исключением короткого параграфа, в котором младший вице-президент того банка, где было составлено и засвидетельствовано завещание, назначался ответственным душеприказчиком и исполнителем воли завещателя, в документе больше ничего не было.
Эллери вернул бумагу в зеленую шкатулку, задвинул ящик бюро и украдкой выскользнул из дома.
Выйдя на поляну, служившую аэродромом, он заметил в небе маленький тупоносый самолет, который он видел в воскресную ночь в расположенном рядом ангаре. Самолет снижался, заходя на посадку. Пробежав по поляне, он остановился возле наемного самолета, доставившего в горы Эллери и Бонни. Доктор Джуниус спрыгнул на землю, похожий на престарелого кондора в шлеме с болтающимися по бокам наушниками.
Он приветливо помахал Бонни, ожидавшей у самолета, и поспешил навстречу приближавшемуся Эллери.
— Решили нанести нам визит, я вижу? — дружелюбно сказал доктор. — А мне пришлось слетать в Лос-Анджелес за кое-какими покупками. Что нового на голливудском фронте?
— Пока все спокойно, — Эллери сделал короткую паузу. — Мы только что имели честь беседовать с вашим достойным благодетелем.
— Поскольку ваша шкура цела, — улыбнулся доктор, — это было не так уж и страшно... Вы сказали: «благодетелем»? — добавил он совершенно другим тоном.
— Ну да, — сказал Эллери. — А разве он таковым не является?
— Не понимаю, что вы имеете в виду. — Блестящие глаза доктора спрятались в свои желтые морщинистые глазные впадины.
— О, полноте, доктор!
— Нет, в самом деле не понимаю!
— Не говорите мне, будто вы понятия не имеете, что старый чудак отложил для вас кое-какую мелочь на черный, день!
Доктор Джуниус откинул голову назад и громко захохотал:
— Ах, вот вы о чем! — Смех его приобрел горький оттенок. — Конечно, Я знаю об этом. Зачем бы, по-вашему, я похоронил себя здесь, наверху?
— Я подумал, — сухо ответил Эллери, — что для такого решения должна быть веская причина.
— А разве я вам не говорил?
— М-м...
— Я не уверен, — продолжал доктор Джуниус, пожимая плечами, — что много выиграл в этой сделке. Сто тысяч — ничтожная сумма, просто смехотворная! Жить здесь со старым самодуром и выносить все его капризы и прихоти стоит не меньше миллиона, по самым скромным подсчетам!
— Как ему в голову пришло заключить с вами такое странное соглашение, доктор?
— Когда мы познакомились, его обрабатывала пара врачей-шарлатанов, которые присосались к нему, как пиявки, и получали тысячные гонорары. Они убедили его в том, что у него рак желудка и жить ему осталось год или два от силы.
— Вы имеете в виду заведомо ложный диагноз?
— Вроде того. Думаю, они опасались, что рано или поздно священная корова перестанет давать молоко, и задумали получить от него значительно больше за короткий период своего «лечения», делая ставку на его ипохондрию. Так или иначе, кто-то порекомендовал ему меня; я провел обследование и обнаружил у него всего лишь язву. Я сказал ему об этом, и жулики потихоньку убрались.
— Но я все же не понимаю ...
— Говорю вам, вы не знаете Толленда Стьюарта, — хмуро проговорил доктор. — Он подозревал их, но не мог выбросить из головы опасение, что у него действительно рак. Мои уверения в обратном и в том, что я сумею легко вылечить его язву — во всех других отношениях он был абсолютно здоров — и подсказали ему оригинальную идею. Он бспомнил, как шарлатаны пугали его скорой смертью через год или два. Вот он и нанял меня, заявив, что ему понравилась моя честность, и если я сумею поддержать его жизнь в течение не менее десяти лет — то есть в пять раз дольше, чем обещали ему другие — то меня ожидает крупное вознаграждение.
— Китайская система. Врач получает жалование только пока его пациент находится в добром здравии.
— В добром здравии! — фыркнул доктор Джуниус. — Да старик здоров, как бык! Я за короткий срок вылечил его язву, и с тех пор, кроме легкого насморка, он ничем не болел!
— Но всевозможные лекарства, порошки и микстуры у его кровати...
— Подкрашенная водичка и успокаивающие пилюли в сахарной оболочке. Неприятная, но необходимая предосторожность. Я не пользовался нормальными лекарствами из моей небольшой аптечки вот уже в течение восьми лет. Я вынужден поддерживать в нем веру в его воображаемые болезни, иначе он в два счета вытурит меня из дома!
— И в таком случае вы не получите свои сто тысяч, когда он умрет.
Доктор в отчаяньи взмахнул руками;
— Когда он умрет! Насколько я могу судить, он доживет до девяноста! Все шансы за то, что он меня переживет, и я получу за долгие годы моих мытарств здесь две строчки в газетном некрологе!
— Но разве он не платит вам еще и годовое содержание?
— О, разумеется, и довольно приличное, — пожал плечами доктор. — Но, к сожалению, у меня от него ничего не остается. Если мне не удается время от времени улизнуть в Лос-Анджелес, я становлюсь просто помешанным А стоит мне только попасть туда, все мои денежки вылетают в трубу — то на рулетку, то на бега. А недавно я здорово проигоался на бирже...