Тай взбежал вверх по лестнице, перескакивая сразу через три ступеньки, и обнаружил Бонни в развевающемся розовато-лиловом крепдешином халатике, которая, как сумасшедшая, выбрасывала на пол содержимое ящиков секретера и письменного стола. Будуар се матери выглядел так, словно в него ударила молния.

— Их здесь нет! — кричала Бонни в отчаянии. — Или я не могу их найти. Какая же я дура!

Она в изнеможении свалилась на кровать матери. Распущенные волосы были перевязаны золотой лентой и ниспадали сверкающим каскадом, словно топленый мед, вдоль ее плеч, где их пронизывали яркие солнечные лучи.

Тай смущенно вертел в руках шляпу, отводя глаза в сторону. Затем он решился и посмотрел на девушку:

— Бонни, зачем ты меня вызвала?

— О, потому что я неожиданно вспомнила... А потом, когда я просматривала почту...

— А почему ты не позвала Бутча? Клотильда сказала, будто ты запретила звонить ему. Почему же... меня, Бонни?

Она замерла в неподвижности, смутившись, плотнее запахнула на себе халатик и отвела взгляд, не выдержав жгучего пламени, пылавшего в его глазах.

Тай бросился к ней и поднял ее с кровати, грубо обняв за плечи:

— Хочешь, я сам скажу тебе, почему?

— Тай... Ты так странно смотришь... Не надо!

— Я чувствую себя очень странно. Я сам не понимаю, что со мной. Глупейшая, дурацкая ситуация... Но видя тебя здесь, на кровати — одинокую, испуганную, как потерявшийся ребенок... Бонни, почему ты первым делом подумала обо мне, когда тебе понадобилось сообщить кому-то о чем-то очень важном?

— Тай, прошу тебя, перестань!

— Считается, что мы ненавидим друг друга?

Она попыталась освободиться из его объятий, не очень настойчиво:

— Пожалуйста, Тай, не надо! Ты не должен...

— Но я ведь не ненавижу тебя, — с удивлением в голосе произнес он. Руки, державшие ее, напряглись еще сильнее. — Я только что понял это. Я вовсе не ненавижу тебя. Я люблю тебя!

— Тай! Нет!

Он плотнее прижал ее к груди одной рукой, а другой поднял ей подбородок, чтобы заставить взглянуть на себя.

— И ты любишь меня. Ты всегда любила меня. И знаешь, что это правда.

— Тай, — прошептала она. — Отпусти меня...

— Ничего не поделаешь!

Бонни дрожала, точно стеклянная статуэтка от сильного удара; затем дрожь внезапно исчезла, и вся ее нежность полностью передалась ему.

Они стояли молча, прижавшись друг к другу, не глядя на беспорядок, царивший в комнате.

Спустя долгое время Бонни прошептала:

— Это безумие. Ты сам так сказал.

— Тогда я не желаю больше быть здравомыслящим!

— Мы оба сейчас очень ослабели. Мы чувствуем себя потерянными и... О, эти ужасные похороны!

— Мы стали наконец самими собой, Бонни! И если их смерть не принесла им ничего другого...

Бонни спрятала лицо у него на груди.

— Это похоже на сон... Я чувствовала себя словно обнаженной... Как хорошо быть так близко к тебе, когда знаешь, что ты и я... из всех людей на земле...

— Поцелуй меня, Бонни. Боже, как я хотел... — Губы его касались ее лба, век, ресниц...

Внезапно Бонни отшатнулась от него и обессиленно опустилась на шезлонг.

— А как же Бутч? — жалобно спросила она.

— О! — сказал Тай. Радость и пылкая страсть быстро увяли на его лице. — Я совсем забыл о Бутче... — Но тут его брови сурово сошлись на переносице, и он сердито воскликнул: — А черт с ним, с Бутчем! И черт со всеми! Я слишком долго был лишен тебя. Ты была всей моей жизнью — перевернутой, точно в кривом зеркале, — и мы должны получить за это компенсацию. С самого детства мне внушали ненависть к тебе; она была постоянно со мной, а значит, ты была со мной днем и ночью еще с тех пор, когда я бегал в коротких штанишках. И сколько я себя помню, я всегда думал о тебе... Я имею больше прав на тебя, чем Бутч!

— Я не могу причинить ему боль, Тай, — лишенным выражения голосом произнесла Бонни. — Он самый лучший человек в мире!

— Но ты не любишь его, — решительно возразил Тай.

Она опустила глаза:

— Я... я не в состоянии сейчас разобраться. Все произошло так неожиданно... Он любит меня!

— Ты была всей моей жизнью, Бонни. — Тай попытался вновь заключить ее в объятия, ища ее губы.

— Нет, Тай. Мне нужно... немного времени. О, это звучит банально! Но ты ведь не можешь ожидать... Я должна привыкнуть...

— Я никуда не отпущу тебя!

— Нет, Тай. Не сейчас. Ты должен обещать мне, что не скажешь... ну, обо всем этом... ни одной живой душе. Я не хочу пока, чтобы Бутч узнал. Может быть, я неправа. Может быть... Но ты должен пообещать!

— Не думай ни о ком, кроме меня, Бонни!

Она вздрогнула.

— Единственное, что приходило мне в голову последние три дня — это желание увидеть мою маму отомщенной. Вот видишь, просто невозможно говорить о простых вещах, чтобы они не звучали... мелодраматично! Но я действительно хочу этого. Очень хочу! Она была милейшим, самым безобидным существом на свете. Кто бы ни убил ее — он чудовище! Он не может быть человеком! — Губы ее сложились в жесткую линию. — Знай я, кто он, я убила бы его сама, не задумываясь, как бешеную собаку!

— Позволь мне помочь тебе, дорогая...

— И любого, — с гневом продолжала Бонни, — любого, в малейшей степени причастного к убийству, я ненавидела бы, как... как самого убийцу! — Она взяла его за руку. — Так что ты сам видишь, Тай, почему все так... почему мы вынуждены ждать.

Он ничего не ответил.

— А ты разве не хочешь найти убийцу своего отца?

— И ты еще спрашиваешь? — с укором спросил он.

— Тогда давай искать вместе... У нас с тобой — теперь я ясно вижу — всегда была по крайней мере одна общая черта... Тай, посмотри на меня... — Он повиновался. — Я не отвергаю тебя, милый, — прошептала она, тесно прижавшись к нему. — Когда все это случилось... я признаюсь тебе, что ни о ком не могла думать, кроме тебя. Тай, они... они умерли, и оставили нас одних! — Подбородок ее задрожал, и губы сложились в печальную гримасу.

Тай вздохнул, поцеловал Бонни, потом подвел ее к кровати и усадил девушку на нее.

— Отлично, партнер. Ведь мы партнеры, не так ли? Маленькая частная война против маленького частного преступления. Давай ее объявим! — оживленно воскликнул он.

— О, Тай!

— А в чем причина этого беспорядка?

Бонни смотрела на него сквозь слезы, но с улыбкой на губах. Затем улыбку сменило выражение холодной решимости, и она достала из-за лифа почтовый конверт.

— В течение некоторого времени, — сказала Бонни, шмыгая носом и утирая остатки слез, — мама получала какие-то письма. Я думала, что это обычная почта от поклонников и почитателей, и не обращала на них внимания. Но теперь... я не знаю.

— Угрожающие письма? — насторожился Тай. — Дай-ка взглянуть!

— Погоди. Знаешь ли ты кого-нибудь, кто посылал бы карты по почте? Имеют ли карты какое-нибудь значение для тебя? Получал ли Джек что-нибудь подобное?

— Нет... Карты? Ты имеешь в виду игральные карты?

— Да. Из клуба «Подкова».

— Опять Алессандро, а? — пробормотал Тай.

— Я искала остальные конверты — ну, те, что приходили перед... несчастьем. Но они куда-то пропали. Когда я вернулась с похорон, я начала перебирать кучу писем и телеграмм с соболезнованиями, и нашла... вот это. Тут я вспомнила про остальные.

Тай взял конверт. Он был надписан выцветшими синими чернилами, и почерк — грубо нацарапанные печатные буквы — свидетельствовали о том, что надпись была сделана плохим пером.

— Письмо адресовано Блайт Стьюарт, — озадаченно проговорил Тай. — А по штемпелю видно, что оно отправлено в Голливуд вчера вечером, девятнадцатого. То есть, через два дня после смерти адресата! Какая-то бессмыслица!

— Вот поэтому я и считаю, — напряженным голосом сказала Бонни, — что это важно. Возможно, если мы сопоставим все факты, которые покажутся нам бессмысленными, мы найдем кое-что, имеющее смысл!

Тай достал из конверта то, что в нем лежало, и с недоумением уставился на него: