— Ладно, — холодно бросил Тай. — А как насчет Алессандро и отцовских расписок?

— Но они же оказались во владении вашего отца, — возразил Эллери. — Если бы он не расплатился, неужели вы думаете, что Алессандро вернул бы ему расписки?

— Я ничего об этом не знаю, — пробормотал Тай. — Я только спрашиваю: откуда отец достал сто десять тысяч?

— Вы абсолютно уверены, — медленно проговорил Глюке, — что он нигде не мог получить такую сумму?

— Разумеется!

Инспектор задумчиво потер подбородок:

— Настоящее имя Алессандро — Джо Ди Сангри, и он был замешан во множестве махинаций в Нью-Йорке. Когда-то, давно, Джо был одним из громил Аль Капоне[40]. — Он с сомнением покачал головой. — Только тут не пахнет гангстерской разборкой. Отравленная выпивка! Если бы Джо Ди Сангри захотел наказать несостоятельного должника, он воспользовался бы пистолетом. Это у него в крови.

— Времена переменились, — бросил Тай. — Пора вывести на чистую воду этого проходимца! Или мне самому заняться им?

— О, мы его тщательно проверим.

— Во всяком случае, — вставил Эллери, — неужели Джо Ди Сангри, или Алессандро, убил также и мать Бонни из-за того, что ваш отец отказался оплатить карточный долг?

— Я знала, что их женитьба приведет к несчастью, — горячо заявила Бонни. — Я знала! Зачем только они решились на это?

Тай покраснел и отвернулся. Глюке задумчиво грыз ноготь на большом пальце и не сводил глаз с Тая и Бонни.

Пилот открыл дверцу кабины.

— Мы прибыли, — сказал он.

Все посмотрели вниз, в черную пустоту под ними. Смутно виднеющееся взлетное поле было черным-черно от переполнявших его людей.

Бонни побледнела и схватила Бутча за руку:

— Это... это похоже на что-то большое и неживое, по которому ползает множество мелких муравьев...

— Бонни, ты до сих пор держалась молодцом. Потерпи еще немного. Не сорвись напоследок. Выше голову, девочка!

— Но я не могу! Все эти миллионы глаз, уставившиеся на тебя...

Она крепко вцепилась в руку Чудо-мальчика.

— Ну-ну, мисс Стьюарт, успокойтесь, — проговорил инспектор, поднимаясь на ноги. — Вам придется это перенести. Мы здесь...

— В самом деле? — с горечью перебил его Тай. — А по-моему, мы нигде. И с каждой минутой удаляемся откуда бы то ни было все дальше и дальше.

— Поэтому я и говорил, — пробормотал Эллери, — что когда мы узнаем, почему Джек и Блайт были отравлены и получим четкие указания относительно мотивов, мы разгрызем этот твердый орешек! 

 Глава IX

Девятка треф

В среду двадцатого единственными абсолютно спокойными фигурами в городе Лос-Анджелесе и его окрестностях оставались лишь Джон Ройл и Блайт Стьюарт: они были мертвы.

Это были сумасшедшие три дня. Репортеры, кинооператоры, журналисты всех направлений, пожилые дамы из критических и художественных журналов, полиция штата и люди инспектора Глюке из Отдела по расследованию убийства, режиссеры, продюсеры, директора киностудий, ищущие вдохновения, бальзамировщики, священники, должники, продавцы погребальных принадлежностей, юристы, дикторы радио, торговцы недвижимостью, тысячи потрясенных поклонников у гроба своих мертвых кумиров, — все это кипело, бурлило, толкалось и заполняло время бодрствования Тая и Бонни — времени для отдыха совсем не было — превращая его в оживший ночной кошмар.

— С таким же успехом я мог бы принимать участие в подготовке веселой пирушки, — выходил из себя Тай, растрепанный, небритый, с красными от усталости глазами. — Ради Бога, кто-нибудь, неужели я не могу проводить отца в последний путь по-человечески?

— Он принадлежал публике при жизни, — спокойно объяснял Эллери. — Вы не можете ожидать, чтобы публика отказалась от своих прав на него и после смерти.

— После такой смерти!

— Любой, какой бы она ни была.

— Да они просто стервятники!

— Убийство всегда выпячивает худшие стороны человеческой натуры. Подумайте только, что приходится переживать Бонни в Глендейле!

— Да, — скривился Тай. — Я полагаю... для женщины это слишком сильное испытание... — Подумав, он добавил: — Квин, я должен поговорить с ней.

— Вот как, Тай? — Эллери попытался скрыть удивление.

— Это чертовски важно.

— Сейчас будет очень трудно организовать спокойную встречу.

— Но мне надо!

Они встретились в три часа пополуночи в невзрачном маленьком кафе, затерявшемся в тупике, отходящем от Мелроуз-Стрит, чудесным образом избавившись от преследовавших их зевак. Тай надел темно-синие очки, а Бонни густую вуаль, оставлявшую открытыми лишь ее бледные губы и подбородок.

Эллери и Чудо-мальчик стояли на часах у кабины, в которой велись переговоры.

— Извини, Бонни, что я пригласил тебя сюда в такое время, — отрывисто проговорил Тай. — Но нам с тобой надо кое-что обсудить.

— Да? — Голос Бонни удивил его: он звучал глухо, отчужденно и был полностью лишен жизненной теплоты и эмоций.

— Бонни, ты нездорова.

— Я в полном порядке.

— Квин... Бутч... кто-нибудь из них должен был сказать мне!

— Со мной все в порядке. Просто я думаю о... о предстоящей среде. — Тай заметил, как задрожали ее губы под вуалью. Он смущенно переставлял на столе бокал с шотландским виски.

— Бонни... я никогда не просил тебя об одолжении, правда?

— Ты?

— Да, я... Полагаю, ты считаешь меня дураком, ударившимся в сантименты подобного рода...

— Ты стал сентиментальным? — Губы Бонни на сей раз слегка скривились в усмешке.

— Вот о чем я прошу тебя... — Тай оставил в покое стакан. — Не ради меня. Даже не только ради моего покойного отца. Я прошу тебя ради их обоих — отца и твоей матери.

Бонни убрала руки со стола и сложила их на коленях:

— Ближе к делу, пожалуйста.

— Мне кажется, их надо похоронить вместе, — выпалил он.

Бонни молчала.

— Я уже говорил тебе, что прошу не ради отца. Ради их обоих. Я думал об этом с самого воскресения. Бонни, они любили друг друга. Раньше... я так не считал. Мне казалось, будто за этим кроется нечто другое — не знаю, что. Но теперь. .. Они умерли вместе. Неужели ты не видишь?

Бонни молчала.

— Они жили в разлуке столько лет, — продолжал Тай, — чтобы потом умереть перед самым... Я знаю, что с моей стороны глупо говорить о таких вещах. Но я не могу избавиться от чувства, что папа — да, и твоя мама тоже! — хотели бы быть похороненными вместе.

Бонни молчала так долго, что Тай даже испугался, не случилось ли с ней чего. Но только он собрался окликнуть ее, как она пошевелилась. Руки ее появились из-под стола и откинули с лица вуаль. И она смотрела, смотрела, смотрела на него своими окаймленными темными тенями глазами, не говоря ни слова и не меняя выражения лица.

Затем она тихо сказала: — Хорошо, Тай, — и встала.

— Спасибо!

— Я просто подумала о маме.

Никто из них не проронил больше ни слова. Они вернулись домой различными путями: Тай отправился в двухместном автомобиле Эллери на Беверли-Хиллз, а Бонни в лимузине Чудо-мальчика в Глендейл.

Коронер подписал разрешение на выдачу тел, Джон Ройл и Блайт Стьюарт были набальзамированы, и в течение нескольких часов в среду утром их величественные гробы из красного дерева в футляре из чистой красной меди фирмы «Анаконда», с восемнадцатикаратовыми золотыми ручками, обитые японским шелком ручной выделки по 50 долларов за ярд, устланные пухом черных лебедей, были выставлены для всеобщего обозрения в величественном похоронном зале на бульваре Сансет, который Сэм Викс, негласно занимающийся рекламой этого заведения на базе двух процентов комиссионных, уговорил Жака Бутчера уговорить Тая Ройла уговорить Бонни Стьюарт выбрать для этой цели. Четверых женщин придавили в толпе, причем одну серьезно, шестнадцать упали в обморок, и полиции пришлось разгонять толпу на своих величественных лошадях, которые по этому случаю были специально вычищены и приведены в надлежащий вид. Один неряшливо одетый человек — очевидно коммунист — попытался откусить стремя у конного полицейского, наехавшего на него, получил дубинкой по голове и был отправлен за решетку. Внутри похоронного зала все сливки общества в изысканнейших утренних туалетах — мадам Фло, Маньен и Л’Эрез наняли целую кучу портних, чтобы успеть заказать новые наряды к моменту похорон, — отмечали, как великолепно выглядит Блайт: «Словно она заснула, бедняжка; если бы не стекло, можно было бы поклясться, что она вот-вот пошевелится!» «А тем нс менее, она набальзамирована; они творят просто чудеса!» «Вот именно; и подумать только, что у нее внутри практически ничего нет. Я читала, что ей делали вскрытие, а ведь знаете, что они вытворяют во время вскрытия!» «Не говорите гадостей! Откуда я знаю?» «Да, но не был ли ваш первый муж...» — и какой тонкий вкус проявила Бонни, нарядив Блайт в это великолепное белое атласное вечернее платье с таким искусно скроенным лифом — «У нее был прекрасный бюст, дорогая. Знаете, однажды она призналась мне, что никогда не носила корсет. И мне достоверно известно, что ей не нужно было носить бюстгальтер с чашечками!» — со сборками у талии и множеством мелких плиссе — «Если бы только она могла встать, бедняжка, вы бы увидели, какой удивительный эффект создают эти плиссе!» — с изящным корсажем из орхидей и с такими щегольскими бриллиантовыми застежками на плечевых бретельках —- «Я считаю, что они смотрятся шикарно. Они настоящие, как вы думаете, дорогая?» — и как прелестно выглядит бедняга Джек в крахмальной сорочке и фраке, со своей полуциничной улыбкой на лице — «Ну разве не готовы вы побожиться, что он сейчас собирается встать из гроба и заключить вас в объятия?» «А кто положил рядом с ним золотую статуэтку, которую Джек получил в тридцать третьем?» «Не знаю кто, но по-моему, это уже немного отдает чванством, вы не находите?» «Здесь присутствует Комитет Академии изящных искусств, и они, кажется, вполне довольны!» «Несмотря ни на что, он был чертовски обаятельным, этот Джек Ройл! Мой второй муж однажды сбил его с ног...» «Не кажется ли тебе, дорогая, что говорить об этом в присутствии стольких детективов немного опрометчиво? Ведь Джек, как-никак, был убит.» «Не смеши меня, Нанетта! Тебе отлично известно, что Ллуэллин сбежал в Африку и еще Бог знает куда с той глупой девчонкой из кордебалета два года тому назад!» «Вот что я могу сказать тебе о Джеке Ройле, дорогая — не говоря худого слова о мертвых: в определенном смысле Блайт просто повезло. Она никогда не была бы счастлива с ним, судя по тому, как он бегал за каждой юбкой в городе!» «О, как ты права, милочка! Я совсем забыла, что ты ведь очень хорошо его знала, не так ли?»