Люк вернулся в Синайскую больницу почти к финалу. Через 2 часа, ближе к полуночи Габи родила девочку. Сам процесс его не особенно впечатлил, он смотрел на происходящее отстраненно, даже с меньшим вниманием, чем когда-то на медицинском факультете, когда наблюдение за родами было темой занятия. Сейчас маленький, небрежно запеленутый сверток лежал в кроватке. Чуть вытянутая голова, в нахлобученной дешевой шапке, красное крохотное лицо, опухшие веки, с неожиданно длинными черными ресницами, глаза закрыты, но губы часто двигаются и кривятся, как будто малышка силится то ли заплакать, то ли засмеяться. Люк часто подходил к девочке и смотрел на ее бессмысленные гримасы. Осознание, что это его дочь, и теперь он не один на свете, пока не овладело им. Под утро Люк поехал домой и лег спать, предварительно заведя будильник. Он чувствовал себя усталым и опустошенным, но думал не о своей девочке, а о делах, которые ему предстояли завтра, впрочем уже сегодня.

Риоджи

Риоджи проснулся очень рано, вышел в сад, полил цветы и поехал на работу. Вся апатия, овладевшая им вчера вечером, полностью прошла и ему даже хотелось как можно быстрее оказаться в лаборатории, в привычной и успокаивающей обстановке. Как только он вошел и увидел расстроенные лица Роберта и Стива, стало понятно, что случилось что-то серьезное.

— Что опять номер 2?

— Нет, с номером 2 все нормально. Тут другое. Смотри сам.

Они втроем подошли к компьютеру Стива, и Риоджи немедленно увидел, что крохотный участок ткани, видный только через микроскоп, поражен, причем довольно глубоко. Сейчас затронут микроскопический участок, но в биологии процесс сам по себе не затухает, он развивается. В данном случае, если этот орган будет пересажен, некротизированный участок разрастется и довольно быстро станет причиной частичной или полной печеночной недостаточности, то-есть новая печень откажет как же как и старая.

— Что это, боже… почему такое произошло.

— А вот смотри, давай еще увеличим и ты увидишь.

На мониторе на здоровых тканях печени показались белые налеты, похожие на скопления электрических фонарей, видных из самолета, летящего над ночным городом. Изображение стало еще крупнее и Риоджи увидел копошащиеся цепочки, похожие на наконечники леек.

— Что это? Вы брали пробу?

— Брали, брали… это аспергиллы. Видишь, там отдельные здоровые клетки уже некротированы. Видишь? Сам понимаешь, насколько быстро они диссеминируются после пересадки.

Риоджи молчал. Новость была настолько ошеломляющей и ужасной, что он не мог подобрать слов.

— Как это могло произойти? Там же несколько защит.

— Ну, какая разница, как… Сам понимаешь, такое бывает.

— Может промыть?

— Промыть-то можно, но это ничего не даст. Несколько спор все равно выживут. Бесполезно. Ну, то-есть в нашем случае бесполезно, мы не имеет права пересаживать такой орган. Риск слишком значительный, и мы на него не пойдем.

— Для кого этот орган?

— А тут, Риоджи, для нас есть хорошая новость.

Стив улыбался, Риоджи сразу все понял и с облегчением вздохнул. Эта печень была выращена дополнительно, на всякий случай, из клеток донора и она идеально подошла парню с травмой, а он умер. Потенциальная гибель органа не была катастрофой, но теперь они были обязаны выявить причины происшедшего и внимательно исследовать все, что у них росло.

Вскоре подошли Наталья, Алекс, Майкл и Ребекка и принялись громко обсуждать гибель органа. Люк не пришел, Стив предложил ему позвонить, но остальные на него зашикали. Они сами как-нибудь справятся, а Люка сейчас надо оставить в покое. Он с утра звонил Алексу и сказал, что у него родилась дочка. Подарок Люку никто сейчас не обсуждал, стало не до этого. Все, кроме Ребекки и Алекса, подключились к тщательнейшей проверке всех органов, которые на разных стадиях созревания находились в контейнерах. Стив вызвал бригаду инженеров-биологов из фирмы, поставляющих оборудование для лаборатории. Это было ЧП, для поставщиков чрезвычайно неприятное, Стив разговаривал с инженерами сухо и напористо:

— Это беспрецедентно. Мы выбирали фирму-поставщика по всему миру, выбрали вас, а теперь происходит такое возмутительное безобразие.

— Доктор Уолтер! Подождите, дайте нам разобраться.

— Разбирайтесь, кто вам не дает. Но факт — есть факт: орган пропал. Вы хоть представляете себе, сколько он стоит… это огромные деньги. Кроме того это усилия целого коллектива профессионалов высочайшего уровня. Вы знаете наши имена.

— Доктор Уолтер…

— Что? Что вы мне хотите сказать? В экспериментах такого уровня подобные огрехи недопустимы. На вашей совести может оказаться жизнь человека. Вы и понятия не имеете, как тщательно мы подбирали реципиентов, участников программы. Какую моральную смелость они все должны были иметь, чтобы согласиться на пересадку. Они ждут своих органов. Вы хоть представляете, что они сейчас испытывают?

— Доктор Уолтер. Я понимаю ваше возмущение, но грибок вездесущ, сейчас надо понять по какому каналу он проник в контейнер.

— А мне-то какая разница, по какому каналу. Этот орган надо выбросить, и все из-за вас. Все органы, которые сейчас находятся в ваших контейнерах, мы уже не можем вытащить, но в будущем я очень сомневаюсь, что мы продолжим наше с вами сотрудничество. Я уже звонил в штаб-квартиру фирмы. Разорвем к черту все контракты. Хватит с нас!

Стив уже орал на их главного инженера, а Риоджи казалось, что это кричат на него, что это он стоит с опущенной головой и не может ничего ответить. Ужас. В Японии не кричат, накажут, но не унизят. Инженеры принялись за работу. В помещении редко было столько людей одновременно. Алекс и Ребекка уехали, от них все равно не было никакого проку.

Прошло несколько часов, но никто даже не вышел на ланч. Через какое-то время инженеры спросили, выбрасывать ли пораженный орган. Риоджи запротестовал первым: ни в коем случае, мы будем эту печень лечить, наблюдать, как грибок будет себя вести под воздействием лекарств. Пересаживать ее нельзя, но раз такое в принципе может произойти, надо посмотреть, можно ли что-то сделать. Его поддержали. Кто-то заказал для всех пиццу. Риоджи с отвращением съел кусок и запил водой. Любимая еда итальянцев, которую в Америке давно считают своей, была для него слишком жирной и тяжелой. Она комом стояла в желудке, и Риоджи было трудно дышать.

Ни в одном контейнере они больше не обнаружили никаких посторонних культур. Их появление ни в коем случае не ожидалось, а то, что произошло с органом для мотоциклиста, не лезло ни в какие рамки. Инженеры ушли с озабоченными лицами, но никаких выводов пока не представили. Риоджи допускал, что вину за случившееся каким-то образом свалят на сотрудников, дескать они были недостаточно аккуратны в работе с контейнерами. Впрочем, он знал, что поставщики, обслуживающие оборудование, будут иметь дело со Стивом, а он сумеет узнать, в чем была проблема и заставить фирму ее устранить. Стив жесткий и строгий руководитель, а он со своей восточной обходительностью и любезностью не смог бы противостоять натиску профессионалов в другой области, его бы убедили, что он «ничего не понимает» и должен прислушиваться к выводам экспертов, а он, дескать, не эксперт. Риоджи знал бы, что оппоненты не совсем правы, но вести себя недружелюбно не смог бы. Вот поэтому и правильно, что не он, а Стив — директор программы. В своей голове Риоджи все время почему-то соревновался со Стивом, именно со Стивом, а не с Робертом, самым близким ему человеком в команде.

Он шел к машине и продолжал свои раздумья: он не такой как Стив, потому что слишком миролюбивый или потому что слишком старый? Риоджи не знал. Он стал замечать, насколько стал медлительный: медленно двигался, все еще водил машину, но так медленно, что его обгоняли, а потом обязательно заглядывали в окно водительского сидения, чтобы посмотреть, что там за водитель такой… ага, старикашка… понятно, понятно, что с него взять. Ум Риоджи, воспринимающий мир гораздо более метафорично и образно, чем ум европейца, видел себя большой неповоротливой рыбой, неспешно рассекающей водяную толщу, потихоньку поворачивающуюся вокруг своей оси, заторможено вдруг застывающую среди снующих вокруг косяков, таких быстрых, проворных, стремительных, молниеносно меняющих направление, вихрем проносящихся мимо, порывисто стукаясь друг о друга, останавливаясь на мгновение, чтобы снова продолжить свое движение в реактивном, калейдоскопическом параде, огибая медленного и вялого гиганта, не замечая его вовсе.