— Что-то с Шейном? — спросила она.

Мои плечи поникли, и Риган сочувствующе вздохнула.

— Прости, милая.

Она снова обняла меня.

— Он — придурок, — добавила Джоанна, а потом замолчала. — Так?

Я покачала головой.

— Нет, — я почувствовала, как снова наворачиваются слезы. — Это я дура.

— Не может быть, — спорила Риган. — Ты замечательная.

От ее добрых слов мне стало еще хуже по поводу предложения работы, которое я скрыла от них. У меня было ощущение, что если я расскажу им, они даже близко не будут такими же понимающими и сочувствующими. Я не винила их.

— Что случилось? — спросила Джоана, показывая непривычную заинтересованность в моей личной жизни.

Даже Риган окинула ее удивленным взглядом.

Пожав плечами, Джоанна сказала:

— Что? Мне нельзя быть любопытной? Моя любовная жизнь скучна — я хоть развлекусь, участвуя в жизни Элли.

Под моим взглядом она замолчала.

— Прими мои соболезнования по поводу потери.

Риган повела меня в передний ряд и жестом показала, чтобы я села. В том, чтобы рассказать им не было ничего такого, поэтому я села.

— Это подразумевалось как случайная связь, — начала я, и Джоана фыркнула.

— Ну да, это никогда не работает. Но продолжай, — сказала она.

Я стрельнула в нее глазами.

— Несколько недель назад это был бы хороший совет.

— А ты спрашивала моего совета по поводу своей личной жизни несколько недель назад? — захотела знать Джоана. Когда я не ответила, она подняла подбородок.

— Это то, что я думаю.

— Но это не осталось случайным, да? — спросила Риган мягко. — Ты влюбилась в него.

Я кивнула.

— Я не виню тебя, — сказала Джоана. — Он даже близко не такой ужасный как большинство здешних мужчин.

Исходившие слова от Джоаны были как высокая похвала.

— Так что произошло? — спросила Риган.

Я рассказала про то, как вернулась домой после разговора с братом в легком опьянении и не помнила разговор, который, скорее всего, был с Шейном о нашей сделке. А потом я рассказала им про следующее утро и ссору по поводу квартиры.

Когда я закончила, обе молчали.

— Но ты никогда не разговаривала с ним по поводу своих чувств? — подчеркнула Риган.

— Как я могла? Он уже внес ясность, что не заинтересован в чем-то большем, чем то, что между нами было.

Кажется, Риган это не убедило.

— Ты в этом уверена? Потому что, похоже, что он хотел, чтобы ты осталась.

Я уставилась на нее.

— В какой вселенной?

— Он сказал арендатору не сдавать тебе жилье, — напомнила мне Джоана. — Немного нечестно, но попытка мне нравится.

— Но потом он перезвонил им. Он хотел избавиться от меня.

— Ты уверена, что вы на самом деле разговаривали о своих отношениях в ночь, когда ты вернулась пьяная? — спросила Риган. — А что если нет? Что, если вы оба предполагали — одно и то же, и неверно — друг про друга?

Я закусила нижнюю губу. Мне хотелось верить Риган.

Но в то же время, имело ли это значение? Я все равно уезжаю. Или нет?

Риган и Джоана оставили меня наедине со своими мыслями. Мыслями, которые становились все более противоречивыми и запутанными. Хотела ли я новую работу? Хотела ли уехать из Нью-Йорка?

Джош утверждал, что я уже знаю, чего хочу, но я не знала. Понятия не имела. Поэтому я сделала то, что делала всегда, когда у меня была проблема. Составила список. Большой.

Глава 32

Элли

Ночь закрытия всегда была для меня горькой радостью, но эта казалась больше горькой, чем радостной. Даже после тех дней, проведенных в составлении списков и планировании, я ничуть не приблизилась к пониманию того, что делать. Каждый раз, входя в театр «Дыра в стене», я чувствовала покой и принадлежность к этому месту. Но не могла избавиться от душевных мук, когда задумывалась о том, насколько близко приблизилась к своей мечте и отказалась от нее ради более теплых и туманных чувств.

Когда я уже была готова уходить из театра, позвонили родители. Мы редко разговаривали во время приезда сюда Джоша и Эмили, но эти разговоры были напряженными. Знаю, они надеялись, что я выйду из самолета вместе с братом и племянницей, и я не могла заставить себя признать, что думала об этом. Часть меня хотела вернуться домой. Но я видела, что это сделало с Джошем, — видела, каким несчастным он был, и боялась, что если вернусь, то застряну там так же, как он.

Но я не собиралась отказываться от него.

Все остальное, с другой стороны…

— Джош сказал нам, что вечером последняя ночь представления, — сказала мама.

— Ага, — ответила я, телефон был прижат к уху плечом, так как я надевала свои любимые черные балетки. — Ночь закрытия.

— А еще он сказал, что представление действительно пользуется популярностью, — добавил папа.

Популярность — не то слово, которое я бы использовала для описания Ригановской версии «Пришествие снежного человека». Постановка хорошо продавалась и получила восторженные отзывы, но не было столь же популярна, как «Кошки», «Злая» или мамина любимая — «Призраки оперы».

Несмотря ни на что, я гордилась этим, и стоя здесь и глядя на себя в зеркало, я поняла, что это было чувство причастности: я была не просто помощником режиссера шоу. Я помогла в том, чтобы оно было.

— Знаешь, мы просили Джоша поговорить с тобой о возвращении домой, — неуверенно начала мама.

Я вздохнула. Я действительно была не в настроении для этого разговора.

— Знаю, мам. Мы говорили об этом, и…

— Он сказал нам, что мы ошибались, — перебила мама.

Я уставилась на телефон.

— Что?

Это было последнее, что я ожидала услышать от нее.

— Он сказал нам, что мы не поддерживаем тебя в твоих желаниях, — добавил папа. — Что мы не видим, что ты делаешь в Нью-Йорке. Как усердно работаешь. И насколько это важно для тебя. Он сказал, что нам следует прислушаться к тебе.

Я не знала, что сказать.

— Твой брат на самом деле гордится тобой, — сказала мама, и я услышала слезы в ее голосе. — И он сказал, что нам надо доверять тебе. Ты знаешь, что делаешь.

— Джош — хороший брат, — выдавила из себя я, чувствуя усталость.

— Милая, мы гордимся тобой, — сказал папа. — Прости, что не говорили тебе это достаточно.

— Спасибо, папа, — прошептала я.

— Мы просто переживаем за тебя. Но твой брат прав. Нам нужно доверять тебе. Потому что ты всегда была той, что знала, чего хочет. Маленькая девочка, которая шла за этим, несмотря на то, насколько невыполнимым это казалось.

Прошло много времени с тех пор, как я чувствовала себя как та маленькая девочка. Той, что чувствовала уверенность идти за тем, чего хотела. Потому что я потеряла из вида желаемое. Я считала значимой идею работать на Бродвее — и я позволила ей стать важнее дружбы. И любви.

Потому что это то, чего я хотела. И это было передо мной на протяжении несколько месяцев, а я не видела, потому что смотрела мимо. Я чувствовала себя дурой. Но к счастью, дурой, для которой еще не все потеряно.

— Мама. Папа, я очень люблю вас, но мне надо идти, — сказала я им, мое сердце было переполнено. Кажется, они, в конце концов, поняли меня. А я поняла себя.

— Ни пуха, ни пера, милая, — пожелал папа.

У меня в горле образовался комок.

— Спасибо.

— И позаботься о своем брате, — быстро добавила мама, прежде чем я успела повесить трубку.

— Подождите, что?

— Он переезжает в Нью-Йорк. Он не сказал тебе? Он говорит, это твоя идея.

Папа замолчал.

— Это тебе на пользу. То, что ему нужно.

Я мысленно улыбнулась.

— Я только была толчком. Все остальное придется делать ему самому.

Но я не сомневалась, что он сделает.

Попрощавшись в последний раз, я схватила вещи и направилась к метро. Я скрестила пальцы, чтобы мне досталось место, потому что мне нужно было написать письмо, в котором я вежливо откажусь от предложения работы, которая возможно привела бы меня на Бродвей. Потому что у меня уже была работа моей мечты.