Их судил военно-полевой суд. 4 января 1920 года 9 человек были приговорены к смертной казни, другие к каторжным работам.
Участница процесса «17» Раиса Ларина, которая из-за отсутствия улик была приговорена к 10 годам каторжных работ, рассказывает:
— Военно-полевой суд был назначен на 31 декабря. Сюда, в здание, где он заседал, и была доставлена вся наша группа в семнадцать человек.
Окруженные тесным кольцом конвоя, гордые сознанием, что идем на смерть во имя великой цели, мы подходили к зданию суда. Здание было оцеплено многочисленной охраной. У входа толпился народ, хотя о суде не давалось оповещения. Люди все прибывали. Пришли женщины, их голоса вливались в глухой рокот, которым была наполнена улица. В подъезде показался закутанный в бурку офицер. Он тихо подозвал начальника караула и что-то ему говорил, поводя рукой в сторону толпы. Конвой немедленно оттеснил толпу. И вот стоим мы, зажатые в узком коридоре, по бокам каждого стражники. Разговаривать воспрещено.
Л. Спивак
В зал заседаний вызывали по одному. 1 и 2 января в работе суда был перерыв. Заседания возобновились и продолжались третьего и четвертого. Вечером для заслушивания последнего слова подсудимых и зачтения приговора мы были все введены конвоем и размещены на скамье подсудимых. Стража обступила группу плотно со всех сторон. Искаженные болью и муками лица исполосованы рубцами, ссадинами, кровоподтеками, ныли тела, болели кости, с трудом переступали ноги...
Никто пощады не просил. Все, кроме одного, отказались писать прошение о помиловании. Судьи удалились на совещание. Часа через два, закусив и, очевидно, изрядно выпив для храбрости (члены суда нетвердо держались на ногах), они вышли для объявления своего решения.
Громко объявляются фамилии и приговор.
— Краснощекина Ида!
Тучный офицер, возглавляющий суд, обращается в ту сторону, где тесно прижавшись друг к другу, сидели мы, семнадцать подсудимых.
Безмолвная тишина в зале...
Ида поднимается во весь рост. Ее взгляд с презрением упирается прямо в лицо председателя суда.
— Краснощекина Ида! — выговаривает раздельно оглашающий приговор.— Суд при штабе обороны г. Одессы приговаривает вас к смертной казни через повешение.
— Только и всего? — Ида гордо встряхивает волосами. На лице ее — вызов, гнев, презрение.— Знайте же: хотя бы вы каждый день убивали по десяти человек, наши товарищи каждый день берут новые города и станции, доберутся скоро до вас. Мы умираем молодыми, умираем спокойно, так как знаем: за нами и за нас пойдут новые сотни стойких бойцов. Ваша песенка спета еще раньше, чем вы спели ее нам!
Ида садится с пылающими щеками. Как она была прекрасна! Я с восторгом смотрю на нее.
— Михайлович Борис!
Встает Борис. Объявляется такой же приговор.
— Пусть мы умрем! — восклицает Борис громким и ясным голосом.— Лучшие наши товарищи и партийные работники целы. Они ни на минуту не прекращают работу. Вы ничего не добьетесь, господа судьи. Неужели думаете, что бессмысленным убийством десяти человек, почти детей, вы совершили великое дело? Вы ничего не добились, лишний раз доказав свое бессилие!
Лев Спивак, услышав приговор, крикнул:
— Вам все равно амба. Вы все пойдете пешком по Черному морю. Наши уже близко, вот-вот займут Одессу.
В напряженной тишине слышатся имена:
— Любарская Дора...
— Дуниковский Сигизмунд...
— Петренко Василий...
— Барг Полина...
— Ройфман Яков...
— Пельцман Михаил...
И после каждого имени падают слова: «Приговаривается к смертной казни через повешение». Десять человек осуждены были на смертную казнь. Кравчинскому, принимая во внимание его «чистосердечное» раскаяние, заменили смертную казнь отправкой на фронт. Меня приговорили вследствие отсутствия улик к десяти годам каторги. Остальных — к различным срокам каторжных работ».
Все осужденные дружно запели «Интернационал». Слова песни, как революционный набат, неслись сквозь стены и окна деникинского застенка.
Б. Михайлович (Туровский)
Осужденные передали из тюрьмы письма. В них нашли отражение высокие патриотические чувства, беззаветное служение делу революции, непоколебимая вера в победу коммунизма. Вот выдержки из отдельных писем:
Ида Краснощекина: «Милая сестра, не тужи обо мне, будь революционеркой, успокой маму. Завещаю твоему малышу сделать то, чего не успела сделать я на революционном поприще».
Ида Краснощекина — маленькая, энергичная, неунывающая, даже накануне казни, в одну из тоскливых минут в камере, машинально написала на стене: «Жить хочу» и, встряхнувшись, сказала:
— Только чтоб взглянуть, как они будут работать при Советской власти.
Дора Любарская: «Я умираю честно, как честно прошла свою маленькую жизнь. Через 8 дней мне будет 22 года, а вечером меня расстреляют. Мне не жаль, что погибну, мне жаль, что мало мною сделано для революции... Я умираю как честная коммунистка. Мы, приговоренные, держим себя прилично, бодро. Сегодня читали в последний раз газеты... Скоро, скоро вздохнет вся Украина и начнется живая созидательная работа. Жаль, что не могу принять участия в ней. Ну, прощайте, будьте счастливы».
Яша Ройфман: «24 часа жизни осталось у меня и у Поли. Вместе венчает нас смерть [45]. Умираем за правду, за Советскую власть. За нас отомстят. Прошу вас, когда придет Советская власть в Одессу, похороните нас вместе...»
Сигизмунд Дуниковский: «...Меня били резиной, ногами, крутили руки, одну ногу тянули к лицу, другую к затылку, поднимали за волосы, клали на пол и танцевали по телу, били в лицо, зубы, револьвером по голове... Ночью я два раза пытался выброситься из окна 4-го этажа, но меня хватали и снова били. На рассвете меня опять вызвали на допрос, требуя, чтобы я назвал фамилии или адреса товарищей, работавших со мной. Снова били долгое время и ничего не добились, так как на все вопросы я отвечал незнанием... Ближайшие перспективы на воле так заманчивы, хочется жить, жить во что бы то ни стало. Без борьбы я не сдамся, без борьбы не умру, и если все же придется умереть сейчас, то встречу смерть с высоко поднятой головой».
В предсмертном коллективном письме молодые коммунисты писали из тюрьмы своим товарищам на волю:
«Девять коммунистов, осужденных 4 января 1920 года военно-полевым судом... на смертную казнь, шлют свой предсмертный прощальный привет товарищам. Желаем вам успешно продолжать наше общее дело. Умираем, но торжествуем и приветствуем победоносное наступление Красной Армии. Надеемся и верим в конечное торжество идеалов коммунизма. Да здравствует Красная Армия! Да здравствует Коммунистический Интернационал! » {76}
Военно - революционный штаб принял решение освободить приговоренных к смерти по процессу «17-ти». Осужденных должны были перевозить из здания, где происходил суд (помещение Бульварного участка на Преображенской) в тюрьму. В этот момент боевой отряд под командованием Владимира Ачкасова должен был совершить нападение на стражу и освободить заключенных. Но намеченная операция не была осуществлена... Руководитель отряда Ачкасов и другие товарищи по отряду были арестованы. Деникинцы, боясь, что осужденных все же будут пытаться освободить, в тот же день расстреляли их в подвале Бульварного участка.
И. Краснощекина
Редколлегия «Одесского коммуниста» опубликовала в очередном номере стихотворение, посвященное памяти молодых борцов революции. Неизвестный автор писал: