Во французской печати начали появляться корреспонденции о настроениях русских солдат и их безуспешных попытках вырваться на Родину. Прогрессивное общественное мнение и с каждым днем обострявшееся положение в лагерях военнопленных вынудили правительство Франции вступить в переговоры с Деникиным об отправке в порты Черного моря русских солдат, чтобы само командование «Добровольческой» армии на месте решало, как поступить с военнопленными и служившими во Франции солдатами: попытаться убедить их вступить в «добровольческие» войска или отпустить по домам.

Деникин медлил с ответом. Помня довольно неприятное событие, он колебался.

Дело вот в чем. Еще в июле правительство Франции приняло решение отправить в Россию солдат из тех лагерей, где по сообщению газеты «Тан», «большевизм уже настолько разросся, что начал распространяться на французское население».

Пока главнокомандующий союзными войсками на Востоке генерал Франше д’Эспере запрашивал Деникина, в какие порты Черного моря направлять пароходы с военнопленными, русских солдат свезли в Константинополь.

Деникин и тогда медлил с ответом, зная о настроениях военнопленных. Но ответить все-таки надо было, и он через своего представителя в Константинополе сообщил: пусть отправляют в любой порт Черного моря. Получив такой довольно странный ответ (в то время Одесский и Николаевский порты находились в руках Советской власти, Севастополь и некоторые другие — под контролем белогвардейцев), Франше д’Эспере послал Деникину письмо такого содержания:

«Отправка русских военнопленных и служивших во Франции солдат в Одессу нежелательна, так как здоровые элементы преследовались бы большевиками, а подозрительные и темные элементы увеличили бы число наших общих врагов. Советую направить суда в Севастополь. Этот город кажется мне подходящим для отбора благонадежного элемента и наблюдения за подозрительными».

Ответ от Деникина не поступил. Тогда Франше д’Эспере телеграфирует ему, не скрывая своего раздражения:

«Я не могу бесконечно держать этих русских на Константинопольском рейде. И если Вы не пожелаете принять их в Севастополе или в другом порту, находящемся под Вашим контролем, я буду вынужден высадить их в Одессе».

Пока шла переписка, многие русские ожидали своей участи в Константинополе. Когда же в конце августа 1919 года все черноморские порты оказались под властью белогвардейцев, в Черное море стали приходить суда с военнопленными и солдатами, служившими во Франции.

Одесскому губкому партии были известны настроения военнопленных. Еще когда в Одессе находились англо-французские оккупанты, в Одесский порт прибыл пароход «Молчанов» с военнопленными, большая часть которых категорически отказалась выполнять приказ командующего добровольческими войсками Одесского района генерала Гришина-Алмазова о военном обучении и потребовала отправки их в Советскую Россию. Подпольщики также знали, что в Черном море уже давно находится один транспорт с военнопленными. Стоял он на дальнем рейде Одесского залива. Потом транспорт куда-то ушел, деникинские власти не высадили солдат, среди которых, как указывалось в полученной подпольщиками копии донесения контрразведки, «замечено большое количество большевистского элемента».

В октябре 1919 года в Одесский порт стали прибывать пароходы с бывшими русскими военнопленными. Они размещались в Одессе в казармах бывшей 15 стрелковой дивизии, в казармах на Таможенной площади и в других местах. К концу октября их насчитывалось свыше трех тысяч человек. Большевики-подпольщики уже не раз побывали в казармах. Они видели, как представители различных белогвардейских частей усиленно вели работу по привлечению в свои части бывших солдат царской армии, и некоторые из них соглашались записаться добровольцами к белым. Но таких было мало, большинство на уговоры белогвардейцев отвечало неопределенно: мол, поживем — увидим. Немало было и таких, которые решительно заявляли, что служить у белых не будут.

Общегородской партийный комитет выделил группы, агитаторов для проведения разъяснительной работы среди возвратившихся солдат. Подпольщик Василий Корчевник, побывавший 4 ноября в казармах на Таможенной площади, сообщил Логгинову;

— В казармы вход свободный, на проходной даже не спросили, кто я и к кому иду. Газету «Одесский коммунист» сразу расхватали, спрашивали, где ее можно достать. Среди солдат есть много большевиков.

Такое же, примерно, положение было и в других казармах. Подпольщики организовывали там революционные группы. Среди бывших военнопленных огромной популярностью пользовалась газета «Одесский коммунист». Каждый номер большевистской газеты бережно хранился, его читали по нескольку раз.

В осенние вечера в казармах на Таможенной площади возникали импровизированные «политвечерки». Вначале кто-либо из солдат рассказывал историю из жизни в Германии или во Франции (мало ли было там приключений!), потом обсуждались текущие события. Большевики очень удачно использовали «политвечерки» для пропаганды против белогвардейского режима.

О настроениях среди военнопленных, размещенных в казармах на Таможенной площади, сообщал побывавший там агент контрразведки: «По словам солдат, у них регулярно получаются большевистские газеты, и с ними часто ведут разговоры агитаторы. Если бы началось какое-либо восстание, то все те из них, коим «сыпняк» позволит еще держать в руках винтовку, выйдут на поддержку восставших. Относительно оружия они говорят, что «за этим дело не станет». Жизнь в Одессе и агитация большевиков сделали их почти сознательными красноармейцами».

В Одессе стоял 2-й батальон караульного полка. Командир этого батальона полковник Борисенко слыл твердым, энергичным человеком, который умел «внедрять» в сознание солдат «военный дух и дисциплину». Командование войсками Новороссии решило поручить ему пополнить состав батальона за счет солдат с казармы на Таможенной. «Будучи взяты в крепкие руки полковника Борисенко, рассуждали в штабе войск, они выйдут оттуда вполне надежными солдатами».

В течение нескольких дней Борисенко посылал в казармы своих самых надежных людей, которые в поте лица пытались навербовать желающих служить в караульном батальоне. Дважды побывал в казармах и сам полковник. И все безрезультатно — ни одного человека не удалось завербовать. Докладывая об этом начальству гарнизона, Борисенко писал:

«Добровольческую армию они (солдаты) считают проводником старого режима со всеми его отрицательными сторонами. В Ленине видят борца за народ. К офицерам настроены очень недоброжелательно. В зверства большевиков не верят, говорят, что если бы это была правда, то православный народ Центральной России давно покончил бы с большевиками. Ежедневно казармы посещают 30—40 человек штатских беспрепятственно. Большевистская агитация ведется во всю и открыто»

А вот документ, свидетельствующий о настроениях бывших солдат из лагеря на Большом Фонтане. В рапорте на имя командира Одесского караульного полка командир батальона полковник Терлецкий 16 ноября сообщал:

«Ввиду возникшего предположения пополнить мой батальон военнопленными в их лагерь мною было послано три вполне надежных человека для ознакомления с настроением военнопленных. После трехчасовой беседы с ними впечатление сложилось неутешительное. Все военнопленные настроены большевистски. Добровольческую армию считают старорежимной. Военнопленные ведут самое широкое знакомство с большевистскими организациями, которые обрабатывают этот материал, подготовляя его для своих целей. Посланные мною люди говорят о лагере военнопленных с положительным ужасом. Все выше изложенное показывает, что не только какое-либо пополнение нельзя черпать из этой заразы, а даже самая незначительная близость к ней способна разложить все то, что с нею соприкасается. Кроме того, доношу, что эта трехтысячная банда большевистски настроенных людей, является немалой угрозой для г. Одессы и ее гарнизона».

Такое же настроение царило и среди военнопленных, прибывших из Алжира. Начальник агитационного отдела при Особой части штаба Новороссийской области поручик Ямонт писал в рапорте 12 января 1920 года: