Х м а р о в. Вы разочарованы?

В е р а  П е т р о в н а. Немного. Но это пройдет.

Х м а р о в. Поговорим о вас. Вы не против?

В е р а  П е т р о в н а. Если это вам интересно.

Х м а р о в. Мои вопросы иногда обескураживают.

В е р а  П е т р о в н а. У меня нет несбыточных мечтаний и нет претензий казаться значительнее, чем я есть. Поэтому я искренна, благожелательна и добродушна. Думаю, нет вопроса, который мог бы застать меня врасплох.

Х м а р о в. Вам не кажется, что вы наивная простушка? Это вопрос номер один.

В е р а  П е т р о в н а. Вы спрашиваете, не дура ли я? Не знаю. Во всяком случае, я часто кажусь себе глупее других. Разве с вами бывает не так?

Х м а р о в. Нет. Я всегда кажусь себе умнее других. Вопрос номер два: давно ли вы замужем?

В е р а  П е т р о в н а. Шестнадцать лет.

Х м а р о в. Какого черта вы терпите тиранию?

В е р а  П е т р о в н а. Господи, с чего вы взяли, что Иван Семенович тиран?

Х м а р о в. Вы даже не знаете, как подсесть к стойке бара. Видать, ваш старикашка лет на пятнадцать старше вас, желчен и ревнив.

В е р а  П е т р о в н а (улыбаясь, спокойно). Мой муж старше меня на двадцать лет, но выглядит моложе вас, хотя вам, очевидно, всего сорок пять. Он совсем не ревнив, заботлив и не водит меня в бары только потому, что мне лучше не прибегать к развлечениям подобного рода. В шестнадцать лет я попала в автокатастрофу. С тех пор меня пугают незнакомые маршруты и чужие дома. Я люблю одиночество, музыку, книги, но муж все же считает необходимым развлекать меня. Он приглашает своих друзей. Я люблю угощать. Это он после катастрофы сотворил меня из обломков.

Х м а р о в (после короткой паузы). Кстати, мне не сорок пять. Мне сорок.

В е р а  П е т р о в н а. Простите.

Х м а р о в. Ничего. Я поистаскался. Салют.

В е р а  П е т р о в н а. Салют.

Х м а р о в. Вы любите мужа?

В е р а  П е т р о в н а. Конечно.

Х м а р о в. Почему?

В е р а  П е т р о в н а. Хотя бы потому, что за добро надо платить добром.

Х м а р о в. Вы верующая? Не смущайтесь. Сейчас это модно.

В е р а  П е т р о в н а. Нет, я не верующая. Но я верую в добро. А вы?

Х м а р о в. Я — человек и по сей причине разделяю все заблуждения человечества.

В е р а  П е т р о в н а. Вы верите в бога?

Х м а р о в. Нет, сегодня я верю, что его нет. Сегодня я верю в разбегающиеся галактики, в вечность материи и постоянство скорости света. И поскольку я не умею объяснить главного — где начало всего и где конец, я не вижу, чем эта моя религия хуже любой другой. И так же, как вы веруете в добро, я верую в человеческий разум. Давайте помолимся на свой лад: чокнемся и выпьем за него. Ура.

В е р а  П е т р о в н а. Вы не знаете, эта машина работает?

Х м а р о в. Какая?

В е р а  П е т р о в н а. У вас за спиной. «Меломан». Я хочу танцевать.

Х м а р о в (без воодушевления). Если мне удастся обнаружить пятак.

В е р а  П е т р о в н а. Он есть у меня. Вот.

Х м а р о в (идет к «меломану», бросает монету в щель). Куда прикажете ткнуть?

В е р а  П е т р о в н а. На свой вкус.

Хмаров ткнул пальцем в одну из кнопок. Зазвучала музыка.

Х м а р о в. Эта штука называется фокстрот. Стиль «ретро». Возврат к предкам. Тридцатые годы. В манере диксиленд. Танцуется так…

В е р а  П е т р о в н а. Я знаю, как танцуется фокстрот. (Встает, подходит к Хмарову и вынуждает его танцевать. Делает несколько тщетных попыток заставить его следовать ритму танца.) Садитесь и смотрите, как танцует женщина, если у нее нет кавалера. (Сперва робко и неуверенно, а потом увлекаясь, танцует смешной, наивный танец. Разбрасывает в стороны ноги. Руки то взлетают вверх, то повисают вдоль тела. На лице неестественно широкая, застывшая улыбка.) Этот танец я назвала «Веселый Арлекин». И танцую его перед зеркалом, когда перемыта посуда… Не наливайте мне больше. Сейчас мы попрощаемся, и я отправлюсь домой. Вы не желаете меня развлекать. Трижды тайком от меня взглянули на часы. О, только не протестуйте! Я понимаю, у каждой шутки должны быть границы.

Х м а р о в. С чего это вам пришло в голову обидеться?

В е р а  П е т р о в н а. Я совершенно не обиделась. Вы вели себя прекрасно. Знаете, что сделал бы на вашем месте другой? Позвонил бы за час до свидания, сослался на изменившиеся планы и отменил встречу.

Х м а р о в. Тем более нечего убегать. Я же вам не позвонил?

В е р а  П е т р о в н а. Этого я не знаю.

Х м а р о в. Как — не знаете? Говорил я с вами по телефону или не говорил?

В е р а  П е т р о в н а. Я вас лишила возможности прибегнуть к этой увертке. Сегодня с утра я отключила телефон.

Х м а р о в (не сразу, улыбнувшись). Вы умница.

В е р а  П е т р о в н а. Признайтесь, вы пытались дозвониться?

Х м а р о в. Признаюсь.

В е р а  П е т р о в н а. Спасибо. Этой откровенностью вы выказали мне уважение. Вы очень милый и симпатичный. Сперва я решила, что ваша показная грубоватость — следствие неуверенности в себе. Но теперь я поняла — это такой стиль. Благодарю вас. Мне очень хотелось пройти через какое-нибудь приключение, и мне удалось через него пройти. Наверное, вам кажется смешным величать приключением такой пустяк, но, уверяю вас, для меня это то же, что для иной женщины прокрутить целый роман. И, может быть, не один. Как вас зовут?

Х м а р о в. А вас?

В е р а  П е т р о в н а. О, наконец-то. Меня зовут Верой Петровной.

Х м а р о в. Меня — Сергеем Константиновичем.

В е р а  П е т р о в н а. Конечно, я могла бы навести о вас справки. Но лучше, если вы сами скажете мне, кто вы такой.

Х м а р о в. А вы еще не догадались?

В е р а  П е т р о в н а. Увы. Вы художник, не умеющий рисовать, вы бегемот, рассуждающий о танцах. Мне так и не удалось вычислить, кто вы.

Х м а р о в (поманил ее к себе и словно о величайшей тайне). Есть только одна профессия в искусстве, где можно, зная понемногу обо всем и ничего толком не умея, заставлять всех плясать под свою дудку.

В е р а  П е т р о в н а. Вы режиссер!

Х м а р о в. Да.

В е р а  П е т р о в н а (со светской любезностью). О, конечно, я слышала: Сергей Константинович. Вы работаете в театре?

Х м а р о в (очень серьезно). Нет, в театре работал Константин Сергеевич — то был другой. А я работаю на «Мосфильме». Возможно, вы даже слышали: «Мосфильм». Вы ходите в кино?

В е р а  П е т р о в н а. Да. То есть нет. Вернее — иногда. Видите ли, я быстро утомляюсь. Поэтому мы с мужем если уж выбираемся из дома, то предпочитаем театр. Что вы снимаете сейчас?

Х м а р о в. Шедевр.

В е р а  П е т р о в н а. Я спрашиваю серьезно.

Х м а р о в. Я всегда снимаю шедевры.

В е р а  П е т р о в н а. О чем ваш шедевр?

Х м а р о в. Если вы имеете в виду сюжет — он банален. (Воздев палец.) Ибо! В искусстве драмы — а кино так или иначе искусство драмы — выигрывает тот, кто умеет небанально рассказать банальный сюжет. Он — ученый. Она — ассистентка. Немолода, некрасива, но талантлива и умна. Благодаря ее уму и таланту он стал тем, кто он есть, хотя даже не подозревает об этом. Она всю жизнь остается в тени только потому, что любит его. Это будет притча о самоотречении во имя любви… Незачем обижаться, когда в вашем присутствии режиссер посмотрел на часы. Конечно, я не стою у операционного стола, но и мое время кое-что стоит. Пока мы здесь беседуем, десятки людей разъезжают по городу, выполняя мои поручения. Сейчас, например, пробоваться на главную роль прибыл актер из Ленинграда. Он будет шестым. (Доверительно.) Для пробы я даю им ключевую сцену. Ассистентка решила уйти из института, а профессор, не понимая причины, грубо кричит. И тогда, обернувшись у двери, она говорит ему: «Я вас люблю». И здесь мне надо, чтобы он выдал себя с головой. Все должно стать ясным из паузы и фразы, произнесенной за нею. Вчера у меня был интеллигентный, думающий актер. Он сыграл мне так. (Отворачивается, закрывает лицо ладонями, Вере Петровне.) Подайте мне реплику.