— Серго, ты слышишь меня? Ты должен быть с нами!

— Нет, Дато. Не буду вам мешать, — наотрез отказался я.

Получив гонорар, я поехал на вокзал за билетами, но по дорогое велел шоферу такси развернуться.

— Сначала подъедем к тюрьме.

Метрах в двадцати от тюрьмы я попросил остановить машину. В тени зеленых ворот я увидел Дато с родней. Он поддерживал под руку пожилую женщину в черном, видимо мать.

Не знаю почему, но я волновался и нетерпеливо глядел из такси на дверь в воротах.

Солнце жгло, и шофер вышел из такси. Пот струился по мне. Но я оставался в машине, опасаясь, что Дато ненароком заметит меня.

Наконец дверь в воротах приоткрылась и выпустила Карло Торадзе. К нему бросились родные.

— Поехали, — сказал я шоферу.

Нина перешивала платье. На стуле лежал раскрытый, наполовину уложенный чемодан.

— Ты был у матери? — спросила Нина, отрываясь от шитья.

— Нет, не успел. Забегу завтра перед поездом.

— Меня совесть мучает.

— Почему?

— Увожу тебя, когда она больна. Не говоря уж об остальном.

— Вчера она чувствовала себя гораздо лучше. Об остальном не думай. В Цхалтубо у нас будет достаточно времени и подумать, и обсудить, как жить дальше.

Она оставила шитье, подошла ко мне и, опустившись, положила голову на мои колени.

— Ты даже не представляешь мою радость. Я так рада, что мы едем, понимаешь, едем вместе и будем вместе, что у меня есть ты. — Нина запнулась и виновато произнесла: — Слов не хватает… Может быть, там, вдали от Тбилиси, сумею сказать то, что хочу тебе сказать сейчас. Я должна. Я сумею. Вот увидишь…

— Нина!

Она подняла голову. Я поцеловал ее в мокрые от слез глаза.

— Я люблю тебя. Очень люблю.

Она улыбнулась.

— Это я очень люблю тебя.

Зазвонил телефон.

— Насчет собак, — сказала мне Нина, прикрыв трубку рукой. — Что ей ответить?

— Что ты не будешь покупать собак, поскольку это противозаконно и вообще живых существ не продают.

— Сережа, ты убежден, что я должна отказать ей?

Я был против собак, против иллюзиона. Я надеялся, что сон сбудется и Нина встанет на Бармалея. А там посмотрим…

— Скажи, что уезжаешь и позвонишь по возвращении.

Повесив трубку, Нина поставила на проигрыватель пластинку и принялась за шитье.

— Вчера я видел Карло Торадзе…

Накануне я сообщил ей только об освобождении Карло. В большем и не было необходимости. Но я не мог ничего от Нины скрывать. Мне казалось, что я обманываю ее.

Нина промолчала.

— Издали, — сказал я. — Подъехал к тюрьме.

— Не удержался? — спросила она, не поднимая головы.

— Не удержался, — признался я. — Дато собирается приехать вместе с ним в Цхалтубо. Ты не возражаешь?

— Что с тобой поделать? Пусть приезжает, только ненадолго.

— Конечно, ненадолго, — засмеялся я.

— Ты когда-нибудь был в Цхалтубо?

— Заезжал на час. Это рядом с Кутаиси. Красивое место, но скучное.

— Зачем же ты едешь?

— Лечиться.

— Лечить меня. — Нина снова подошла ко мне. — Я знаю, я все знаю…

— Начало двенадцатого. Ты не успеешь закончить платье.

— Черт с ним, с платьем! Я мечтала о нашей поездке, все равно куда, но не верила… А вдруг теперь, с сегодняшнего дня, все мои мечты будут сбываться? Что тогда?

— Тогда ты станешь самым счастливым человеком в мире.

— Стану. Вот увидишь, стану!

— Почему ты так уверена?

— Потому что я очень хочу этого.

Зазвонил телефон.

— Просят тебя, — сказала Нина, протягивая трубку.

— Меня? Не может быть! — я взял трубку. — Слушаю!

— Вы Серго Бакурадзе? — спросил взволнованный женский голос.

— Я.

— Вашей маме очень плохо. Немедленно приезжайте.

— Еду! — Я бросил трубку и схватил пиджак.

— Сережа! Приди в себя! Я третий раз спрашиваю — что случилось?

— Маме плохо!

— А кто звонил?

— Не знаю. Соседка, наверно.

— Как же так? Ты даже не спросил, кто она.

— Какое это имеет значение?! О чем ты говоришь?!

— Ты никуда не пойдешь. Здесь что-то не так.

— Нина! — Не знаю почему, но я выложил из бумажника на стол железнодорожные билеты и отложенные для поездки деньги. — Скоро вернусь. Или позвоню.

Я выбежал на улицу. Было темно. Глядя под ноги, чтобы не споткнуться, я быстро шагал по выщербленным бетонным плитам.

Хлопнула подъездная дверь. Застучали каблуки. Я обернулся. За мной бежала Нина.

— Я с тобой. — Она взяла меня под руку. — Боюсь оставаться одна.

— Ты боишься совсем другого.

— Да, боюсь. Разве мама знает номер моего телефона?

— Нет.

— Тем более его не может знать соседка.

Я задумался.

— Ты права. Но я должен убедиться, что с мамой все в порядке.

— Сережа, вернемся. Подозрительно все это.

— Не бойся. Идем.

Она вздохнула.

— Как скажешь.

Фонари уже не горели. Улица была темной и пустынной. Лишь в десяти шагах от нас у обочины под раскидистым деревом стоял грузовик. Он закрывал от меня улицу. Выпустив руку Нины, я перешел с тротуара на мостовую.

— Ни одного такси, — сказал я.

В этот момент заработал двигатель грузовика, и я, удивленный тем, что не вижу в кабине водителя, пытался разглядеть его. Внезапно машина сорвалась с места. Вспыхнули фары. Свет проник в мой мозг, в каждую частицу моего тела. Я потонул в нем и стал захлебываться.

— Сережа! — услышал я крик Нины, и в следующее мгновение ее руки с силой вытолкнули меня из света.

Снова стало темно.

Грузовик стремительно уносился.

— Нина, — позвал я. — Нина!

Я не услышал ее голоса. Я увидел Нину. Она лежала на мостовой.

— Нина! — крикнул я и бросился к ней. — Нина! Нина!

Она не отвечала.

Я стоял на коленях, плакал и умолял ее отозваться. Я не верил, что она может умереть.

Нина молчала.

Обезумев от горя, я стал кричать.

Свет. Какие-то люди. Кто-то укрывает Нину чем-то белым. Я смотрю на ее лицо. Жду, что она откроет глаза.

Чья-то рука натягивает белое покрывало на лицо Нины.

— Нет! — кричу я и срываю покрывало. — Нет!

Я жду, что она откроет глаза и позовет меня. Я жду.

ПАУК

Ровно в пять утра капитан Абулава вышел из горотдела милиции и отправился домой. Он надеялся хоть немного поспать. Десять лет он работал под началом властного и крутого человека, не терпевшего не только возражений и нововведений. Десять лет Абулава молча выполнял приказы, даже те, которые ему казались абсурдными. Теперь им никто не командовал — начальника уволили. Правда, оставался прокурор города, но с ним капитан сталкивался далеко не каждый день. Тем не менее жить Абулаве стало не легче, наоборот, тяжелее. Само собой получилось, что обязанности начальника горотдела легли на его плечи, хотя их не поручали капитану. Он как был заместителем начальника по угрозыску, так и остался им. Конечно, Абулава ждал повышения. Он всегда стремился к переменам в горотделе. Теперь у него зрели большие планы, и он все время думал о том, что должен сделать и мог бы сделать.

В бессонные ночи капитан Абулава нередко проверял, как идет дежурство в горотделе, а иногда, проверив, заходил в свой кабинет и подолгу, не замечая времени, сидел над документами.

Он никогда не пользовался служебной машиной. Своей у него не было. Домой он всегда возвращался пешком.

Пять утра, сказал капитан себе и решил, что завтра уж точно зайдет в аптеку за снотворным. Освещая ручным фонарем дорогу, Абулава шел быстро. Ему стало жарко. Ночь была теплой. Днем солнце припекало. Как летом, подумал Абулава, расстегивая ворот рубашки.

Капитан миновал захламленный двор, затем подворотню и вышел на улицу Кецховели, едкий запах которой напоминал о пожаре, выгнавшем отсюда всех до единого жителей. Здесь не обитали даже кошки.