— Вчера народ избил редактора газеты «Муктабась», — вмешался в разговор третий прохожий. — Он тоже выступал в защиту Англии и Франции… Горе нам, арабам, сколько у нас продажных душ!

— Вот потому-то столько веков довлело над нами турецкое иго.

— А говорят, что редактор «Истеглалул аль-Араб» — шпион Москвы, он призывал в своей газете поддерживать Россию…

Слушая эти реплики, Мухтар бледнел от ярости. Круто повернувшись, он побежал на другую сторону улицы. Трагическая судьба трех ни в чем не повинных людей и разговоры о Низаме тяжелым камнем легли на сердце. Не разбирая дороги, не замечая ничего, он целый день бродил по улицам незнакомого города.

Черные косые тени от домов легли на землю. Спустились короткие сумерки, потом небо почернело и наступила ночь. Зажглись крупные яркие звезды. Измученный Мухтар и не заметил, как очутился у ограды городского сада. Не раздумывая, мальчик вошел в сад, пробрался в самую гущу и растянулся на прогретой солнцем траве. Но всю ночь так и не сомкнул глаз. С первыми лучами солнца Мухтар поднялся, отряхнул с одежды пыль и решил выпить чашечку кофе и согреться. Войдя в первую попавшуюся чайную, он очень удивился, увидев, несмотря на такой ранний час, множество народу. Молодой сириец в белом европейском костюме и красной феске с черной кисточкой — не то чиновник, не то журналист — горячо спорил со своим собеседником, размахивая перед его носом газетой.

— Не смейте так говорить! Саид Низам — патриот и демократ, и я верю ему. Покушение на фельдмаршала Алленби придумано. Это повод для репрессий. Теперь французы беспрепятственно будут грабить Сирию, а англичане — Месопотамию.

— Оставь ты своего Низама, — возразил другой. — И вообще непонятно, кто он, приверженец какой веры? То выступал против русских контрреволюционеров, то против своего единоверца, нашего короля Фейсала. А Энвер-пашу выставлял слугой немецких баронов. Он против всех… Да и на какие средства он издавал свою газету?

— Ты лучше, Ахмед, заткни глотку! — взорвался молодой сириец. — Чернить Низама нам нельзя. Наоборот, мы должны следовать его программе — выступать против империализма, за тесную дружбу с Россией Ленина.

Слушая эти споры, Мухтар окончательно потерял надежду когда-нибудь увидеть Низама. Заказав себе сладкого чая и сдобную лепешку, он думал: «Бежать! Но куда?» Мальчика снова начал одолевать страх, что его могут поймать и отправить обратно в Индию к миссис Шолтон.

Быстро закончив завтрак, Мухтар покинул чайную, твердо решив отработать лето в монастыре, а осенью отправиться дальше.

Мухтар вспомнил, что монастырские владения лежат вдоль железной дороги. Обойдя закоулками привокзальную площадь, он вышел на шоссейную дорогу, идущую параллельно железнодорожному пути.

Солнце поднималось все выше, и на дороге стало людно. Феллахи, кто на ослах, кто на мулах, кто в телегах, запряженных буйволами, поднимая густую серую пыль, торопились со своим товаром на базар в Дамаск. Пешие несли на головах белые плетеные корзины с фруктами.

Через некоторое время дорога раздвоилась. Мухтар остановился в нерешительности. Увидев ехавшего на муле араба, за которым бежало человек тринадцать ребятишек, он поклонился и спросил:

— Не скажете ли вы, как мне пройти в Саиднайский монастырь?

Араб натянул поводья и взглядом смерил Мухтара с головы до ног.

— Ты кто — мусульманин или христианин? — вместо ответа спросил он.

— А зачем вам это знать? — спокойно ответил Мухтар.

— А зачем ты спрашиваешь меня, как пройти в монастырь? Ты собираешься стать монахом?

Мухтар достал из кармана визитную карточку священника и показал всаднику.

— Ты знаешь господина Роберта Холла? — спросил незнакомец и, с тревогой оглянувшись на детей, сказал: — Я как раз веду туда этих ребят. Я заключил с их родителями контракт на пять лет. Дети будут работать на монастырских плантациях. Монастырь даст им жилье, будет кормить три раза в день и платить жалованье. Если ты ищешь работу, следуй за нами, я приведу тебя к его преподобию.

Мухтар обрадовался.

— В нынешнем году великолепный урожай роз, апельсинов, винограда, табака, яблок, — продолжал араб. — Боимся, что он останется несобранным, не хватает рабочих рук, народ избаловался, не хочет работать, а деньги просит. А все проклятая война виновата!

Догнав детей, вербовщик показал на Мухтара:

— Он тоже пойдет с вами.

Мухтар с грустью взглянул на будущих друзей и присоединился к ним. Но его все время преследовала мысль: как бы опять не попасться в ловушку.

Навстречу им шла группа феллахов с корзинами винограда на головах.

— Гляди-ка, Омар, опять ребят собрали, — сказал один из них.

— А то как же, им очень выгодна эта дармовщина.

— Ох и бессовестные же эти крестопоклонники. Знают, что с детьми можно делать все, что угодно!

Разговор феллахов насторожил Мухтара. Он внимательно оглядел бегущих ребят. «А может, нас всех ждет гибель? — мелькнула тревожная мысль. — Ну нет, ведь это не сиротский дом Шолтон… Я нанимаюсь в батраки. Они не посмеют нас обидеть, — успокаивал себя мальчик. — И ребятам помогу, а если станут обижать, возьму их с собой в Россию!»

Но все-таки на душе у Мухтара скребли кошки.

— А сколько платят у вас в монастыре за день? — спросил он вербовщика.

— Как во всех монастырских хозяйствах. Три раза в день еда и ночлег, — спокойно ответил тот. — А деньги — по окончании сезона.

— А сколько часов в день у вас работают?

Вербовщик зло посмотрел на Мухтара.

— Сколько нужно, столько и работают.

Солнце уже клонилось к западу, когда они приблизились к серому каменному забору, видневшемуся справа от дороги.

Вскоре Мухтар стоял вместе с ребятами у массивных ворот с огромными крестами. По стенам вились ветви дикого винограда.

Араб слез с мула и постучал прикрепленным к воротам железным молоточком.

Калитка отворилась, и показался подслеповатый привратник. Прищурившись, он оглядел усталых детей, покрытых с ног до головы пылью. Увидев вербовщика Хасана, старик коротко бросил:

— Проходите!

Все прошли, и калитка захлопнулась. Взору Мухтара предстали храм, жилые дома; но особенно поразила скульптура мадонны с младенцем на руках. У ее ног тихо журчала в крохотном бассейне чистая ключевая вода.

Если бы не вьющиеся виноградные ветви, не журчащая в бассейне вода и не фигура мадонны, можно было подумать, что они находятся в каземате, откуда бегство почти немыслимо.

Вербовщик велел детям следовать за ним.

У кирпичного дома Хасан остановился. Он вошел в дом, оставив детей на скамейке под плакучей ивой.

Вскоре Хасан вернулся с женщиной в белом монашеском одеянии. Мухтару сразу вспомнились надзирательницы из сиротского дома в Лахоре. Оглядев ребят с головы до ног, она что-то забормотала по-французски и, подойдя ко всем по очереди, проверила руки и ноги.

Мухтар стоял в стороне, в тени дерева. Он внимательно наблюдал за монахиней, и ему стало страшно: она осматривала мальчиков точно так же, как это делают при покупке рабов в Мекке, на рынке невольников. Наконец монахиня остановила взгляд на Мухтаре и удивленно подняла брови. Обратившись к вербовщику, она спросила:

— Сколько их у тебя?

— Тринадцать, — ответил Хасан и подозвал Мухтара. — Где твоя визитка?

Мухтар протянул карточку монахине.

Та стояла в полной растерянности. Потом сказала, показав на Мухтара:

— Хасан, он пойдет со мной, а остальных ты проводи на кухню, пусть их накормят.

Мухтар пошел следом за монахиней. Миновав небольшой дворик, весь засаженный цветами, они вошли в дом и по широкой лестнице поднялись на второй этаж. Оставив мальчика у одной из дверей, монахиня велела ему подождать. Через некоторое время она ввела его в большой кабинет, устланный яркими коврами. В глубине за столом сидел знакомый священник. Он долго смотрел на Мухтара, потом сказал:

— Подойди поближе, сын мой!

Мухтар робко подошел к столу.

— Ты хочешь жить у нас в монастыре и работать, — продолжал священник, — ну что же, я оставляю тебя здесь.