Среди пассажиров были сирийцы, турки, европейцы, еврейские купцы, ехавшие по торговым делам. Среди них важно восседал священник с черной бородой и пронзительным взглядом темных глаз. На белой сутане резко выделялся крест, висящий на золотой цепочке.

Прозвучал третий звонок, и поезд с грохотом тронулся. У Мухтара отлегло от сердца.

Чернобородый священник о чем-то беседовал на английском языке со своим соседом-европейцем. Мальчик от нечего делать прислушался к разговору.

— …Нам, рыцарям Христа, — донеслись слова священника, — нелегко приобщить туземцев к чистой христовой вере и воспитывать их в кротости божьей. Они упрямы и своенравны уже с детских лет. Вот взгляните на этого маленького черномазого бродягу! — и он кивнул в сторону Мухтара. — У него такой вид, будто он жил с дикими зверями.

Мухтару невольно вспомнился сын Мэри Шолтон — Дик и его бульдог. Он улыбнулся.

— Да, сэр, так оно и было! — вырвалось у него.

— Ты знаешь английский язык? — удивленно воскликнул священник.

— Да, сэр, немного, — смутившись, ответил Мухтар.

— Ты едешь в Дамаск?

— Да, сэр.

— Один?

— Да, сэр, — продолжал односложно отвечать Мухтар.

— А раньше бывал в Дамаске?

— Нет, сэр.

Священник задумчиво посмотрел на Мухтара. Потом, перейдя на арабский, сказал, ни к кому не обращаясь:

— Я был в городах Индостана. В нашем Дамаске такие же пыльные кривые улочки и обнесенные снаружи толстыми стенами дома. Но за этими стенами — мощеные дворики с мраморными фонтанами, апельсиновые и лимонные деревья, цветы. Сын мой, — он посмотрел на Мухтара, — зайди в мечеть Сулеймана, полюбуйся ее красивым двором. Храм украшен богатой мозаикой и резьбой.

Сидевший на противоположной скамейке седобородый араб, словно состязаясь с ним в эрудиции, сокрушенно проговорил:

— Святой отец, заметьте: несмотря на древность, ваш Дамаск беднее памятниками старины, чем Каир. У вас сохранились лишь стены с башнями и воротами да остатки римского водопровода.

— А дом, где жил апостол Павел?! — воскликнул маронит. — На главной улице находится мечеть Омайядов, которая когда-то была церковью Иоанна Крестителя.

— После пожара тысяча восемьсот девяносто третьего года она в значительной мере отстроена заново. И от замка Эль Малика, построенного в тринадцатом веке, сохранились лишь внешние стены, — сетовал седобородый араб.

Тут в разговор вмешался какой-то купец, видимо коренной житель Дамаска:

— Что стоит ваша история в сравнении с базарами Дамаска! Они славятся по всему Востоку! Правда, с открытием Суэцкого канала караванная торговля значительно пошатнулась. Но Дамаск и по сей день является большим рынком для кочевников аравийской пустыни.

— Легенда считает Дамаск древнейшим городом мира, — продолжал ораторствовать священник. — Название его встречается еще в надписях на вавилонских памятниках и в книге Бытия.

— Зато в восьмом веке до христианской эры Дамаск был покорен Ассирией, а в четвертом вошел в состав империи Александра Македонского, так что нечего кичиться величием Дамаска. Куда ему до Каира! — парировал седобородый араб.

— Действительно, еще в шестьдесят третьем году христианской эры Сирия, покоренная Римом, потеряла самостоятельность, но Дамаск все же сумел сохранить самоуправление до сто пятидесятого года. В эту пору его население и приняло христианство. Истины ради я должен признать, что в седьмом веке Дамаск был завоеван халифом Валидом. Халид Моавия сделал его резиденцией династии Омайядов.

— Да что вы, милые люди, доказываете друг другу известные истины? И то, что в двенадцатом веке крестоносцы безуспешно осаждали Дамаск, тоже известно всем. В тысяча двести шестидесятом году он был завоеван монголами, а затем египтянами, в тысяча триста девяносто девятом году разрушен Тамерланом, а в тысяча пятьсот шестнадцатом османцы присоединили его к своей империи, — вмешался наконец в разговор молодой европеец.

— Вашими устами глаголет истина, молодой человек, — отозвался священник. — Ибрагим-паша тоже хотел присоединить нас к Египту, но, слава господу, все это окончилось неудачей. А в тысяча восемьсот сороковом году европейские державы заставили Ибрагима уйти из Сирии. Но совершенно напрасно мусульманское население Дамаска в тысяча восемьсот шестидесятом году устроило резню в христианских кварталах. Тогда погибло более трех тысяч человек.

Мухтар с большим интересом слушал взрослых, с горечью думая: «Как жаль, что я ничего не знаю… Ну ладно! Это еще придет!»

Неожиданно к нему обратился священник.

— А в Дамаске у тебя кто, родные? — спросил он по-английски.

— Нет. Я еду к другу.

— Где же ты научился английскому?

Мухтар смутился. Но затем овладел собой и спокойно ответил:

— В Индии.

— Это не плохо, что ты говоришь по-английски. В Дамаске сейчас стоят английские войска.

— И в Дамаске? — воскликнул Мухтар. — Что же они там делают?

Маронитского священника покоробил тон мальчика.

— Зачем же ты изучил английский, если не любишь инглизов?

Мухтар молчал, опустив голову.

— Сын мой, лучше они, — продолжал священник, — чем дикие османцы… Не будь в Индии англичан, разве могли б индостанцы подняться на ту ступеньку цивилизации, на которой они стоят сейчас? Да и вообще, ты слишком молод, чтобы судить об этом.

— Да, в самом деле, я еще слишком мал, — уныло ответил Мухтар.

— А твой знакомый ждет тебя? — продолжал расспросы священник.

— Нет, — смущенно промолвил Мухтар.

— Тогда ты рискованно поступаешь, сын мой, — посочувствовал священник. — Я, разумеется, желаю тебе успеха. Но если тебе придется туго, вот мой адрес, — и он протянул Мухтару визитную карточку: «Роберт Холл. Дамаск. Саида. Монастырь святого Георгия».

— Благодарю вас, сэр, — учтиво ответил Мухтар, пряча карточку в карман. В вагон вошел проводник. Мухтар придвинулся ближе к священнику. Проводник подозрительно покосился на Мухтара и хотел было спросить билет, но, услышав, как священник мирно беседует с мальчиком, прошел дальше.

— Ты, видать, рассудительный малый, — продолжал Роберт Холл. — Повторяю, если тебе придется туго, приходи ко мне. Мы найдем тебе работенку в нашем монастырском хозяйстве. У нас трудится много детей. Все они находят правду христову, — тут священник перекрестился, — и свой хлеб.

— Благодарю вас, сэр, — робко повторил Мухтар.

Поезд замедлил ход и подошел к станции Эль-Хаше. Здесь он стоял долго, и пассажиры высыпали на перрон. Одни тут же совершали намаз, другие слушали песню нищего араба-слепца, горько сетующего на свою тяжелую долю; большинство же устремилось к продавцам различной снеди. Чего только у них не было — и поджаристые лепешки, и горы румяных абрикосов и бархатистых персиков, и гроздья янтарного прозрачного винограда.

— Кубба, кубба! Кому вкусную горячую куббу? — выкрикивали торговцы, предлагая любимое блюдо ливанцев — тушеную баранину с пшеничной крупой, обильно сдобренную пряностями.

Полакомился куббой и изрядно проголодавшийся Мухтар. Раздались два пронзительных свистка, и пассажиры вскочили в вагоны.

Любуясь горным пейзажем, пассажиры обменивались впечатлениями. Кто-то рассказывал, что некогда склоны этих гор были покрыты зарослями знаменитого ливанского кедра — деревьями, которые даже шесть человек не могли обхватить. Египетские фараоны использовали их для постройки своих дворцов.

— И не только египетские фараоны, — уточнил маронит. — Тысячи невольников валили вековые деревья для храма царя Соломона в Иерусалиме. А турки во время войны топили паровозы этой ценнейшей древесиной.

Из окна вагона открывался вид на широкую зеленую долину, а за ней снова вздымались синие горы. Дорога, извиваясь вдоль отвесных скал, стремительно неслась вниз. Сады, раскинувшиеся на красной земле, казались одним огромным ковром. В густых зарослях диких роз и гранатовых рощ мелькали каменные гробницы, украшенные цветной керамикой.

На закате вдали показался Дамаск, этот «рай в пустыне», как его называли в древности. В алых лучах солнца ярко блестели купола мечетей, позолоченные кресты христианских храмов. Вечнозеленые кедры, апельсиновые и лимонные сады казались издали шелковыми шатрами, разбросанными вокруг города.