Он подвел Мухтара к окну. Отсюда открывался широкий вид на обширный участок, занятый виноградниками, кустами роз, фруктовыми деревьями.

— Мы содержим больше сотни ребят, они неплохо зарабатывают, но предупреждаю: заработанные деньги хранятся в нашей кассе и выдаем мы их в конце сезона. Ты тоже не будешь получать деньги, пока не кончатся полевые работы.

— Да и зачем им деньги? Три раза в день мы их кормим, — вмешалась в разговор монахиня.

— Ну как? Согласен остаться?

— Да, согласен, — ответил мальчик, сознавая свое безвыходное положение.

Монахиня позвала Мухтара. Они спустились вниз, а затем она повела его в какой-то двор с различными хозяйственными постройками. Около одного из амбаров они встретили араба лет двадцати пяти — тридцати. Это был приказчик Абдул-Али. Монахиня познакомила его с Мухтаром, передала распоряжение священника и ушла. Приказчик с любопытством взглянул на Мухтара и коротко бросил:

— Пойдем!

Большой монастырский двор, куда Абдул-Али привел Мухтара, был полон малолетних рабочих. Самому старшему можно было дать не более 15 лет.

Подойдя к пожилому арабу, приказчик сказал:

— Его преподобие приказали поставить на довольствие и дать место в бараке.

Столовая, где кормили ребят, была рядом с бараками, где они спали. Пожилой араб привел Мухтара в столовую.

Подавая Мухтару миску с чечевичной похлебкой, повар спросил:

— Новенький? Видно, туго пришлось твоим родителям, коли отправили тебя сюда, в монастырь.

— У меня нет родителей, я пришел сам.

«Горька ты, сиротская доля, — думал повар, глядя, с какой жадностью ест Мухтар. — Вот христовы псы и пользуются этим!»

После обеда снова пришел пожилой араб и повел Мухтара в огромное полуподвальное помещение с двумя рядами лежанок из пальмовых циновок. Он показал Мухтару свободное место.

Теперь Мухтар поступил в распоряжение молодого надсмотрщика Сафара. Таких надсмотрщиков в монастыре было шесть. Сафар сразу повел мальчика на работу.

— У нас здесь трудятся около трехсот детей. Одни на табачных плантациях, другие собирают лепестки роз — работы хватает. Ты будешь под моим началом. Пойдешь на розовые плантации. Ты когда-нибудь собирал лепестки роз?

— В Багдаде я работал в ткацких мастерских и на господских огородах.

— Да, у ткачей тоже ловкие руки, я видел, как они работают, но выдергивать морковь куда легче, чем иметь дело с пряжей или с кустами роз, — сказал Сафар. — Сам-то ты откуда?

— Из Багдада! — вырвалось у Мухтара, он тут же стал в душе бранить себя за то, что сказал правду.

— Небось убежал из дому?

Мухтар покраснел.

— Нет… невозможно стало жить. Проклятые инглизы пришли…

— Ну вот, там инглизы, а здесь французы, — засмеялся Сафар. — Но не горюй, говорят, они скоро уйдут.

«Никуда они не уйдут!» — подумал Мухтар.

— А нам разве не все равно, — продолжал Сафар, — турки ли, англичане или французы?! При всех мы будем как ослы под ярмом.

— Лучше изгнать всех с наших земель!

— Ну, об этом уж не нам с тобой судить, — строго сказал Сафар. — Наше дело честно работать, чтобы мы были сыты, а господа довольны. Не так ли?

Мухтар хотел сказать: «Нет, не так!», но счел за лучшее промолчать.

Участок, куда привели Мухтара, был гектаров в пять. Воздух был напоен одурманивающим ароматом цветущих роз. Здесь на грядках работало десятка два девочек в возрасте примерно от десяти до шестнадцати лет.

— Будешь работать вместе с ними. Большинство из них законтрактованы, — сказал Сафар.

— Какая же разница между ними и поденщиками?

— Законтрактованные деньги на руки не получают. За расчетом в конце сезона приходят их родители. А поденщики получают сами, но тоже в конце месяца, если не желают больше работать здесь.

— А где же живут все эти дети? Неужели в том подвале? — спросил Мухтар.

— Часть живет в окрестных селах, дома. А те, кто издалека, — в рабочих общежитиях.

Мухтар медленно шел за Сафаром между кустами роз. Девочки осторожно обирали лепестки и аккуратно складывали их в небольшой бязевый мешочек, висящий у каждой на шее. Вдруг одна маленькая смуглянка громко вскрикнула и засунула палец в рот, очевидно уколов его об острые шипы. Но, увидев Сафара, тут же склонилась над кустом. Мухтар заметил это, и сердце его дрогнуло от жалости.

Из-за кустов послышалась тихая песня. «О ночь, о ночь!» — взывал нежный девичий голос. Сафар остановился. На его суровом лице показалась улыбка.

— Не шевелись, — шепнул надсмотрщик. — Это поет Зейнаб!

— Хорошо поет девчонка, а еще лучше работает!

Взволнованный словами песни и красотой голоса, Мухтар рванулся вперед. Но Сафар резко остановил его.

— Кто она? — спросил мальчик тихо.

— Это Зейнаб, рабыня. Хозяйка у нее злющая, хуже волчицы. Изведет она девчонку.

Слово «рабыня» больно кольнуло Мухтара.

— Мать ее умерла, и девчонку продали одной женщине, а та ее законтрактовала к нам на плантации. И кормить не надо, и деньги за нее получает. Пойдем, покажу ее тебе. Быстро собирает, хорошо зарабатывает. Бывают дни, полные три корзины сдает.

У высокого куста работала девушка лет шестнадцати. Две длинные тяжелые косы, блестевшие на солнце, свисали вдоль спины. Она обернулась на звук шагов, и Мухтар увидел ее глаза, огромные, лучистые. Они смотрели настороженно и внимательно. Девушка прекратила работу и ждала, когда с ней заговорят.

— Ты очень хорошо пела, Зейнаб! Этому мальчику тоже понравилось, — обратился к ней Сафар.

Девушка опустила глаза.

— Его зовут Мухтар. Он будет работать здесь. Ты научишь его собирать лепестки. А я пойду погляжу, что делается на виноградниках.

Зейнаб была явно смущена. Правда, она обучила своему ремеслу уже многих, но все это были девочки, а сейчас перед ней стоял юноша. Она повернулась к кусту, почти неуловимым движением рук оборвала лепестки с огромных распустившихся роз и, не глядя на Мухтара, пояснила:

— Собирать лепестки надо обеими руками, всеми пальцами, но очень осторожно, чтобы не мять и не рвать их. Если хочешь — попробуй вот здесь! — и она указала Мухтару на ближайший куст.

Уже после первых попыток в пальцы Мухтара впились жгучие шипы, но он и виду не подал, что ему больно. Только покосился, не заметила ли Зейнаб, как он неловок.

— Ничего, постепенно научишься, в первые дни у меня все руки были в крови, — сказала Зейнаб.

В последующие дни они опять работали рядом, изредка перекидываясь короткими фразами. Зейнаб с радостью замечала, что Мухтар делает успехи. Нравилась ей и общительность Мухтара. Он никогда не унывал, как бы ему ни было тяжело, и не давал в обиду слабых.

Приметив усердие и трудолюбие Мухтара, Сафар стал поручать ему работу, которая была не под силу малышам: разрыхлять землю вокруг розовых кустов, перетаскивать тюки с табаком или переносить на склад тяжелые корзины с виноградом. Мальчик безропотно выполняя все задания надсмотрщика. Но его огорчало, что теперь он редко видит Зейнаб. Они очень привязались друг к другу. Мухтару были по душе ее кроткий прав и доброта. А в ее голос он просто был влюблен.

Однажды Мухтар пришел на участок, где работала Зейнаб. Солнце обжигало землю, деревья, людей. Мухтар подошел к девушке. Ее прекрасные глаза от усталости помутнели. Стройная, хрупкая фигура сгорбилась.

— Зейнаб, отдохни хоть немного, — робко сказал он, глядя себе под ноги.

Зейнаб бросила на него благодарный взгляд.

— Ты же знаешь, нам отдыхать можно только во время обеда, — печально промолвила она. — Да к тому же, если отдыхать, ничего не заработаешь…

Мухтар глядел на Зейнаб и думал: «А что, если ей вместе со мной бежать в Россию?!» Но он ничего не сказал и стал помогать ей собирать лепестки.