— Спасибо! — сказал мальчик и отошел в сторону.
За ним были вызваны Халил, Ахмед, Мухтар и другие. Покончив с расчетом, хозяин сказал:
— Вот что: с сегодняшнего дня я удерживаю с каждого по два пиастра за уголь и дрова, которые уходят на приготовление чая. Не привыкайте жить за чужой счет. Пьете чай — извольте платить за него. Мне тоже деньги с неба не сыплются.
Дети переглянулись между собой.
— Это неправильно, сейиди, — воскликнул Мухтар. — Ведь мы так стараемся!
— Баба, — раздраженно воскликнул Саид Казим, — ты сегодня кипятил самовар?
— Да, сейиди, только в полдень, — ответил старик и, не понимая, в чем дело, спросил: — А что? Разве не надо было?
— Нет, ничего, — безразличным топом ответил Саид Казим. — Я с них удержал за чай.
— Воля ваша, хозяин, но мне кажется, это не по шариату.
Саид Казим бросил на Халила-баба колючий взгляд.
— А на какой странице корана сказано, что я должен давать им работу, да еще в придачу бесплатно поить чаем?
Сторож молчал.
— Так вот, — закончил хозяин, — идите домой и смотрите завтра не опаздывайте. Я сам с утра буду здесь.
Дети, пробормотав прощальные слова, покинули мастерскую.
Дни бежали за днями, как вереница черных облаков, гонимых ветром. Ребята просиживали за станками с утра до темноты. Хозяин спешил переработать весь запас пряжи до появления английских купцов с их дешевыми товарами. А тогда… тогда он сможет снова закрыть мастерскую. Дети догадывались об этом и со страхом ждали того дня, когда опять окажутся на улице. Под этим же страхом жили и родители маленьких ткачей. Напрасно взывали они к аллаху, напрасно молили о помощи пророка — никто не мог предотвратить этого страшного дня. И он пришел. Своим усердным трудом дети сами приблизили его наступление.
Исчерпав к полудню весь запас пряжи, мальчики вышли из душного помещения во двор. Халил-баба где-то раздобыл уголь и вскипятил чай. Разостлав перед собой платки, ребята разложили на них скудную еду. Солнце нещадно палило, но мальчики привыкли к жаре. Они ели, перебрасывались шутками, смеялись, слушая веселые небылицы, которые рассказывал Халил-баба. Постоянные обитатели багдадских дворов — голуби вертелись возле ребят, подхватывали хлебные крошки и, хлопая сизыми крыльями, взлетали на крышу.
— Что вы сидите! — раздался вдруг гневный голос Саид Казима. — Почему не работаете? Что, хотите окончательно разорить меня?!
Мальчики быстро вскочили, отвесили хозяину низкий поклон и почтительно скрестили руки у пояса.
— Вам бы только бездельничать. Избаловались! Ну-ка, живо к станкам! — закричал он и, повернувшись к сторожу, спросил: — Давно во дворе болтаются?
— Чалаби, они закончили пряжу… — почтительно ответил Халил-баба.
— Как? Пряжа вся?
— Да, чалаби, ничего не осталось, — отозвался Мухтар.
Саид Казим полагал, что работы хватит еще дней на пять. Но если ребята постарались, значит, аллах милостив к нему.
— Так вы говорите, нечего ткать? — переспросил он, не веря своим ушам.
— Да, эфенди… все… — наперебой заговорили дети.
— Ну что ж, — спокойно сказал он. — Можете идти домой. У меня больше работы нет… Я понимаю, вам будет трудно жить, очень трудно, но что поделаешь, надо терпеть… Пророк сказал: «В терпении счастье человека!»
Дети молчали как пришибленные. У каждого была одна мысль: снова улица, снова голод!..
Хозяин сел на тахту и приказал Халилу-баба подать кальян. Ребята не трогались с места. «А может быть, хозяин изменит свое решение?»
Халил-баба подал кальян.
— Баба, — обратился хозяин к сторожу, — отныне ворота на замок — и никого во двор не пускать! Кто будет меня спрашивать, посылай ко мне домой!
— Слушаю, сейиди!
Глубоко затянувшись табачным дымом, Саид Казим из-под густых бровей бросил взгляд на детей.
— Ну, чего ждете? — буркнул он, не выпуская изо рта длинного мундштука кальяна. — Идите, мне нужно собраться с мыслями.
— Чалаби, — робко произнес Абубекр, — но ведь нам нужны деньги. Дома нет ни куска хлеба.
— Деньги? — с деланным удивлением спросил хозяин. — За что? За то, что вы на моем дворе пили чай и грелись весь день под солнцем?
Мухтар не выдержал и вышел вперед:
— Чалаби, мы пришли в мастерскую раньше муэдзина, а сейчас смотрите, где солнце, — он поднял голову и рукой показал на небо. — Я и ребята выткали больше той нормы, которую вы сами установили… — От волнения Мухтар не мог продолжать, его душили слезы.
Халил-баба подошел к Мухтару, обнял его за плечи.
— Сын мой, не плачь, — сказал он, — чалаби пошутил, он заплатит за вашу работу.
Вмешательство сторожа пришлось не по душе Саид Казиму, но все же он почувствовал себя неловко и с кислой гримасой обратился к Мухтару:
— Тоже мне мужчина… расхныкался. Еще араб! Ха-ха-ха! Ладно, так и быть, обрадую вас, подходите по одному.
Саид Казим развязал мешочек и, заплатив каждому за отработанные часы, напутствовал ребят:
— Идите и молитесь за меня, сегодня с вас даже за угли не удержал!
Халил-баба хотел возразить хозяину — ведь угли он сегодня купил на свои деньги, — но боязнь лишиться куска хлеба отняла у старика язык. Он лишь мысленно проклинал хозяина и всех его предков, таких же жадных и безжалостных.
Не только добродушный Халил-баба, но и прижимистый мастер, умевший беречь хозяйскую копейку, не мог без боли смотреть, как маленькие ткачи, понурясь и судорожно глотая слезы, уходили из мастерской.
Солнце припекало. Кругом цвели сады. Весна была в полном разгаре. Но Мухтар ничего этого не замечал. Его в который раз одолевали горькие мысли: «Куда идти? Чем заняться?..» Шагая по многолюдной улице, Мухтар незаметно для себя очутился на базаре в ювелирном ряду. Здесь, в полутемных нишах и тесных лавчонках, перед низкими горнами сидели семи-восьмилетние дети. Они выковывали из серебра блюда, подносы, чашки, различные украшения и покрывали их тончайшими резными узорами.
Здесь, в одной из таких мастерских, работал друг Мухтара — Мехти. Мухтар мог часами наблюдать, как ловко орудует его товарищ крохотным ювелирным молоточком или острым резцом, отделывая замысловатый браслет, и искренне завидовал профессии друга. Ему и в голову не приходило, что «красивая» работа медленно, но верно убивала маленьких мастеров. Отравляющая металлическая пыль, неудобная поза, в которой они просиживают по пятнадцать часов в сутки, непрерывно напрягая зрение, до того изматывают неокрепшие организмы, что к двадцати годам юные рабочие уже кажутся стариками. Лица их покрываются морщинами, кожа желтеет, как лимон, воспаленные глаза окаймляет красная опухоль. Вот и Мехти. Он всего на два года старше Мухтара, а кажется, что разница между ними в добрый десяток лет — так состарила работа этого веселого багдадского паренька.
Мехти, склонив голову, сосредоточенно наносил узор на серебряную вазочку.
Заметив Мухтара, владелец ювелирной лавчонки сделал предостерегающий жест и буркнул, обращаясь к Мехти:
— Смотри не отвлекайся, это заказ. Испортишь товар — уши оторву!
— Чалаби, лучше потерять уши, чем остаться безработным! — горько пошутил Мухтар.
Услышав знакомый голос, Мехти поднял голову и улыбнулся Мухтару. Но улыбка тут же сползла с его лица.
— Ты что, не работаешь? — с тревогой спросил он Мухтара.
Тот не успел еще ответить, как ювелир сердито гаркнул:
— Вон отсюда, бездельник! Сам лодырничаешь и других отвлекаешь! — и, повернувшись к Мехти, добавил: — А ты что, работать или болтать пришел? Давно не голодал? А то у меня счеты короткие — снимай фартук и проваливай!..
Мехти вспыхнул, глаза его засверкали, но он тут же овладел собой: ведь у него мать и маленькая сестренка, которых он кормит… И Мехти, опустив голову, снова застучал молоточком по серебру.
Мухтар сочувственно посмотрел на друга, бросил колючий взгляд на хозяина, потягивавшего из маленького пузатого стаканчика густой черный чай, и с независимым видом зашагал прочь.