— Эй, фаэтончи, — крикнул он восседавшему на козлах дородному извозчику, — езжай скорее к ресторану «Чахан-Кала», господин Мустафа-бей фаэтон требует!

Извозчик, не поворачивая головы в сторону Мухтара, натянул вожжи, причмокнул, лошади рывком тронули с места, и фаэтон, подпрыгивая на булыжной мостовой, помчался вверх.

И этот незначительный эпизод не остался бы в памяти Мухтара, если бы не один случай.

Резчиком бумаги в типографии работал пожилой, болезненного вида человек по имени Яхья. Про него поговаривали, что он пристрастился к анаше[33] и нечист на руку. Человек тихий, незаметный, он не обращал на себя внимания. Работы у Яхьи было немного, и он часами в одной и той же позе — уткнувшись подбородком в скрещенные руки и закрыв глаза — дремал в углу на ящике из-под шрифта. Так вот, Мухтар заметил, что этот резчик зачастил в редакцию. Он приходил к концу дня и просовывал голову в дверь комнаты, где сидели сотрудники. Заметив его, Мирза Бахлул, точно невзначай, поднимался с места и выходил из редакции. В первый раз Мухтару показалось, что это совпадение. Заметив, что эти встречи не случайны, однажды он тихонько проследил за Мирзой Бахлулом и увидел, что журналист и резчик о чем-то шепчутся за углом около фруктовой лавки.

И тут Мухтару вспомнился Банитаир из приюта миссис Мэри Шолтон в Лахоре. Он тоже любил сидеть, не ввязываясь ни в какие разговоры воспитанников сиротского дома, а потом сообщал обо всем, что слышал, Кумри: об этом Мухтару рассказал в карцере Мати. И Мухтар решил рассказать Сулейману об этих странных свиданиях.

Выслушав Мухтара, Сулейман расспросил о подробностях и заметил:

— Ты хорошо сделал, Мухтар, что сообщил мне обо всем этом. Здесь, пожалуй, дело нечисто.

— Вы думаете, что Яхья — тайный доносчик полиции? — спросил Мухтар Сулеймана.

— А ты откуда знаешь про тайных доносчиков? — удивился Сулейман.

— Знаю, очень хорошо знаю, — ответил Мухтар. — Меня еще Фахран в приюте предупреждала остерегаться таких людей. Из-за них, я знаю, пострадал в Дамаске Низам, тоже наш бывший воспитанник, и его товарищи. Они хотели арабам добра, выпускали газету с портретом Ленина, а англичане и богачи засадили их в тюрьму. — И он, сжав кулаки, зло сказал: — Как я их ненавижу!

— Это кого ты так ненавидишь?

— Англичан, богачей, купцов — всех, кто приносит бедным людям горе.

— А кого ты любишь?

— Я вас люблю! Люблю Нури-Асра, грузчика Мирзу, Ага-Сафара, Али-Мамеда. А еще я люблю дядю Шахова, тетю Дусю и вас всех люблю…

— А меня-то за что?

— Я знаю, вы хороший, добрый человек.

— Ишь ты, — усмехнулся Сулейман. — И все-то он знает. Ну ладно — больше знай, да меньше болтай — слышал такую пословицу?

Мухтар отрицательно покачал головой.

— Ну, теперь будешь знать. А сейчас будем спать. Нечего зря керосин жечь, он дорого стоит.

Сулейман приподнял стеклянный колпак морского фонаря «летучая мышь», которым освещалась комната, и задул тонкий язычок пламени.

То ли Сулейман сказал Акперу что-нибудь о Мухтаре, то ли сам Акпер присмотрелся к пареньку и понял, что ему можно доверять, но однажды, накануне дня отдыха, Акпер сказал Мухтару:

— Завтра Василий нас в гости приглашает. Он живет в Сабунчах, ты никогда еще там не был? Хочешь, поедем со мной, побываешь на промыслах, посмотришь, как нефть добывается, увидишь, как живут нефтяники.

Мухтар вопросительно взглянул на Сулеймана, разрешит ли он… Он привык слушаться его, как старшего брата.

— Поезжай, — кивнул Сулейман.

Условились встретиться в конце бульвара, у доков пароходного общества «Кавказ и Меркурий». Мухтар пришел первым. Вскоре подошел Акпер с опрятно одетым черноглазым юношей, у которого пробивались маленькие усики.

— Познакомься, Мухтар, с моим товарищем. Это Арам, он работает наборщиком в типографии Мирзы Бекянца.

Прежде чем ехать в Сабунчи, друзья решили показать Мухтару так называемый Черный город.

Над Черным городом плотной тучей навис дым. Лучи солнца с холодного зимнего неба с трудом пробивались сквозь его густую пелену, окрашивая в багровые тона высокие каменные стены механического завода. Из-за стен доносился гул топок и свист вырывавшегося из труб пара.

Огромные, точно опрокинутые набок башни, металлические котлы, от которых расходилась паутина труб, поразили Мухтара. Под котлами, лежавшими на высоком фундаменте, внизу, в топочных отверстиях, бушевало пламя. Это были кубовые батареи, в которых нефть перегонялась на керосин. Около этого пламени суетились казавшиеся крохотными люди в черной одежде, в рукавицах и приплюснутых, засаленных кепках. И со стороны видеть это было страшно.

Ребята прошли мимо механического завода с узкими, обнесенными решетками окнами, начинавшимися почти вровень с тротуаром. Мухтар прильнул к одному из них, но из-за покрытых толстым слоем пыли и копоти стекол разглядеть ничего не смог: только оранжевыми пятнами расплывались зажженные лампочки.

А вот за высокой, выложенной из толстых плит стеной Мухтар заметил верхушки зеленых деревьев. Странно и необычно выглядели они в этом мире камня, металла и огня. Это был сад, принадлежавший крупнейшему иностранному нефтепромышленнику Нобелю. Сам он в Баку не бывал, здесь жил его управляющий. Рабочим вход сюда строжайше запрещался.

Друзья вернулись к вокзалу и вскоре уже сидели в вагоне пригородного поезда, отходившего в Сабунчи. Стекла в окнах вагона были выбиты, и кое-где вместо стекол желтели фанерные заплаты. Вскоре поезд тронулся. Несмотря на резкий холодный ветер, Мухтар всю дорогу не отрывался от окна.

— Что это? А это? — приставал он к Акперу и Араму, уставшим отвечать на бесчисленные вопросы их любопытного спутника.

— Смотри, смотри, какая высокая гора! — не унимался Мухтар.

— Это гора Стеньки Разина, — ответил ему Акпер. — Может, мы побываем там сегодня.

— Вот хорошо, — обрадовался Мухтар. — А что такое Стенька Разин? — Он с трудом выговорил эти непривычные слова.

— Во-первых, не что, а кто, а потом, не все сразу. Придет время, все узнаешь, — улыбнулся Арам.

Выйдя из вагона, они очутились на небольшой площади, представлявшей собой сейчас вязкое глинистое месиво со множеством луж. В лужах расплывались фиолетовые жирные пятна нефти.

Прежде чем зайти в дом Василия, юноши у порога сняли обувь. У азербайджанцев не принято в обуви входить в дом. Василий ввел их в комнату. Там сидели двое пареньков и девушка с большой золотистой косой, свисавшей на грудь.

— Знакомьтесь с нашими сабунчинскими ребятами, — обратился Василий к гостям.

— Да мы уже вроде знакомы, — улыбаясь ответила девушка. — Только вот этого парня я вижу впервые, — и она указала на Мухтара. Девушка говорила по-русски, но Мухтар ее понял. Все взгляды обратились на него, и он невольно покраснел.

Девушка встала, подошла к Мухтару, протянула ему руку и сказала:

— Будем знакомы. Наташа!

Мухтар ответил неловким пожатием руки и смущенно назвал свое имя. В комнату вошла полная, уже немолодая женщина в простом синем платье в белый горошек, повязанная белым платком. Мухтар сразу догадался, что это мать Василия. Она приветливо поздоровалась, неся на вытянутых руках горевший, как золото, самовар, из которого тонкой струйкой поднимался пар. Затем накрыла стол, поставила пару тарелок с тонко нарезанными ломтиками хлеба, миску с брынзой, сахарницу с горсткой мелко наколотого сахара и пригласила ребят к столу.

— Садитесь, дорогие, закусите чем бог послал.

— Ну, положим, не бог, а мы с отцом, — рассмеялся Василий, — но закусить не мешает.

— А не пройтись ли нам, друзья, до горы Стеньки Разина? Погода хорошая, дождя нет, а Мухтару очень хочется посмотреть гору вблизи. Он говорит, что ни у себя в Аравии, ни в Индии таких гор не встречал.

— В Аравии? В Индий? — с удивлением воскликнула Наташа. — Как он оказался в тех краях?

— О, Наташа, — заметил Акпер, — он не только там, он еще в доме самого аллаха, в Мекке, побывал. Вот какой у нас Мухтар.