Евдокия Степановна, увидев Мухтара, вернувшегося домой раньше обычного, встревожилась.

— Что еще стряслось? — испуганно спросила она.

Последние дни жена Шахова жила в постоянной тревоге. Неделю назад опять куда-то уплыл Шахов. Он надел свои высокие сапоги, черный, видавший виды короткий бушлат, брезентовый плащ, взял фонарь «летучая мышь» и узелок с чуреком, который она припасла ему в дорогу.

Дотронувшись рукой до вздрагивающих от рыданий плеч жены, скупо, как всегда, проговорил: «Не волнуйся, старая, будь спокойна. Я вернусь». И, повторив свою излюбленную шутку о море и рыбах, ушел, не разрешив себя провожать.

С той минуты Евдокия Степановна лишилась покоя. Она часами сидела на ступеньках дома, высматривая, не покажется ли высокая фигура ее мужа в брезентовом плаще. Старая женщина оживлялась немного, только когда возвращались домой Сулейман и Мухтар.

— Нет, нет, ничего не случится, не волнуйтесь, мама, — называя ее этим нежным словом, Мухтар каждый раз вспоминал старую тетю Ходиджу и Багдад.

Вытащив из сумки и отложив в сторонку стопку газет, он стал доставать из нее аккуратно перевязанные шпагатом пачки.

— Вот это прислал Сулейман. Он просил как следует спрятать и сказал, что ни один человек не должен их видеть.

Евдокия Степановна не выразила никакого удивления. Видно, ей не впервые приходилось прятать посылки Сулеймана. В углу комнаты, около печки, на ситцевой тряпке лежала груда шерсти. Евдокия Степановна перечесывала ее, чтобы выстегать одеяло. Она отодвинула шерсть, взялась за железный лист, прибитый около печи, и подняла его. Под ним оказалась большая глубокая дыра, куда она и положила принесенные Мухтаром пачки листовок.

— Ну, я побегу, — сказал Мухтар. — Мне надо продавать газеты.

— Подожди, отдохни хоть немного, выпей стаканчик чая, — остановила его Екатерина Степановна.

— Нет, нет, я побегу, — повторил Мухтар. Ему не терпелось пробежать мимо типографии, чтобы узнать, чем все кончилось.

Жгучее беспокойство за своих товарищей гнало его вперед. Вспомнилась разгромленная типография Низама в Дамаске. Вот и типография… Дверь чуть приоткрыта. Он опасливо приблизился к ней, оглянулся и, не заметив на улице ничего подозрительного, просунул голову в дверь. В глубине наборной он увидел Сулеймана и Акпера. Они спокойно работали. У Мухтара отлегло от сердца, и он вприпрыжку побежал по улице, оглашая воздух звонкими возгласами:

— Газета «Азербайджан»! Читайте свежую газету «Азербайджан». Читайте последние новости!

Продав часть газет, Мухтар возвратился к типографии, но, боясь подвести товарищей, не зашел, а терпеливо прогуливался по другой стороне улицы, ожидая, когда у наборщиков наступит обеденный перерыв.

Время тянулось страшно медленно. Но вот в дверях показался Сулейман. Мухтар решил не подходить к нему, а только перешел дорогу и пошел впереди так, чтобы тот его видел.

«Если я ему понадоблюсь, — подумал Мухтар, — он сам меня окликнет».

Мухтар шел не оборачиваясь, но чувствовал, что за ним шагает Сулейман. Когда дошли до конца приморского бульвара, за которым начинались пристани, Сулейман окликнул его:

— Эй, братец, подожди, пойдем вместе.

Мухтар остановился. Сулейман подошел к нему и спросил:

— Отдал?

— Да, — коротко бросил Мухтар.

— Пойдем быстрее. У тебя сегодня будет много дел.

Мухтар не стал ни о чем спрашивать, и остальную часть пути они прошли молча.

Евдокия Степановна встретила их на крыльце.

— Ничего нового? — участливо спросил ее Сулейман.

В ответ она только горестно покачала головой.

— Ничего, не волнуйтесь, все будет хорошо, а вечером мне может быть, удастся что-нибудь узнать.

— Ладно, — сказала Евдокия Степановна. — Садитесь, мальчики, покушайте. Проголодались. — Она налила им по тарелке супа, а сама вышла по своим делам.

— Вот что, Мухтар, — начал Сулейман, с удовольствием прихлебывая горячий суп. — То, что принес, дома держать нельзя. Весь смысл в том, чтобы эти листовки уже завтра на рассвете читали на промыслах и заводах. Листовок мы отпечатали немного, и надо, чтобы они попали в руки надежных людей, которые их прочтут и расскажут о том, что в них написано, другим. Запомнил ли ты дом в Сабунчах, где живет Василий? Сумеешь ли ты туда быстро добраться?

— Конечно, — ответил Мухтар.

— Василий остался работать во второй смене, — продолжал Сулейман. — Он попадет домой только поздно ночью, а может быть, ему придется и заночевать в типографии. Кроме того, сам он не должен нести листовки. Мы не имеем права рисковать им. Это опасно, Мухтар. Будь осторожен. Помни: если что-нибудь случится — никто не должен знать, откуда ты их получил. Тебе дал какой-то русский и сказал: «Раздавай прохожим». Понимаешь? За это ты получил от него один рубль.

Мухтар слушал Сулеймана, а в груди его поднималась теплая волна радости. Да, да, именно радости. Он вспомнил рукопожатие Василия там, у горы Стеньки Разина, и сказанные им слова: «Дай руку, товарищ Мухтар!» И вот теперь наступил час, когда он должен оправдать это рукопожатие и чудесное слово «товарищ»!

Сулейман заметил волнение парня, но истолковал его по-своему.

— Может быть, ты боишься, Мухтар? Скажи честно. Это со всяким бывает, тогда мы пошлем другого.

Краска залила лицо Мухтара.

— Сулейман! — воскликнул он, и в этом восклицании было столько искреннего, рвущегося из души протеста, что Сулейман сразу все понял.

— Не обижайся, Мухтар. В нашем деле нужны крепкие нервы, сильная воля и большая выдержка. Я обязан был честно спросить тебя об этом. Я убежден, что ты справишься.

Сулейман взглянул на старые ходики, мирно тикавшие на стене.

— В Сабунчи тебе лучше всего ехать рабочим поездом. Он отходит с вокзала в семь часов. Если поторопишься, успеешь.

— Я готов! — отвечал Мухтар.

Листовки были снова уложены в сумку и прикрыты сверху оставшимися газетами «Азербайджан». Сулейман вышел проводить Мухтара.

— Передай матери Василия, что он задержится на вторую смену, и пусть она покажет тебе дом, где живет Наташа. Найдешь ее и передашь ей листовки. И все. Твоя миссия на этом закончится.

Слушая Сулеймана, Мухтар понимающе кивал головой.

Народу в вагоне было немного. Мухтар сел напротив пожилого рабочего, одетого в старый брезентовый, покрытый пятнами мазута плащ, какие обыкновенно носят нефтяники, и вскоре почувствовал себя очень неловко. Старик уставился на него немигающим пытливым взглядом. Мухтар никак не мог понять, почему он так рассматривает его. На самом же деле старик не замечал мальчика. Он просто ушел в свои мысли. А Мухтару было не по себе. Чтобы как-то отвлечь внимание старика, он вынул из сумки газету и протянул ее своему попутчику:

— Не хотите ли, дядя, прочитать свежие новости?

Старик, чуть прищурившись, взглянул на газету, разглядел ее название и, брезгливо отведя в сторону руку Мухтара, сказал:

— И охота тебе, парень, продавать такую дрянь? Другого дела не нашел, что ли? Лучше бы уж пошел землю копать…

Мухтар потупил глаза, а про себя подумал: «Ох, дедушка, дал бы я тебе одну из тех штучек, что у меня под газетами в сумке спрятаны, но нельзя. Ну ничего, даст кто-нибудь другой».

«А почему не я?» — пораженный этой мыслью, Мухтар решил обязательно выпросить у Наташи несколько листовок и распространить их на обратном пути. Он будет тихонько оставлять их на скамейках вагона, как тот парень, что подсел к ним в поезде по дороге из Тифлиса в Баку.

Мать Василия узнала Мухтара, выслушала его и, промолвив: «Посиди, я сейчас вернусь», вышла.

Через несколько минут она возвратилась вместе с Наташей, державшей в руках плетеную кошелку. Девушка приветливо пожала Мухтару руку и подставила кошелку. Она, видимо, знала, что привез Мухтар. Листовки перекочевали из сумки Мухтара в ее кошелку. Наташа вопросительно взглянула на мать Василия, и та поняла ее без слов. Она позвала девушку в кухню, насыпала в кошелку немного картофеля и положила кочан капусты.