Подлец! — мысленно выругался Дженев, глядя ему вслед. Вчера становился в позу Нерона, сегодня чуть ли не кается, а завтра? Стоил опустился в кресло. Что это — нехватка знаний, отсутствие убеждений или откровенный карьеризм? Этот вопрос он задавал себе не первый раз.

В гостиную неслышно вошла Мария в ночной сорочке с глубоким вырезом.

— Ушел? — спросила она, хотя все время подслушивала под дверью.

— А что, надо было оставить его переночевать? — съязвил Стоил.

Мария едва было не ответила ему такой же резкостью, но женское чутье удержало ее. Стоя за спинкой кресла, где сидел муж, она взъерошила ему волосы. Он никак не отреагировал на ласку, но Мария и это сочла за благо.

— Стойо, — грудным голосом произнесла она, — что у вас происходит?

Стоил ничего не ответил.

— Я до сих пор не лезла к тебе с расспросами, но это уже бросается в глаза.

— Что бросается в глаза?

— Ваша вражда.

— Хм! — Губы Стоила скривила ироническая усмешка.

— Ну ладно, ладно, споры, — поправилась Мария. — А какие такие споры могут быть у вас, вы что, отцовское наследство не поделили?

— Мария, оставь меня в покое.

— Нет, не оставлю! — решительно заявила она и обвила своими мягкими руками его шею. — Мало вам того, что расстроилась дружба, так еще выставляете себя на всеобщее посмешище из-за каких-то там норм!

Стоил резким движением высвободился из ее рук.

— Это он тебе так сказал?

Мария ничем не выдала себя. Не хватало еще, чтобы Стоил узнал, о чем они с Христо говорили, особенно в этот вечер.

— Христо такой же осел, как и ты, — сказала Мария. — Он тоже затаил обиду — Ева мне говорила.

— Подумать только! А она что об этом знает?

— То же, что и сын Христо! — выпалила Мария. — Твой тайный помощник.

Значит, проболтался мальчишка. А ведь обещал молчать, расстроился Стоил.

— Выходит, вы все знаете. А если так, то чего же ты от меня хочешь?

Мария села, оголив ноги.

— Ваша ссора — это просто ребячество, и оно кончится плохо не только для вас двоих, но и для всех нас. Разве можно идти против министерства?

Стоил не ответил, продолжая курить.

— Вы даете себе отчет, чем может кончиться эта комедия? Вас уже выставили из горкома и городского совета, а теперь и с заводом расстанетесь? Вы этого добиваетесь?

— Я не состою в браке ни с заводом, ни с Христо Караджовым!

— Может, ты и со мной не состоишь в браке?

Дженев бросил взгляд на жену и отвернулся.

— Знаю, что ты хочешь сказать! — вздохнула Мария. — Но у нас с тобой есть дочь…

— Она уже взрослая.

Мария понимала это лучше, чем он. Вот уже несколько лет между матерью и дочкой не прекращалась тайная война.

Евлогию раздражали неискренность и кокетство матери, вызывающая манера одеваться, откровенный флирт, гулянки до поздней ночи, о которых судачили окружающие. Как-то раз Евлогия случайно зашла в филармонию в отсутствие матери, и ей во всех подробностях рассказали о похождениях Марии. Она убежала в какую-то артистическую уборную и долго плакала. Ей было так обидно за отца, она чувствовала, что способна на любой безрассудный поступок.

Вечером Евлогия со всей яростью обрушилась на мать. «От тебя уже вонь идет, — осипшим от волнения голосом кричала она. — Ты скоро потонешь в похоти и лжи!»

Мария молчала и нагло смотрела в глаза дочери. Евлогия кинулась в свою комнату, принесла старенького желтого утенка и принялась молча рвать его на части. Оторвала голову и швырнула ее к ногам матери, выдернула лапку, распорола пушистое брюшко. «Твой подарок, — неистово шептала она. — Твой первый подарок, с ним я засыпала, с этим творением промартели. Возьми его обратно!»

Обе женщины почти одновременно всхлипнули и отвернулись друг от друга, их плач разбился о царившую в доме напряженную тишину.

С чего началась эта неприязнь, эта вражда, приведшая к такому разрыву? — размышляла Мария. Евлогия не была для нее желанным ребенком — вот откуда все пошло. К тому же, как нарочно, Евлогия очень многое унаследовала от отца: его нрав, даже группу крови. Эта группа крови прямо-таки поразила Марию. Значит, она, мать, всего лишь утроба, приютившая и выносившая чужую плоть и кровь, чужое существо. Выходит, так. Даже на самые пустячные ее замечания маленькая Ева отвечала упрямым взглядом, в котором можно было прочесть: отстань, у меня есть папа. Даже повзрослев, Евлогия все делала наперекор матери, начиная с выбора ткани и покроя платьев и кончая агрономией…

Мария проглотила остатки горестных воспоминаний. Ее распирала злоба, на этот раз против Стоила. Оголив ноги еще больше, она сказала примирительным тоном:

— Ладно, Христо вспыльчив, ему простительно, но ты такой сдержанный — именно ты должен первый подать ему руку, пусть ему станет стыдно…

Стоил молча поднялся и вышел на балкон.

16

Минут через десять он вернулся в гостиную и застал там дочь. Евлогия сидела в ночной сорочке за столом и рассеянно водила карандашом по газете.

— Ты почему не спишь? — удивился Стоил.

— А ты?

Стоил подсел к дочери.

— В мои годы спят мало.

Они посмотрели друг другу в глаза. Евлогия заметила, что отец еще больше поседел и осунулся. Его лицо бороздили глубокие морщины, на подбородке была седая щетина, а глаза на сером землистом лице стали больше.

Стоил в свою очередь отметил, что дочь заметно посвежела, щеки зарумянились, губы по-детски пухлые, может быть, после сна? Она была как молодая веточка, нежащаяся под апрельским солнцем в предвкушении скорого расцвета. Похорошела моя Ева, с радостью подумал он.

— Ты слишком много куришь, — сказала Евлогия.

— К осени стану курить меньше, — неожиданно пообещал он.

— Почему к осени?

Стоил помедлил с ответом.

— Перейду на другую работу.

Евлогия сразу все поняла.

— Что между вами происходит, папа?

— Разве ты не знаешь? Мне говорили, что тебе все известно.

Евлогия покраснела. Значит, мать выдала ее.

— Известно, но кое-чего я никак не могу понять. Вы же одной веры, правда?

— Были.

— Нет, наверно, вы и сейчас думаете одинаково. Но нельзя же становиться врагами из-за какого-то там количества!

— Ты так считаешь?

Стоил потянулся к сигаретам, но Евлогия опустила ладонь на его руку.

— Папа, я знаю подробности, мне Тих многое рассказал. Тут или недоразумение, или гордость, или что-то еще.

Стоил покачал головой.

— Недоразумения тут нет, моя девочка, а о гордости и говорить нечего. Все дело в том, что у каждого из нас есть принципы, к сожалению, совершенно противоположные.

Евлогия уставилась на давно не чищенный ковер.

— Что-то я никак не соображу. Вы оба закусили удила и мчитесь то рысью, то галопом — разве не так?

Евлогия заметила, что отец весь напрягся.

— И у нас на работе то же самое, только у природы законы жестче, ретивым у нас не разгуляться. Конечно, есть селекция, выведение новых сортов, гибридизация и прочее, и прочее, но у биологии свои скорости, вам она, наверно, покажется несознательной. Да?

— Ты тоже толкуешь о количестве.

— Я — о количестве?

— Скорость — это количественная категория: путь, деленный на время.

— Я говорила о скоростях в биологии, — возразила Евлогия.

— Все равно. Скорости могут увеличиваться и сокращаться, весь вопрос в том, соблюдается ли допустимая мера. Она существует и в природе, и в обществе — везде.

— А как ее установить?

— Путем добросовестных исследований.

— Что-то не верится. Кто же не считает себя добросовестным? Взять хотя бы дядю Христо, разве он недобросовестный?

— Теперь уже нет, — отрубил Стоил и увидел, как округлились глаза дочери. — Он неуч в нашей области. К тому же, а может быть именно поэтому, карьера не дает ему спать.

— Выходит, за всем этим кроется корысть?

— Выходит так, Ева.

— Не может быть… — прошептала Евлогия. — Ведь он такой умный.