Человек, пренебрегающий требованиями стилистического отбора языковых средств, не задумываясь, заявляет: «Когда Татьяну представляли Онегину, ни одна жила не дрогнула на лице светской дамы»; «Встреча с Наташей, лунная ночь в Отрадном сделали свое дело…»; «Мы знакомимся с помещицей Коробочкой. Это торговка, тупая и темная». Конечно, смешение лексики в таких случаях свидетельствует о неумении правильно оформить мысль. Однако столь резкое нарушение стилистических норм письменной речи встречается в сочинениях не так уж часто.
Больший ущерб стилю наносит иное зло — привычка школьников писать о великих мастерах слова, о любимых литературных героях бесцветным, невыразительным языком, нередко имеющим канцелярский оттенок. То и дело в сочинениях читаем: «Радищев отрицательно относится к царскому самодержавию»; «Грибоедов отрицательно относится к фамусовскому обществу», «Чацкий отрицательно относится к галломании»; «Обличение крепостничества является основной идеей стихотворения Пушкина „Деревня“»; «Эти слова („Здесь барство дикое…“) явились протестом против русской действительности»; «Татьяна является моим любимым литературным героем»; «Катерина является „лучом света в темном царстве“». Употребление одних и тех же слов при описании самых различных литературных героев, повторение штампованных выражений лишает речь живости, придает ей канцелярскую окраску. Казалось бы, откуда в языке школьников канцеляризмы? И все-таки мы постоянно находим их в сочинениях: «Пушкин дал положительную характеристику Татьяне»; «Онегин предпринял попытку заняться общественно полезным трудом» и т. п.
Канцелярскую окраску речи придают отглагольные существительные, которые в сочинениях на любую тему, как правило, вытесняют стилистически нейтральные глагольные формы: «Манилов все свое время проводит в строительстве воздушных замков»; «Когда жандарм сообщает о приезде настоящего ревизора, все чиновники приходят в окаменение».
Даже пушкинскую Татьяну учащиеся описывают таким же бесцветным языком, украшая фразы отглагольными существительными: «Татьяна проводила свое время в чтении французских романов»; «Татьяне была характерна вера в преданья простонародной старины»; «Объяснение Татьяны с Онегиным происходит в саду»; «Разговор Татьяны с няней происходит ночью»; «Для раскрытия образа Татьяны большое значение имеет эпизод ее беседы с няней…» Неужели нельзя написать просто: Чтобы понять Татьяну, вспомним, как она говорит с няней.
Если тема сочинения обращает к революционным событиям, автор считает своим долгом сообщить: «Происходит рост самосознания рабочих»; «Наблюдается усиление активности в революционной деятельности»; «Происходит пробуждение революционного сознания масс»; «Происходит подготовка к революционному выступлению» и т. д. Все это так, но почему все пишут об этом одинаково, используя одни и те же канцелярские обороты речи?
Часто в сочинениях можно прочитать: «Для понимания замысла писателя важное значение имеет раскрытие мотивов, которыми руководствуется главный герой»? Почему бы не сказать проще, например хоть так: Чтобы проникнуть в замысел писателя, необходимо понять мотивы, которые руководят действиями главного героя?
Почти в каждом сочинении можно встретить штампованные формулировки: «Онегин — типичное явление преддекабристской эпохи», «Печорин — типичное явление своего времени», «Кирсанов — типичный представитель либерального дворянства». Подобным примерам не следует подражать!
Язык сочинения должен быть выразительным, эмоциональным. Таким он может стать лишь при том условии, что пишущий не будет повторять заученных фраз, общеизвестных книжных формулировок, а постарается найти свои слова для выражения мыслей и чувств. Стиль сочинения не будет бесцветным, лишенным живых красок, если его автор обратится к эмоциональной, выразительной лексике.
Можно привести отрывок из сочинения, написанный ярким, хорошим языком. Например:
Хотя Ниловне только сорок лет, она считает себя старухой. Она почувствовала себя старой, не пережив по-настоящему ни детства, ни юности, не испытав радости «узнавания» мира. Как бы подчеркивая ужасное прошлое Ниловны. Горький так рисует ее портрет, что в нем преобладают печальные, серые тона: «Была она высокая, немного сутулая, ее тело, разбитое долгой работой и побоями мужа, двигалось бесшумно и как-то боком… Над правой бровью был глубокий шрам… Вся она была мягкая, печальная и покорная». Удивление и страх — вот что постоянно выражало лицо этой женщины. Печальный образ матери не может нас оставить безучастными…
Не обедняйте свою речь! Используйте яркую эмоционально-экспрессивную лексику, которой так богат наш язык! Тогда и ваши сочинения можно будет процитировать как образец хорошего стиля.
«По-русски, а не по-вятски, не по-балахонски»
(Стилистическая оценка диалектизмов)
Русский язык богат народными говорами: житель северных мест может сказать такое, чего не поймут в Воронеже или Орле. И только московский говор, который лежит в основе русского литературного языка, будет понятен всем русским людям.
Один писатель, чтобы показать своеобразие местных русских говоров, написал «элегию» на вятском наречии, содержание которой нужно «переводить» на русский язык, потому что в ней оказалось много непонятных диалектизмов (так называют слова, используемые в местных говорах, то есть диалектах). Судите сами, вот отрывок из «Вятской элегии» и ее литературное переложение:
Все бахорили, что я детина окичной, важной. Где я, там всегда бывало сугатно. А теперь? Уж я не вертечой, как потка!.. О когда, когда закрою шары свои и на меня посадят варежник!
Все говорили, что я детина опрятный, молодец. Где я, там всегда многолюдно. А теперь? Уже я не резвлюсь, как птичка!.. О когда, когда закрою глаза свои и меня посыплют можжевельником!
Кто бы мог подумать, что такие знакомые слова, как шары, посадить, в вятском говоре имеют совсем иное значение? А сколько диалектизмов совсем неведомых, странных! Ни в одном словаре их не найти. Не случайно сам автор «элегии» сделал ее перевод для тех, кто заинтересуется вятским наречием.
Этот «эксперимент» в нашей словесности был шуткой остроумного литератора. А представьте себе, что писатели стали бы серьезно использовать в своих произведениях непонятные диалектные слова или, более того, предпочли бы литературному языку местные говоры! Мы просто не смогли бы понять их сочинений!
Писать надо на чистом литературном языке, а не на диалектах, какими бы забавными они нам ни казались. И это теперь не вызывает ни у кого сомнения. Однако было время, когда о праве писателя заменять литературные слова диалектизмами горячо спорили; некоторые молодые литераторы пытались отстоять свою «свободу» выбора. Вот тогда, в 30-е годы, когда велась эта лингвистическая полемика, М. Горький и пожелал начинающим авторам писать «не по-вятски, не по-балахонски»…
Это, конечно, не значит, что на диалектные слова наложен строгий запрет. Нет! Художники слова искусно используют выразительные диалектизмы, чтобы показать особенности речи героев, отразить местный колорит при описании быта. Большого мастерства в этом достиг М.А. Шолохов в «Тихом Доне», «Поднятой целине». По этим романам читатели узнали многие донские словечки. Вспомните шолоховские баз, гуторить, курень и другие.
Интерес писателей к диалектизмам диктуется стремлением правдиво отразить жизнь народа. К диалектным источникам обращались многие выдающиеся мастера слова — А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Н.А. Некрасов, И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой. Нам не кажутся неуместными диалектизмы в «Бежином луге» Тургенева: Чего ты, лесное зелье, плачешь? (о русалке); Гаврила баил, что голосок, мол, у ней такой тоненький; Что намеднись у нас на Варнавицах приключилось; Старостиха в подворотне застряла …свою же дворную собаку так запужала, что та с цепи долой, да через плетень, да в лес. Местные слова в речи мальчиков, собравшихся у костра, не требуют «перевода».