— Какое там…

— Что?

— Я бедный человек.

— Вы живете бедно, но вы не бедный. Вы собака на сене, Семен Терентьевич. Выбирайте. Вариант первый: оставаться собакой и получить пулю по решению революционного суда. Вариант второй: стать честным советским человеком, сдать клад государству и отделаться несколькими годами лишения свободы.

— Вы предлагете мне выбор из двух зол.

— Я тоже хотел бы, чтобы все выборы в моей жизни были выбором между прекрасным и отвратительным. К сожалению, очень часто приходится выбирать между неприятным и еще более неприятным. Что это у вас? Камешек с дырочкой? Вам повезло, Семен Терентьевич. Жители и гости Коктебеля называют такие камешки — «куриный бог». Его носят на шее как амулет на счастье. Вы везучий. Вам очень повезло, что я нашел вас раньше, чем это сделали мои контуженные коллеги из ОГПУ. Итак, я предлагаю вам еще и третий путь.

Яхонтов впился в Андрея слезящимися глазами.

— Я предлагаю вам, Семен Терентьевич, поблажку по старой дружбе. Мне ведь совершенно не хочется мстить вам за то, что вы служили чиновником при царизме. Мне главное, жила бы страна родная — и нету других забот. Страна нуждается в валютных ценностях. Я готов пойти вам навстречу и провести передачу ценностей так, чтобы вас не арестовали. Например, вы напишете письмо с описанием местоположения клада. А я вас отпущу. Пока мы с товарищами будем искать этот клад, вы будете находиться под наблюдением агентов Угро и ОГПУ. Если попробуете сбежать — получите сразу пулю. Или арест по тяжким обвинениям с той же пулей, только чуть позже. Если же мы найдем клад в указанном вами месте, то наблюдение будет снято, и живите тогда, как хотите, только смените документы и переедьте куда подальше с нынешнего места жительства. А у наших органов и без вас дел по горло.

Яхонтов слушал очень внимательно. На его напряженном лице мелькнуло что-то вроде усмешки, он нервно потер худыми пальцами дырявый камешек.

— Вы передадите клад государству без меня — с каким-то сомнением, полувопросительно сказал старик.

— Да, Семен Терентьевич, государству. Пополним на эти средства наш пролетарский воздушный флот. Построим аэропланную эскадрилью имени лейтенанта Шмидта. А? Звучит? Ну, не называть же, в самом деле, революционную эскадрилью именем поручика Грюнберга? Или именем Семена Яхонтова? Ваше имя лучше вообще не упоминать нигде, а то уж очень вы наследили в румынских делах. Кстати, Семен Терентьевич, основная часть вашего досье пока что не проходит в официальном расследовании, я не приобщал ее к делу, не регистрировал. Так что вы можете быть спокойны за свою судьбу, если передача ценностей пройдет гладко. Самые компрометирующие вас докумены я надежно спрячу. И из разряда важных разыскиваемых преступников вы перейдете в категорию лиц, мало интересующих ОГПУ.

Оба помолчали. Порывом ветра донесло крики спорящих молодых людей из большой гурьбы: «Ну, натурально, поэт! Шервинский — поэт великолепнейший! А эти его импровизации на чествовании Макса? Класс!!»

— Наверное, у меня нет выхода, — очень медленно сказал Семен Терентьевич. — Как вы там сказали? Письмо?

— Вот именно. Письмо. Вы напишете, где спрятана ваша добыча. И лучше не откладывать это на потом. Как я уже сказал, в ОГПУ много работы, у меня еще полно дел кроме вашего. Карандаша при себе у меня нет. А у вас?

— Тоже нет.

— Ничего, ручку и бумагу одолжим у граждан литераторов. Их здесь много.

Глава 47

Приехав в Коктебель, Таня бросилась в свою комнату спать, а ближе к полудню, выспавшись, направилась к морю. Двое встреченных курортников, с которыми она когда-то перекинулась парой слов, встревоженно сообщили, что Андрей разыскивал ее вчера вечером и все сегодняшнее утро. Через несколько минут она встретила и самого Андрея. Заметила его первой: он был действительно очень встревожен. Зато, увидев ее, просиял. Сияние так же быстро исчезло, как появилось, и на смену ему пришел гнев, хотя и довольно поверхностный.

— Я тебя ищу уже сутки!! Ты куда пропала?! Танька, ну ты меня напугала, блин! Я перерыл весь Коктебель.

— Андрюш, я съездила в Отузы, и все.

— И все! Ну, хоть бы записку оставила!! Почему в Отузы?! Зачем в Отузы?!

— Да все так неожиданно получилось. Я встретила Эстер. Помнишь, из Феодосии, из нашей первой поездки? Она еще пела арии оперные на вечеринке.

Таня торопливо рассказала о своих приключениях, не упуская интимные подробности.

— Вот это да! — только и смог сказать Андрей. — Его впечатлило.

— Так это ты просто мой рассказ слушаешь, а тогда мне каково было, можешь себе представить, Андрей? Представляешь, вот к тебе бы так тетка пристала с любовными признаниями?

Андрей уже успокоился, и благодушно-лукаво сказал:

— А что? Представил. Как тетка ко мне пристает. Не самый плохой вариант. Ухаживать не надо, сама пристает.

— Дурак!

— Не без этого. Хотя все-таки больше умный, чем дурак. Танюш, ты нашлась, жива-здорова, и теперь у нас есть целых два повода для праздника!

— Для праздника?

— Ну, да. Видеть тебя, конечно, всегда праздник, а после такого долгого и тревожного отсутствия твое появление — праздник особенный. И его нужно отметить. А, да, еще и третий повод есть: попрощаться с Коктебелем. Мы уезжаем.

— Подожди. Я че-то запуталась уже. Третий повод. А первые два — мое возвращение? А почему уезжаем?

— Идем к Синопли! В кафе расскажу.

В кафе Синопли они уселись за длинный стол. Перед ними поставили бутылку белого вина, маслины, большую тарелку черной икры, вкуснющие фирменные чебуреки этого заведения, помидоры, огурцы и еще множество всякой снеди.

Голодная Таня набросилась на все это с аппетитом. Утолив первый голод чебуреком с помидором, она с набитым ртом распорядилась:

— Рассказывай уже!

— Таки можно?

— Таки да.

— Тада слушайте меня ушами! Я имею сказать, шо мы имеем три повода. Первый — это то, что ты нашлась, и я могу сейчас тобою любоваться. Третий повод — наш отъезд. Наш отъезд логически вытекает из событий, которые и служат вторым поводом для праздника. Короче: дело сделано, задача выполнена, цель достигнута. Все прошло безукоризненно. Я горжусь собой.

— Да что сделано-то?

— Я нашел его.

— Яхонтова?!

— Т-с-с! Его, — Андрей кивнул, прикрыв на пару секунд веки. — Его самого, старика. Так что за победу! — Андрей поднял стакан. Звякнули. Таня торопливо отпила и нетерпеливо спросила:

— Ну, и? Тепер же надо от него все это как-то узнать.

— Уже. Узнал. Все. Кушай икру, у нас такую не продают даже миллионерам.

— Узнал? Как? Ты его не… Ну, ты понимаешь… Не беспредельничал?

— Я же обещал, Таня, — и, понизив голос, продолжил. — Никакого кровопролития, никаких пыток. Только психологические методы воздействия. Добрым словом. Ну, и, по сути, пистолетом. Но пистолетом только воображаемым, без применения. Да, угрожал. Но не жестко.

— Ты его не бил?

— Нет.

— Честно? А чем докажешь?

— Не веришь мне, да?

— А я, может, никому не верю.

— Что, все мужики — сволочи? От Эстер научилась плохому? Ну, ладно! Тогда хочешь, докажу, что я его не трогал? Спорим, что старик цел и невредим? Если докажу, — я выиграл. Спорим? — Андрей протянул ладонь ребром, как для рукопожатия.

— На что? — спросила Таня, пожав руку и задержав ее в пожатии.

— На десять поцелуев принцессы. То есть, получается, твоих.

Таня показалось, что она покраснела. За дверью послышались голоса, в кафе ввалилась компания, человек семь. Таня тороплива сжала руку Андрея, закрепив пари, высвободилась. Подвигала машинально посуду на столе. Андрей посмотрел на компанию и разочарованно сказал:

— Доедай, и пойдем на берег. Вечером наш общий знакомый должен быть возле того домика, в котором он живет.

Взяв с собой мешочек с булкой, фруктами и недопитой бутылкой белого, они отправились по улочке в сторону шоссе.

Таню Андрей оставил наблюдать из-за курятника, а сам обратился к женщине, сдававшей комнату Яхонтову: