Нежность характера была сродни кощунству, и искоренялась жестко, дабы сохранить грубую природу, сам костяк этого удивительного народца, умудрившегося выжить в полной изоляции от остального мира.

На одной из улочек, тех, что спускаются к самой реке, в старой, осунувшейся хате жил со своей матерью юноша пятнадцати лет. Коренастый и крепкий как большинство горбунов, он был работящим с детства, поскольку отец оставил их когда ему было семь лет.

Раз в год он виделся с ним, где-нибудь в городе, обычно на свое день рожденье. Отец как всегда дарил новые деревянные башмаки на следующий год и потрепав пацана за вихры, говорил:

- Не кисни Арчи, вся жизнь впереди!

Арчи, так звали юношу, с грустью принимал подарок и ждал следующего дня рождения, что бы увидеться с отцом. Он был очень ему благодарен за подарки, но еще большей радостью одарил бы пацана отец, если бы позволил встречаться с ним чаще.

Ирма, мать Арчи, женщина строптивая и злая, терпеть не могла своего бывшего мужа и запретила отцу встречаться с сыном. Арчи об этом не знал и думал, что отец его не любит и потому не желает его видеть чаще.

Трудиться по хозяйству приходилось за двоих, но даже это не могло смягчить колючий характер матери. Она была ярой сторонницей "старого" воспитания и не выносила добрых слов и телячьих нежностей. Возможно, на нее имела особое влияние дружба с повитухой города, старой, рыхлой каргой Гирмой, которая была их соседкой и практически каждый день заходила вечером на ужин. Она была до отвращения бесцеремонна и груба и зная свое важное положение в городе вела себя нагло.

Но Ирме она особо не хамила и причиной тому были кулинарные способности матери Арчи. Вдобавок старуха все больше и больше дряхлела, и ей тяжело было готовить пищу. Своего мужа и дочь она пережила, а внука видеть не хотела. Так что Ирме приходилось терпеть склочную бабку.

Арчи поднимался с рассветом, и быстро переделав домашние дела, убегал в школу. Это было единственное место, где он мог окунуться в иной мир. Школа находилась у городской площади и была пристроена с южной стороны ратуши, чтобы в классах всегда было светло. Все знания, что давали горбуны своим отпрыскам, можно было разделить на три раздела - естествознания, история народа и ремесла.

Чтобы Арчи каждый день мог ходить в школу, ему нужно было быть дома услужливым и добросовестным, иначе за любую провинность мать лишала его школьных занятий. Для Арчи это было самым тяжким наказанием и мать зная слабость сына постоянно злоупотребляла им. Больше всего Арчи не любил носить передачки старухе Гирме.

Сырая, зловонная хата, вселяла в него животный страх. Иногда ему чудилось, что Гирма имеет связь со злыми духами, а может быть и вовсе была ведьмой. По всем углам ее логова висели сушеные шкурки каких-то животных, толи крыс, толи котят. Паутина, грязь и копоть от покосившейся печки. Каждый раз входя к ней в дом, Арчи не мог какое-то мгновение ничего разглядеть, поскольку свет не пробивался в это царство. Старуха всегда появлялась неожиданно, будто из ниоткуда, пугая юношу своим древним видом.

Отдав ей котомку с гостинцами от матери, он стремглав несся на улицу, чтобы отдышаться. Ему казалось, что невидимая паутина, оплетает его душу и сознание.

Но тут он вспоминал, что завтра в школе новая тема по природе края и лучше потерпеть старую ведьму, чем лишиться уроков. Занятия вносили хоть какое-то разнообразие в обыденную жизнь молодых горбунов и что удивительно, большинство из них ходили в школу с удовольствием. Конечно, были и такие, что целыми днями напролет слонялись по улицам, стреляли в кошек и ворон из рогаток и попадали в неприятные ситуации.

Весна в новом году была на редкость ранняя и теплая. Ивы у реки покрылись пушистыми почками, радуя ребятишек. Арчи был в предвкушении своего дня рождения и мысленно представлял встречу с отцом. Он надеялся, что может быть в этом году, ему уделят больше времени, чем обычно.

Однажды утром, обычный распорядок нарушила кошка Хлося.

Арчи уже почти заканчивал дела по хозяйству, наносил воды, отвел коз на новый зеленый луг, привязав к буку старую козу Эльзу, чтобы молодняк не разбежался. Оставалось покормить улиток и лягушек, и можно было бежать в школу. Достав из мешка немного ячменной крупы, Арчи насыпал ее в ступку и стал быстро растирать ее. Ячменная мука была любимым кушаньем, как болотных улиток, так и головастиков.

Канавы уже неделю как расцвели водорослями и кувшинками. Арчи любил наблюдать за поведением тех и других. Болотные улитки собирались на круглых, плавающих на воде листьях кувшинов в ожидании кормежки. Насыпав муки на середину листьев, туда, где от утренней росы еще оставалась вода, Арчи наблюдал, как улитки будто по приказу устремлялись к центру. Головастики вели себя по-другому.

Если тихо подойти к канаве, то поначалу можно было их даже не заметить. Будто застывшие серые тени они прятались в пологе водорослей и листьев. Но стоило подойти к самому краю, как в мгновение ока вода вскипала. Всякий раз головастики приводили Арчи в восторг своей безумно кипучей энергией.

И вот когда юноша собрался удовлетворить ненасытных живчиков, из сеней послышалась ругань матери. Спустя мгновение Ирма появилась на пороге с корзинкой в руках.

- Опять эта распутница котят принесла! Когда хоть она успевает?

Арчи высыпал остатки муки головастикам и подошел к матери.

- Раз, два, три.... Ого, семь штук! - посчитал Арчи.

- Спасу от них нет. Пойди сейчас же к реке и избавься от них.

- Но мама! Я спешу в школу, котята могут подождать до вечера!

- А я не могу! - злобно крикнула Ирма, и Арчи понял, что лучше не спорить, иначе можно лишиться занятий.

Не глядя в корзинку, он пошел быстрым шагом к реке. Никогда он этого не любил. Всякий раз противное чувство подкатывало к горлу, глядя как маленькие пушистые комочки, уходят под воду. И почему мать всегда его заставляла топить котят? Арчи пытался вспомнить, было ль хоть раз, чтобы она сама это делала, но пришел к выводу, что это его вечная повинность. Подойдя к берегу, он услышал звон городского колокола и понял, что опоздал на занятия. Настроение тут же поникло. Арчи сел на бугорок, поросший свежей травкой, и заглянул в корзинку.

- Раз, два, три.... Так много Хлоська еще не приносила, чтоб ей пусто было! - в сердцах воскликнул юноша. Он боялся признаться себе, что ему жалко топить котят. Он прекрасно знал, чем могла для него закончиться эта жалостливость. Но всякий раз, это чувство становилось все сильней и долго потом еще занозило в душе раной. Страшно было ослушаться мать. Даже подумать, что на тебя станут коситься и показывать пальцем, было невыносимо. Конечно старейшинам видней, на то они и старейшины. Нельзя быть слабым говорили они, слабость порочна. Род превыше всего и нужно быть как все...

- Отчего же внутри что-то перечит мне, когда я снова иду топить несчастных котят? - мучался вопросом Арчи, глядя как черные пушистики, тыкаются друг в дружку носами, ища свою мать. Будто невидимые "котята" ворочаются в душе и не дают покоя. Проходило несколько месяцев, боль утихала, но эта несносная Хлоська снова приносила приплод. И конца края этому не было видно.

Тяжесть усугублялась тем, что некому было открыться. Рассказать о своих переживаниях, было сродни выдать самого себя. Приходилось носить в себе эту тайну. Учиться как-то уживаться с ней. Но почему? Арчи хотел найти выход чувствам, переполняющих его.

Только сейчас он вспомнил те немногие случаи, когда его соотечественников изгоняли из города за жалостливость. Он страстно захотел увидеть и поговорить хоть с кем-нибудь из них. Может быть, они смогли бы понять его боль. Но их уже не было в городе, и Арчи оставался наедине с самим собой.