У дверей управления я увидел фордик. Значит, мамур наконец вернулся. Я вихрем ворвался в его кабинет. Он лежал на диване без тарбуша[95] и пил из глиняного кувшина. По лицу его струился пот. Увидев меня, он воскликнул:
— Клянусь твоей жизнью, в это дело замешано колдовство! Собака-шейх околдовал девчонку! Представь себе, мы с самого утра обыскивали весь район. Мы не пропустили ни одного кукурузного поля, ни тростника, ни сакии[96], ни мельницы, ни одной завалящей деревушки или двора, ни канала, ни земли, ни неба, ни проселочной дороги. Мы побывали даже в преисподней. Если бы они превратились в птиц на дереве или рыб в море, мы и тогда нашли бы их. Но вот несчастье, они…
Не выдержав, я прервал его:
— Все несчастье в том, что они в нескольких шагах отсюда, господин мамур!
Поставив кувшин на пол, он посмотрел на меня разинув рот:
— Что?
Я резко сказал:
— Птицы! Рыбы! А мужчина и девушка сидят в эту минуту у дверей больницы.
— Государственной больницы?
— Встань и прикажи кому-нибудь из стражников привести их…
Мамур радостно подскочил и заорал на все управление:
— Эй, сержант Абд ан-Наби!
Со стороны конюшен к нам приблизился гигант в белой рубашке и белых шароварах. Отдав честь, он спросил:
— Что прикажешь, бек?
— Немедленно бери двух солдат и отправляйся к государственной больнице. Возьми с собой наручники…
Сержант повторил приказ и нерешительно добавил:
— Но ведь конюшня открыта, бек, солдаты кормят лошадей и меняют подстилки.
Мамур прикрикнул:
— Сам ты лошадь! Выполняй приказ! Если пожелает Аллах, лошади как-нибудь не подохнут за ночь. Сказал тебе, иди сейчас же!
— Слушаюсь, бек!
Предоставив мамуру отдавать дальнейшие распоряжения, я пошел к себе. Арестованных я велел привести в мой кабинет. Не люблю вести следствие в управлении маркеза; это не мой дом, хозяин здесь мамур. Мне неприятно находиться во время работы под его кровом, особенно теперь, при разборе этого дела и в присутствии девушки. Я послал за секретарем. Потом сел за свой стол и принялся ждать, уставившись на дверь с таким нетерпением, словно впереди любовное свидание.
Раздался легкий стук в дверь. Вошел мамур и спросил, не приводили ли кого-нибудь. Я ответил, что еще никто не приходил. Он сел и сообщил мне, что пошли за ними уже давно, потом, так же как и я, уставился на дверь и принялся крутить ус. Секретарь принес бумаги и положил их передо мной. Мы были готовы начать следствие.
В зале послышался шум, тяжелые шаги и звон железа. В дверь постучали, она открылась, и перед нами предстал шейх Усфур, один, в наручниках. Вслед за ним вошел полицейский сержант. В руке он держал длинную палку шейха. В тревожном предчувствии сжалось мое сердце, и я почувствовал, что такая же тревога закралась и в душу мамура. Не дав сержанту открыть рот, он закричал:
— А девушка?
— Мы нашли только мужчину и арестовали его, бек.
— Одного его?!
Эти слова мы произнесли одновременно. Наши сердца были полны разочарования, удивления и гнева. Мамур вскочил и вне себя закричал в лицо шейху Усфуру:
— Где девушка?
Шейх даже не шевельнулся, тихо и спокойно он ответил:
— Какая девушка?
Мамур искоса посмотрел на него и сказал:
— О ты, человек, курящий гашиш! Я прекрасно знаю, что значит курить гашиш!..
Он замахнулся на шейха своим здоровенным кулаком, но я удержал его руку. Приказав шейху подойти поближе, я мягко спросил:
— Рим была с тобой?
Он не колеблясь ответил:
— Со мной никого не было.
Зоркий глаз шейха, наверно, заметил меня, когда я проходил мимо больницы. Поняв, что будет дальше, он быстро куда-то упрятал девушку. А может быть, все было совсем не так, и глаза обманули меня? Может быть, рядом с шейхом сидела совсем не Рим? Может быть, я был настолько поглощен мыслями об этой девушке, что невольно передо мной возник ее образ, и я принял за нее одну из тех крестьянок, что ожидают у дверей больницы? Возможно…
Но где же она? И почему я обвиняю свое зрение, а не этого обманщика — шейха? Да кто же такой этот человек. И я прикрикнул на него:
— Эй, ты, подойди сюда!
— Ваш покорный слуга!
— Кто ты?
Он посмотрел на меня, словно не понял вопроса. Я снова громко и резко повторил свой вопрос. Шейх сказал:
— Я… я воробей! Клюю зернышки на земле и поклоняюсь Аллаху!
— Отвечай серьезно. Как тебя зовут?
— Усфур.
Он протянул мне руки, закованные в цепи, и воскликнул:
— Освободи меня! Почитающий пророка должен освободить меня…
Я приказал солдату снять с него наручники и строго спросил его:
— Твоя профессия?
Шейх молчал. Вдруг из глубины его души вырвался возглас «ах!». Он откинул голову, глаза его остановились, словно он увидел что-то за пределами осязаемого мира, и громко запел:
Прервав его, мамур воскликнул:
— Понятно, понятно! Та рыба, что два года назад попала в воду главного канала, была серебристая или цвета вод Нила?
Не ответив и даже не взглянув на него, шейх продолжал:
Последнюю строфу шейх пропел с такой страстью, с таким вдохновением, полным какого-то особого значения, что я вздрогнул. Украдкой взглянув на мамура, я увидел, что веки его дрожат. Через мгновение он взял себя в руки и спросил шейха:
— А кто такие эти гребцы?
Но шейх погрузился в глубокое молчание.
Может быть, это было всего лишь моей фантазией, но мне показалось, что шейх знал и понимал все наши мысли с самого начала…
16 октября…
Нам так ничего и не удалось узнать от шейха Усфура. Не могли мы и арестовать его — ведь он не совершил ничего противозаконного. Пришлось его отпустить. Хотели было поручить агенту следить за ним, в надежде раскрыть убежище девушки… Но где найти агента, которого бы не заметил шейх Усфур? Ведь он прекрасно знал всех. Именно он, сопровождая их сотни раз, коротая с ними вечера, вместе ел, пил, пел и наводил их на след преступника или помогал отыскивать спрятанное оружие. В общем, он сам был первым помощником у агентов и стал уже чем-то вроде полицейского…
Шейху дали возможность уйти с миром. Разгневанный мамур ограничился тем, что проводил его до дверей и стукнул по затылку, давая выход своему бешенству.
Мы разошлись каждый по своим делам: мамур отправился в клуб, а я — домой. Раздевшись и оставшись наконец наедине с самим собой, я мог открыть дневник. В этом захолустье не было ни одного человека, с которым я мог бы поделиться всем, что творится у меня на душе. Перо — счастье для тех, кто, как я, обречен на одиночество. Но перо подобно свободной птице или норовистому коню: то летит, а то упрямится, не двигаясь с места, словно путь преградила змея, готовая ужалить. Вот и сейчас перо не слушается меня, дрожит в руке, как будто его что-то пугает или удерживает…
Я рассеянно поглядел на платяной шкаф и вдруг увидел на нем черную мышь, деловито грызущую дерево, Я стал пристально смотреть на нее, надеясь спугнуть, но она не уходила. Прошел час, а она все еще сидела на своем месте, как и я — на своем. Каждый из нас был занят своим делом. Мышь не обращала на меня никакого внимания, но развлекала меня, и я с удовольствием наблюдал, как она моет мордочку своими крошечными лапками.